Как только в словах Билли встречалось что-либо понятное двурогим, те немедленно проявляли интерес и задавали вопросы. Получив в той или иной степени исчерпывающий ответ, кзаххн снова уходил в себя, чтобы рассказать об узнанном своим кератиновым предкам, которые, очевидно, были чем-то вроде хранителей родовых знаний — в этом Билли был не слишком силен, так как на Аверне фагоры не были его специализацией. Никто не сказал ему о том, что эти священные пещеры под холмом матрассильского дворца занимают в зависимости от сезона Великого Года то фагоры, то сыны Фреира. Даже всевидящие приборы Аверна не могли заглядывать под землю.
Когда-то давно, в другой жизни, Билли бесстыдно хвастал, что на Аверне ему не хватает в противники существ иной природы; теперь же, в ту минуту, когда он, с огромным трудом стараясь разобраться в обращенных к нему вопросах двурогих, вел рассказ о том, как и каким образом происходит смена времен Большого Года, оказавшись в одиночестве среди сотен этих иных существ, с которыми когда-то жаждал встречи, он сходил с ума, чувствуя, как голова пухнет от необходимости изъясняться на хурдху, переходя от точной науки к отвлеченным понятиям. Прислушиваясь к деловитым вопросам фагоров, Билли иногда ловил себя на том, что потрясен и озадачен, как ребенок, внезапно открывший, что его домашний зверек умеет разговаривать и наделен железной волей. Он всё больше запутывался, волнуясь и запинаясь, и недоумение фагоров росло, а атмосфера наполнялась враждебностью.
За враждебностью двурогих крылся страх — страх особого, неличностного характера. Фагоры видели, что король ЯндолАнганол слаб, что слабость эта способна подтолкнуть короля к скрепленному династическим браком союзу с ненавистным Олдорандо, и страшились этого. Как только наследница Олдорандо станет женой короля Борлиена, фагоров и здесь объявят вне закона. Это станет для них полной катастрофой, ибо бежать из Матрассила им было, в сущности, некуда. Со всех сторон простирались густо населенные земли людей.
Лютая ненависть, которую питала к двурогим столица Олдорандо, была давным-давно известна всем и каждому, и менее известной, хотя и не менее сильной была ненависть фагоров к этой столице, называемой ими на вневременном Хрл-Брхд Идохк и почитаемой ныне за источник всех их несчастий.
Путаясь в предложениях, переполненных именами существительными, Билли попытался донести до сознания двурогих свою личную невиновность в них. Однако вопросы вины и понятие "невиновность" находилось вне пределов умвелта двурогих.
— Нет никаких оснований считать, что негармонично-диаметральные и ужасающе сильные колебания климата, происходящие со сменой времен Великого Года — это мстительные проделки сынов Фреира, за которые их надлежит истребить, — закончил речь Билли.
Едва смолкнув, он сразу смекнул, какая новая опасность угрожает ему. Если фагорам известно, что присутствие Билли во дворце — личная тайна советника СарториИрвраша, они могут оставить его здесь, в тюрьме, ещё более страшной, чем предыдущая. Или — что куда проще — свернуть ему шею и бросить труп в реку.
Додумать эту мысль ему не дали косматые представители совета, чьи вопросы вдруг неожиданно вернулись к проблемам пленения Фреиром Баталикса, очевидно, чрезвычайно их интересовавшим. Вопросы их по преимуществу касались прибытия Билли с Фреира — об Аверне фагоры ничего не знали. Если Билли и суждено было откуда-то прибыть, то по мнению фагоров только с Фреира и ниоткуда больше, ибо оттуда исходило всё зло, включая и людей. Если же он прибыл не с Фреира, тогда, может, с Т'Сехн-Хрр?..
На этот вопрос Билли не сумел ответить. Что они понимали под Т'Сехн-Хрр — Аверн-Кайдау?..
