Оставшись одни, Оди и СарториИрвраш обнялись, поздравив друг друга с удачей — они получили бесспорное доказательство истинности древней легенды! А кроме того, стоило порадоваться и тому, что они уцелели — здесь, в необитаемых людьми землях, опасность воистину подстерегала повсюду...
К вечеру налетел муссон и корабли снова устремились к своей цели, на восток. Рададо вскоре остался позади. Берега Рандонана во всем своем сумрачном великолепии проплывали по левому борту. Позабыв о красотах внешнего мира, СарториИрвраш проводил теперь время со своей пленницей, заключенной в одном из опустевших уже трюмов. Гиллоту он назвал Глиат, по имени острова, на котором её взяли в плен.
Глиат говорила только на родном языке двурогих, да и то лишь на местечковом диалекте. СарториИрвраш, который не знал ни родного, ни даже хурдху, был вынужден общаться с фагоршей через переводчика. Иногда к ним, в темноту трюма, спускалась Оди, и, посмотрев как продвигаются дела и усмехнувшись, поднималась обратно на палубу.
— Сколько можно возиться с этим чудовищем — оно жутко смердит! — наконец возмутилась она. — Мы доказали, что хотели — Рададо и Зросса когда-то действительно соединялась перешейком. Азоиаксик был к нам благосклонен. Найденная нами колония вырождающихся геспагоратских игуан очень долгое время существовала отдельно от своих соплеменниц на южном материке и уцелела только потому, что сюда очень редко заходят корабли. Твоя черная фагорша, оставшаяся одна среди белых сородичей, возможно последняя из племени, родственного их черным предкам из геспагоратского Пеговина. На таком маленьком острове, в полной изоляции от остального мира, это вполне возможно.
Бывший советник покачал головой. Признавая остроту ума своей новой знакомой, он всё же не мог не отметить, что та слишком торопится с выводами.
— Гиллота сказала, что она и её товарищи — уцелевшие гребцы с галеры, разбившейся о камни острова в прошлом году, в период муссонов, примерно в это же время, — возразил он.
— Она лжет, я уверена, — возмутилась Оди. — Фагоры никогда ещё не выходили в море, даже на простейшем плоту. Они панически боятся воды.
— Они были рабами-гребцами на галере. На зроссанской галере — вот что она сказала мне.
Оди хлопнула СарториИрвраша по плечу.
— Послушай, Рашвен, доказать, что между двумя континентами некогда существовала сухопутная связь, гораздо проще — стоит лишь достать из шкафа в моей каюте карты и взглянуть на них! Всем морякам известно, что на берегу Рададо есть порт Пупориан, а на берегу Зроссы есть порт, зовущийся Пупевин. На староолонецком "пуп" означает "мост", а на местном олонецком "пу" и "пуп" — одно и то же. Следы прошлого можно найти даже в языке, если знаешь, что искать!
Госпожа адмирал рассмеялась и СарториИрвраш почувствовал досаду от её вечного сиборнальского высокомерия.
— Если тебе невмоготу терпеть запах, дорогая, ты можешь подняться на палубу, — сухо сказал он.
— Мы должны уже скоро увидеть Кивассиен, — Оди предпочла не заметить его раздраженного тона. — Это первый борлиенский портовый город на востоке. Там мы сможем узнать последние новости, наконец-то. И ты, наверно, знаешь, что "асс" и "ас" на древнеолонецком означает "море" — почти так же, "аш", слово "море" звучит на понипотском!
Завершив эту небольшую лекцию очередной улыбкой, госпожа адмирал удалилась, ловко взобравшись по трапу на палубу.
На следующий день Глиат, к немалому удивлению СарториИрвраша, поранилась. Он нашел гиллоту в углу камеры — на полу под ней растеклась лужа золотой крови. Через переводчика он спросил у неё, что случилось. Выслушивая ответ, СарториИрвраш пристально наблюдал за выражением её морды, но не сумел отыскать на нем и тени эмоций.
