— Станд освободил Робайдая? — на мгновение лицо Орла прояснилось.
— Он лично проследил, чтобы юношу освободили. Роба конечно же до смерти обрадовался и немедленно снова бросился бродяжничать. Он и сейчас неукротим. Он исчез быстро, как выпущенная из лука стрела, — лучше сравнения не придумаешь!
С губ ЯндолАнганола сорвался стон.
— Мой бедный мальчик, ну почему он не решил прийти ко мне? Я готов простить ему всё, всё! Надеюсь, когда-нибудь ненависть в нём перегорит и тогда...
— Сейчас он, говорят, стоит в очереди желающих приложиться к ранам свежеусопшего святого, СарториИрвраша — это, пожалуй, самая негигиеничная форма преклонения, какую я видел...
— Почему Роба не пришёл ко мне?..
Ответа не последовало, но ЯндолАнганол мог угадать его: ответ был рядом, шел, опираясь на его руку, — Милуя Тал. Пройдет немало лет, прежде чем память о случившемся сегодня наконец поблекнет и он сумеет смириться со всем свалившимся на него...
Словно подслушав его мысли, Элам Эсомбер эхом вторил им, не зная, что выносит себе приговор:
— Позволь узнать, что ты намерен делать со своей знаменитой Фагорской Гвардией, которая учинила это неслыханное зверство? Ведь, как покорный слуга Акханбы, ты обязан истребить их всех за это кощунство...
— Прежде всего я истреблю тебя, святоша!
Пронзив посланника молниеносно выхваченным мечом, король равнодушно отвернулся от его трупа и продолжил свой путь прочь от пожарища. Уцелевшие от землетрясения каменные башни Лэйнтала пылали ярко, как факелы. Их перекрытия из дерева уже проваливались внутрь. Бушующий пожар охватил весь Старый Город — и в его огненных вихрях в небо уносилась и сама эпоха господства единой религии...
— Ты бы лучше сказал мне, что нам теперь делать с открытием СарториИрвраша, превратившим всю нашу веру в ничто, — запоздало пробормотал король.
Но уже никто не мог ему ответить...
* * *
Беспрепятственно высадившись на пустынном борлиенском берегу, моряки-пехотинцы под командованием Ио Пашаратида совершили быстрый марш на восток, к Гравабагалинену.
От захваченных им по дороге пленных Ио узнал о перевороте в Матрассиле. Медленно, но верно народ понимал всю опасность, грозящую их королеве королев, — а с пониманием накатывала ярость. Наконец, скритина объявила преступного короля ЯндолАнганола низложенным. Его дворец был разграблен и сожжён, его главный союзник — архиепископ БранцаБагинат — растерзан разъяренной толпой, и по возвращении в столицу бывшего уже короля ожидал самый недоброжелательный приём.
Сидевший в голове Пашаратида план обдумывался им так и эдак — и наконец замысел этот утвердился настолько прочно, что начал казаться Ио уже осуществленным. Он захватит в плен королеву королев. Возможно, придется применить силу, — но когда Гравабагалинен падёт, королева окажется в его руках. Матрассил с готовностью примет МирдемИнггалу в качестве законной королевы. Он, её супруг, станет править страной. Впрочем, Ио не страдал особыми политическими амбициями — по крайней мере вселенского характера, и был готов удовольствоваться короной Борлиена, чтобы править мудро и спокойно. Все хитрости и унижения прошлой жизни в Сиборнале, все разочарования и бесчестие — всё бесследно уйдет и забудется, едва он станет мужем прекрасной королевы королев. Один точный удар в почти беззащитное место — и венец всех его желаний будет принадлежать ему!..
Увы — посланная вперед разведка доложила о возведенных вокруг деревянного дворца земляных укреплениях, которые защищал отряд вооруженных пушками и ружьями солдат. Но даже это не смогло остановить распаленного близостью желанной цели Пашаратида. Он повел своё воинство в атаку на заходе Баталикса, когда над всей землей распространилось туманное предзакатное сияние. Стрелки наступали парами, под прикрытием вооруженной копьями пехоты, держа мушкеты наготове.
Как и ожидал Пашаратид, твердый строй сиборнальцев напугал южных варваров — над бруствером одного из редутов тут же поднялась рука с белым флагом. Из траншеи появилась коренастая фигура, и, осторожно распрямившись, сделала несколько шагов вперёд.
Подняв руку, Пашаратид остановил солдат и двинулся вперёд один. Он отлично представлял себя со стороны — отважный и сильный, идет бодро и смело. Казалось, каждым своим шагом он завоевывал всё новые и новые мили чужой земли.
Они с коренастым борлиенцем сошлись, остановившись на расстоянии длины солдатской пики. Бардол КараБансити заговорил первым.
— Я желал бы знать, почему ваши солдаты в боевом строю наступают на дворец самой королевы королев! Между нашими странами нет войны, сударь!
— Мои намерения исключительно благородны, — с высокомерием ответил Пашаратид. — Я требую немедля же освободить королеву королев МирдемИнггалу, пребывающую здесь в ужасном и несправедливом заключении — после чего оставлю ваш дворец в покое. В противном случае вы все поплатитесь за сопротивление жизнью!
Осенив лоб священным кругом, КараБансити звучно всхлипнул.