Как выяснилось — нет. Фагоры попробовали объясниться — безрезультатно; потом прояснить истину попытался сам Билли. Но Т'Сехн-Хрр так и остался тайной. Не в силах что-либо понять, Билли остался почти один на один с торчащими вдоль стен кератиновыми фигурами, вынужденный раз за разом твердить одну и ту же фразу медленно затихающим голосом. Разговор с фагорами напоминал потуги переспорить камень.
Совет снова приказал подручным провести пленника между рядами фагоров — Билли останавливали тут, заставляли поворачиваться на месте там. Его снова попросили показать всем наручные часы с тремя рядами мигающих знаков. Ни один из двурогих даже не попытался прикоснуться к часам Билли, или, тем более, забрать их у него, словно страшась разрушительной силы этого прибора. Наконец, человек-раб принес Билли немного горькой воды. Напившись, Билли воззвал к сородичу, умоляя скорее вернуть его во дворец. Добиться ответа он не смог, но на этом расспросы прекратились.
— Выживание и только оно — наша единственная задача, — заключил Гххт-Йронц Зарл через женщину-переводчика. — Внимание к злу, что может случиться в любой момент, не дает нам заняться ничем другим. Смертоносный Фреир безжалостно полыхает в небе. Кзаххн ЯндолАнганол в Борлиене стоит на стороне фагоров и защита в борлиенских пределах нам пока что обеспечена. В свою очередь народ двурогих, сознавая свой долг перед кзаххном Борлиена, считает себя обязанным поставлять вооруженные отряды для поддержки его военных начинаний. Таков наш путь к выживанию в нынешнее неблагоприятное время Года. Тебе, Билли, наш совет проявлять в общении с кзаххном ЯндолАнганолом, во всем предпочитающим потакать своим порывам, особую осторожность, дабы избежать напрасных мучений. Внял ли ты нашим речам верно?
Всё ещё мучительно подыскивая слова для объяснения, Билли вдруг обнаружил, что совет во главе с кзаххном собирается уходить. В его голове опять заклубился туман. Очнувшись через какое-то время, он обнаружил, что снова сидит на знакомом скрипучем стуле за обшарпанным столом. Вздохнув, он опустил голову на скованные руки, как когда-то недавно. Фагоры вернули его в темницу советника, не забыв заново заковать в цепи. За узким зарешеченным окошком уже занимался бледный рассвет. Лекс уже снова был здесь, обезроженный, выхолощенный, верный и почти покорный...
— Тебе следует лечь в постель на период сна, — участливо подсказал он Билли.
Билли вспоминал, что он рассказал фагорам. А рассказал он практически всё, даже то, чему его учили в школе. В ней он впервые услышал о том, насколько важна на отсталой Геликонии религия. Иногда целые нации в один день обращались здесь в другую веру — так произошло с Панновалом. Иные же нации, внезапно лишившись веры, теряли основу своего существования, единое целое рассыпалось и исчезало без следа, — он хорошо помнил свой подробнейший рассказ об этом. То, что он видел в том подземном монастырском зале, было главным бастионом Борлиена. И этот бастион был, по сути, в полнейшей власти фагоров!
Билли разрыдался. И заснул в слезах. Теперь он понимал, что предал весь человеческий род.
* * *
Растекшись во всю возможную ширь и длину, туман повернул к реке Валворал, чтобы мягко опуститься на оплетающие оба её берега джунгли. Ничего не ведая о национальных границах, туман свободно проник на территорию Олдорандо. Здесь, устремляясь далее, туман встретил на своем пути "Лордриардрийскую деву", идущую на юго-запад, к Матрассилу, и дальше, вниз по течению, к морскому простору.