— Нет, она совершенно цела, — ответил переводчик. — Это не рана, а месячные.
Он взглянул на двурогую с отвращением, но промолчал, сознавая свой невысокий ранг.
СарториИрвраш заметил это и тут же понял, что сам не испытывает ненависти к фагорам — она ушла из его жизни, как ушло и многое другое. Теперь он лишь сожалел о том, что в прошлом по своему высокомерию пренебрегал историей фагоров, не учил их язык. Всё это он предоставил ЯндолАнганолу — королю с противоестественной верой в двурогих. Но сексуальные особенности фагоров были известны на улицах Матрассила всем, до последнего мальчишки. Менструальный цикл самок анципиталов, однодневный, с истечением крови из влагалища, совпадал с периодом гона и активного спаривания. Брезгливый голос Оди вновь зазвучал у него в ушах, и он понял, отчего исходящий от фагорши запах гораздо сильнее обычного.
СарториИрвраш задумчиво почесал щеку.
— Спросите её, каким словом они называют менструации.
— Это слово на языке фагоров звучит как "теннхр", — ответил переводчик, морщась. — Сударь, может быть, позвать матросов, чтобы её окатили водой из ведра?
— Спросите её, как часто у неё наступают месячные, — неумолимо потребовал СарториИрвраш.
Но гиллота почему-то отказалась отвечать на этот простейший вопрос. В конце концов, терпение бывшего советника лопнуло. Он приказал связать гиллоту и как следует отпинать её ногами. Этот приказ матросы исполнили с крайним удовольствием. Фагорша не сопротивлялась, лишь с громким хлюпаньем выпускала из разбитых сапогами ноздрей пузыри желтой крови. В конце концов она призналась, что в течение малого года у неё бывает десять периодов месячных. СарториИрвраш кивнул и вышел на палубу, чтобы отдышаться. Бедняга, думал он о гиллоте; жаль, что люди и фагоры не умеют ужиться мирно. Когда-нибудь, в один прекрасный день, дилемма люди-фагоры так или иначе разрешится. Но вряд ли он доживет до этого времени...
* * *
Они шли впереди муссона, подгоняемые его дыханием, всю ночь, весь следующий день и следующую ночь. Пошел дождь, постепенно превратившийся в непроглядный ливень, отгородивший "Золото дружбы" от других кораблей флотилии. Море Кадмира осталось позади. Вокруг теперь было серое море Нармоссет, нескончаемая череда волн с белыми гребнями. Казалось, весь мир состоит из воды.
На пятую ночь разыгрался невиданный шторм и корабли качало на волнах так, что иногда палуба становилась почти вертикально. Остролисты, растущие в кадках вдоль шкафута, все до единого смыло за борт и очень многие страшились того, что волны перевернут и корабль, и всем придет конец. Моряки, народ суеверный, пришли к капитану и потребовали выбросить пленную фагоршу за борт, поскольку всем и каждому было известно, что гиллота на борту — дурная примета. Капитан согласился. Он уже перепробовал все другие способы спасти корабль — без толку.
Несмотря на поздний час, СарториИрвраш ещё не спал. Во время шторма спать было невозможно. Увидев, что его бесценную пленницу грубо волокут к лееру, он запротестовал. Но никто не стал его слушать. По приказу капитана его силой отвели вниз, в его каюту. Он был иноземец, к тому же в любую секунду его могло смыть за борт — никому недосуг было возиться с ним. У себя он ничком упал на койку, а Глиат отвели к лееру и бросили за борт, в бушующее море.
Глава 6.
Человек,
который рубит лед
На смену лету в южном полушарии пришла осень. Близ берегов Геспагората копили силу муссоны.
Пока на северных берегах моря Орла с их мягким климатом королева МирдемИнггала купалась в ласковом прибое, близ невзрачных южных берегов того же моря, там, где с ним сливались воды моря Сцимитар, умирал авернец по имени Билли Сяо Пин, последний победитель лотереи "Отпуск на Геликонии".