Выгодно распродав свой ледяной груз в Олдорандо, упомянутое судно держало курс на столицу Борлиена и далее на Оттасол. На борту оно несло соль, шелк, узорчатые коврики мадис и гобеленовые ткани всевозможных расцветок, голубой гаут из озера Дорзин в бочках с колотым лордриардрийским льдом, резные безделушки из кости и дерева, часы, кость, рог и множество сортов шерсти. Плывущие вместе со своим товаром купцы размещались в небольших каютах на нижней палубе. Один странствовал вместе с попугаем, другой — с малолетней любовницей. Самую лучшую каюту конечно же занимал владелец судна, Криллио Мунтрас, знаменитый ледяной капитан из Димариама, и его сын, Див. Див, молодой человек с тяжелым подбородком, к огромному сожалению отца неспособный унаследовать его энергию и успех в жизни, несмотря на все попытки ледяного капитана воодушевить его и подвигнуть к занятиям семейным делом, сидел, рассматривая медленно проплывающую мимо смутную линию берега. Расположился он прямо на влажной от ночного тумана палубе, не обращая внимания на подмокшие штаны. Отец Дива сидел неподалеку на гамаке, плетеном из пенькового каната, наигрывая на двухструнном клосе — он извлекал из инструмента намеренно сентиментальные мелодии, поскольку это плавание было, увы, уже последним перед уходом на покой. Аккомпанируя себе на клосе, Мунтрас тихо запел приятным тенором.
На палубе, помимо скучающих пассажиров, находился и один аранг, предназначенный на ужин мореходам. Все пассажиры, кроме, естественно, аранга, по мнению ледяного капитана были людьми уважаемыми и честными торговцами.
Туман, стлавшийся над Валворалом, полностью скрывал воду, и казалось, что корабль движется по небу из молочной дымки. У крутого скального утеса Ванлиена туман немного рассеялся и в разрывах проглянула вода, удивительно темная, зыбко отражающая вздымающийся над ней камень. Сам утес, напоминающий издали нависающую над рекой застывшую волну, в трех сотнях футов от подножия был густо покрыт растительностью, столь обильной и пышной, что ничто не удерживало эту зеленую шапку от сползания вниз, кроме плотного кустарникового подлеска и хитросплетения лиан. На утесе Ванлиен селились ласточки и птицы-плакальщики. Последние, наиболее любопытные, стремительно пикировали с высоты и с меланхолическими криками кружили около парусов готовой пристать к берегу "Лордриардрийской девы", изучая пришелицу со всех сторон.
Городок Ванлиен не был примечателен ничем, кроме своего местоположения между утесом и рекой и очевидного безразличия к обвалам с одной стороны и паводкам с другой. Сама река обнаруживала мало следов цивилизации: пристань да несколько деревянных складов, на одном из которых красовалась порядком облезлая вывеска Лордриардрийской ледоторговой компании. От пристани в гору, к бестолково разбросанным вплоть до подножия утеса домам, вела улица. Этот городок, а точнее его рынок, был последней целью Мунтраса перед Матрассилом и выходом в море.
Когда, повернувшись бортом к мелькающим в тумане на причале ловким рукам, судно начало швартоваться, из мглистого марева торопливо вынырнули босоногие полуголые мальчишки, неизменные обитатели подобных мест. Отложив музыкальный инструмент, капитан Мунтрас поднялся, и, величественно став на носу, принялся обозревать берег, оценивая рабочие ресурсы — людей, каждого из которых он знал по имени.
С борта "Девы" на причал были переброшены сходни. Сойдя на берег, путешественники принялись бродить между торговцами фруктами, прицениваясь к товару. Купцы, плывшие в Ванлиен, следили за тем, чтобы матросы, сгружая на берег их товар, чего-нибудь не испортили. Мальчишки лихо ныряли за брошенными в воду медными монетами, на потеху прибывшим.
Самым неуместным в этой молочно-сонной сцене были кипы пестрых тканей, аккуратно сложенных на столе у дверей лордриардрийского склада под надзором одетого во всё белое приказчика. Едва борт судна мягко коснулся причала, стоящий наготове неподалеку от стола квартет музыкантов бодро заиграл гимн "Да здравствует хозяин наш!" Так по традиции местный персонал компании всякий раз приветствовал её главу. Всего местных представителей ледоторговой компании было трое. Выйдя вперед с почтительными поклонами, троица приказчиков проводила Криллио Мунтраса и его сына Дива к ожидающим их на берегу креслам.