Порт Лордриардри заслоняли от буйства открытого моря острова Лордри числом две дюжины, на некоторых из них построили себе хижины рыбаки. На других островах, безлюдных, большими колониями селились морские игуаны, обитавшие и на отлогом побережье материка Геспагорат. Этих гибких и ловких, покрытых бородавчатой шкурой существ длиной до двадцати футов часто можно было встретить и в открытом море. С борта флагмана ледяного капитана, "Лордриардрийской королевы", везущей его в Димариам, Билли собственными глазами несколько раз видел в море игуан.
У берега эти животные редко целиком выбирались на сушу, предпочитая ложиться между камнями и водорослями на мелководье, где собирались полчищами. По изменению поведения игуан, по быстроте извивов и подвижности их кишащих тел знатоки могли предсказать перемену погоды у берегов Димариама в любое время малого года, приближение тумана или шторма. Туман же образовывался тогда, когда спускающийся с полярной шапки холодный воздух встречался над океаном с теплым. Густой туман часто окутывал всё влажным непроницаемым покрывалом.
Лордриардри, небольшой город с населением, едва достигающим одиннадцати тысяч человек, своим благополучием (и даже существованием) был полностью обязан семейному предприятию Мунтрасов. Ничем, за исключением того, что находился на 36,5 градусе южной широты, всего в полутора градусах от границы тропической зоны и таким образом был самым северным городом Геспагората, он примечателен не был. Полярный круг проходил тоже близко, всего в каких-нибудь восемнадцати с половиной градусах. Внутри, за границей этого круга, царили вечные льды. Там долгие века Лета Фреир даже не являл свой лик над горизонтом. Он должен был появиться Великой Зимой, чтобы остаться в небесах в продолжение жизней многих поколений людей, чья нога никогда не ступала в пустынный мир южного полюса.
Обо всём этом Билли узнал, пока его на волокуше везли от пристани, где пришвартовался корабль Мунтраса, к дому капитана. О городе Лордриардри Криллио Мунтрас говорил с воодушевлением и гордостью, но при виде собственного дома вдруг замолчал.
Одноэтажный дом Мунтрасов расползался далеко в стороны, словно пятно мха. Комнаты внутри дома из-за неровности скалистой местности располагались на разных уровнях друг относительно друга и между собой соединялись короткими лестничными пролетами. Окна комнаты, отведенной Билли, выходили во двор, где капитан Мунтрас каждый теннер расплачивался со своими многочисленными работниками.
Ограда двора была сложена из гладких валунов, рожденных в горах и принесенных к берегу моря ледником. В каждом камне таилась спрессованная веками история, до которой в Лордриардри никому не было дела (расшифровку истории камней сделали с борта Аверна, через посредство электронных глаз). Вдоль каменной стены росли абрикосовые деревья с разделявшимся надвое у самой земли короткими стволами. Билли с кровати мог вволю любоваться этими деревцами.
Стены комнаты, где поместили Билли, были белыми, тщательно оштукатуренными. Окна занавешены белыми же занавесками. Его уже одолела болезнь, и он почти не вставал с постели. Лежа, он смотрел в окно на деревья, на далекие и близкие крыши, на стелющийся над морем белый молочный туман. В этом тумане ему иногда удавалось разглядеть парус.
Только что закончивший одно любопытное путешествие Билли знал, что совсем скоро ему предстоит пуститься в другое, ещё более любопытное. Но до начала этого путешествия он должен был лежать здесь, позволяя суровой жене ледяного капитана Эйви и его рослой замужней дочери Имии ухаживать за собой. Скоро он узнал, что Имия занимала в городской общине высокое положение — она была главным врачом.