Младшего из троицы клерков, долговязого неуклюжего парня, приняли на службу совсем недавно и он ещё не пришел в себя от потрясения от нежданно-негаданно выпавшей ему чести и осознания своей ответственности; два других клерка, убеленных сединами, были старше своего хозяина, которому служили верно и преданно уже третий десяток лет. Пожилые люди украдкой смахивали с ресниц слезинки, исподтишка рассматривая молодого хозяина, Дива, стараясь оценить его способности и установить, какие трудности, связанные с такой разительной переменой руководства, ожидают их впереди.
Пожав каждому клерку руку, Мунтрас опустился в предложенное кресло. Ему подали бокал с вином, куда он всыпал горсть собственноручно колотого льда. Лениво пригубив вино, он устремил взгляд на медленно текущую реку. Из-за тумана противоположный берег проступал едва различимой, неясной полосой. Когда слуга подал медовое печенье, вокруг хозяина и его сына уже вовсю шел разговор известного сорта, когда большая часть предложений начинается словами: "А помните, когда...", а заканчивается обычно дружным смехом.
Обитающие в скалах птицы по-прежнему кружили над головами и их протяжные тоскливые крики иногда заглушали шум речного порта, грубые голоса матросов и грузчиков, лай асокинов. Заметив через какое-то время, что птицы не унимаются, хотя его корабль давно пристал и времени прошло немало, капитан Мунтрас пожелал узнать, в чем дело. Ответом молодого клерка был короткий смешок, на лицах же обоих его пожилых товарищей отобразилось беспокойство.
— В Ванлиене объявлен святой поход, капитан, — один из стариков ткнул пальцем вверх, в вершину утеса. — Люди решили разобраться с объявившимися там недавно двурогими.
— В Олдорандо покоя нет от походов против инородцев, — брезгливо отозвался Мунтрас. — Под шумок святоши заодно с фагорами часто режут и людей, так называемых "еретиков". Ох уж мне эта религия! М-да!
Разговор вернулся в проторенную колею — хозяин и работники предались воспоминаниям о том, как те когда-то работали ещё на отца Мунтраса, человека деспотического, крутого нрава, — при нем торговля шла ни шатко ни валко, лишь бы свести концы с концами. Вдалеке на утесе протрубили в рог и оттуда донесся звонкий лай гончих.
— Вам с отцом повезло, хозяин Див, — внезапно заметил один из стариков-клерков, усердно игнорируя всё это. — Он богатейший ледяной капитан в истории. В умении вести дела ему нет равных.
Див неопределенно кивнул, словно был не совсем уверен в справедливости такого заявления, и выбрался из кресла. Пройдя к берегу реки, он задрал голову и принялся глядеть на кручу утеса, откуда уже доносились приглушенные расстоянием злобные крики. Через минуту, вернувшись к отцу, он с жаром сообщил:
— Там фагоры!
Никто, ни клерки, ни капитан, не откликнулся и разговор, на мгновение прерванный очевидным для всех сообщением Дива, продолжился.
— Там привели фагоров, отец! — не унимался Див. — Какие-то люди собираются сбросить их со скалы в воду!
Див энергично ткнул рукой куда-то наверх. В сторону скалы уже смотрели очень многие из стоящих на берегу и плывущих по реке в лодках — люди вытягивали шеи и показывали пальцами.
— В Олдорандо нет покоя от святых походов, — снова повторил Мунтрас, тяжело поднимаясь, чтобы присоединиться к сыну, который замер на берегу, разинув рот.
— Такова государственная политика, сударь, — осмелился сказать один из пожилых клерков, кланяясь и почтительно заглядывая снизу вверх в лицо капитану. — Люди убивают фагоров и отбирают их земли. Я считаю, это неплохой бизнес.