По прошествии нескольких дней усилия Эйви и Имии принесли неожиданные плоды и Билли, к его удивлению, немного полегчало. Неподвижность и отсутствие гибкости в суставах прошли и он вновь почувствовал себя почти нормальным человеком. Жена и дочь ледяного капитана отвели Билли к возку и усадили в него, завернув в одеяла. В возок была запряжена четверка удивительных рогатых собак, асокинов. Билли отправился в глубь материка — туда, где незаметно для самого внимательного глаза тек знаменитый Лордриардрийский ледник. Русло ледника, которое тот прорыл себе сам, пролегало между двумя холмами. Берущий своё начало высоко в полярных горах, которых не видел ни один человек, ледник впадал в озеро, а оттуда его талые воды потоком устремлялись в море.
В присутствии дочери манера Криллио Мунтраса держаться изменилась и Билли заметил это. Друг к другу отец и дочь относились очень нежно, однако уважение и внимание, которыми ледяной капитан дарил свою дочь, не шли ни в какое сравнение с тем, какое действие её присутствие оказывало на самого капитана, хотя бы на его осанку — это Билли подметил, делая выводы по большей части не из того, что говорили друг другу отец и дочь, а из того, как капитан в присутствии Имии втягивал свой обширный живот, очевидно считая, что на глазах у неё он должен держаться молодцом, во что бы то ни стало.
На берегу озера они сделали привал и Мунтрас начал подробно описывать труд работающих здесь бригад ледорубов. После того как Имия, скромно попросив позволения, вставила в рассказ отца несколько слов о численности работников на леднике, Мунтрас без тени злобы попросил её продолжать вместо него. Что Имия и сделала. Стоящий позади отца и сестры Див только ухмылялся; он, сын своего отца и будущий наследник его дела, с выражением скуки слушал рассказ о нем и вскоре почел за лучшее незаметно улизнуть.
Имия была не только главным врачом в основанном кланом Мунтрасов городе, но и женой главного городского судьи. Муж Имии, именуемый в присутствии Билли не иначе как Судья, словно таким было данное ему при рождении имя, также представлял город Лордриардри в парламенте далекой столицы, Оишата. Оишат лежал к западу, на побережье, на самой границе Димариама с неведомым Билли государством Искханди. Процветающий молодой город Лордриардри вызывал у столицы острую зависть, плодами чего становились всё новые и новые указы по налогообложению, в которых Судья не уставал находить лазейки.
Но и это было не всё. Справедливый Судья без труда находил лазейки и в местном городском законодательстве, составленном членами клана Мунтрасов с великой выгодой для своего клана и с пренебрежением к участи рабочих и простых жителей. Поминая зятя в разговоре, Криллио Мунтрас всегда морщился.
В отличие от мужа Эйви придерживалась иного мнения о зяте. Восторженно относясь к его чувству справедливости, она слышать не хотела дурного слова в адрес своих молодых. Ласковая с ними, она была сурова с Дивом, чьё поведение — чему, увы, немалой виной было холодное отношение матери, — дома становилось особенно неприглядным. Он много пил и шлялся по местным борделям, где часто устраивал дебоши, гоняя по улицам голых шлюх и служа бесконечной темой пересудов.
— Ты должен изменить завещание, — сказала она мужу, когда после очередного загула Дива они стояли вдвоем над постелью Билли, — и оставить компанию Имии и Судье. Тогда за судьбу дела можно будет не беспокоиться. Как только во главе компании окажется Див, не позже чем через три года всему городу придет конец. Наша девочка наделена отличным чувством меры и сумеет отличить верный путь от неверного. И у неё есть деловая хватка.
Само собой разумелось, что и хватка и чувство меры Имии таковы, какими им надлежит быть у настоящей димариамки. Никогда ещё Имия не видела чужих краев и всю жизнь провела в родном Лордриардри, словно отгородившемся от остального мира цепочкой из островов Лордри и мириад чешуйчатых игуан, бродящих по побережью Геспагората. Однако, как знал её отец, она интересовалась историей и географией, и тоже мечтала о путешествиях в дальние страны и континенты.