— Увы, — сказал он, — королева королев МирдемИнггала мертва! Её застрелил из лука подлый убийца, подосланный её бывшим мужем, безумным королем ЯндолАнганолом.
— Я отказываюсь верить такой невероятной новости! — гневно заявил Пашаратид. — Вы лжете, сударь!
— Посмотрите сами, — вздохнул КараБансити.
Он указал на море, глянцевито блестевшее в лучах заката. На берегу несколько человек уже готовили к отплытию корабль с погребальным костром.
— Этого недостаточно, сударь, — отрезал Пашаратид. — Я желаю видеть её труп собственными глазами!
Оставив солдат, он бросился к берегу бегом. Четверо носильщиков несли на плечах помост, на котором лежало накрытое белым муслином тело покойной. Налетающий с моря бриз шевелил края муслинового савана. Вокруг тела были насыпаны вороха живых цветов. На берегу у самого прибоя стояла и плакала старуха с темной, крупной, мохнатой родинкой на щеке...
Увы, как ни быстро бежал Пашаратид, он не успел проститься с королевой. Четверо носильщиков уже занесли помост на борт белого корабля, каравеллы "Жрец Ривенинка". Пробитые борта судна были наскоро залатаны, чтобы в своё последнеё плавание оно могло выйти, уже не направляемое рукой рулевого. Водрузив помост с усопшей под мачтой, четверо носильщиков тут же спешно вернулись на берег.
СкафБар, мажордом королевы, весь в черном, в одиночку поднялся на борт с ярко горящим факелом в руках. Остановившись перед помостом с телом покойной, он низко ей поклонился. Потом опустил факел в кучу сухого плавника, заготовленного на палубе.
Рабы-фагоры перерубили причальные тросы. Попутный ветер тут же заставил судно отчалить от берега. Дым, стелющийся над водой, напоминал тонкие, длинные пряди седых волос...
Сдернув с головы боевой шлем, Пашаратид с силой швырнул его в волны, потом, повернувшись к солдатам, яростно закричал:
— На колени, вы, невежи! Становитесь на колени и молитесь Азоиаксику за душу этой чудесной женщины. Королева умерла, о, королева королев умерла!
Когда огонь охватил почти весь корабль, он рухнул на песок и разрыдался. Все его планы тоже умерли.
* * *
Трясясь на гнедом хоксни, КараБансити возвращавшийся к своей жене в Оттасол, время от времени вдруг начинал улыбаться. Его коварная уловка увенчалась полнейшим успехом. В труднейшей ситуации он доказал своё хитроумие: атака орды Пашаратида была отбита без единого выстрела, без единого взмаха мечом! На мизинце левой руки у анатома красовался подарок королевы — кольцо с камнем цвета морской волны...
К счастью, королева уехала из Гравабагалинена всего за несколько часов до появления Пашаратида у его врат — едва получив известия о перевороте в Матрассиле. Вместе с королевой уехали её генерал и его сестра, королевская фрейлина, принцесса Татро и несколько оставшихся слуг. Всё вместе они направились через плодородные земли на восток, к столице Борлиена. Где бы на пути королевы и её спутников ни попадалась деревня, крестьяне, крестьянки и их дети выходили из своих хижин и молили бога ниспослать удачу законной королеве Борлиена МирдемИнггале. Даже самые беднейшие несли последние крохи, чтобы накормить её и тех, кто ехал вместе с ней, умоляли сказать, чем ещё они могут помочь прекрасной королеве королев.
Сердце королевы разрывалось от признательности, хотя сердце это уже было не то, что прежде. Жар ушел из её желаний, осталась лишь печаль. Когда-нибудь она согласится принять генерала ТолрамКетинета в качестве мужа-консорта. Если ничто не изменится, так всё и будет. Но прежде ей необходимо найти сына и утешить его. Лишь тогда её будущее примет более определённые очертания...
* * *
Ио Пашаратид не знал, что делать дальше. О возвращении в мстительный Сиборнал он теперь даже не думал — ведь в глазах его вечно подозрительных владык он сам стал предателем, погубившим важнейшее дело. Пока его солдаты решали, вернуться ли им к кораблю или стать на берегу моря лагерем, он позорно рыдал на песке. Небольшое стадо косуль, не обращая на него никакого внимания, спустилось на песчаный берег, чтобы попастись у высшей линии прилива.
Погребальный корабль уплыл в море, унося на борту чучело, обряженное в запасные одежды королевы. Правду говоря, эту идею анатому подала старая прислужница, страдающая от ран, причиненных ударом порохового бочонка. Ныне пламя от пылающего судна столбом поднималось в небо, а дым широко стлался по волнам. Треск огня ещё долго звучал в ушах Пашаратида. Рыдая, он рвал на себе одежду, вспоминая то, чему никогда уже не суждено было сбыться. Вонзив, наконец, кинжал себе в живот, он корчился от боли, призывая смерть, которая не спеша шла к нему...
* * *
Какое-то время около горящего судна кружили морские животные; потом оно пошло на дно. Отвернув от берега, косяк дельфинов устремился в открытое море, повинуясь только им одним слышному зову. Их путь лежал к диким просторам водяного покрова Геликонии, к морю Ардент — туда, где не проходил ещё ни один корабль...
* * *
Прошли годы. Постепенно, один за другим, ушли в мир иной все герои этой печальной истории. Но ещё не скоро после того, как королева королев приобщилась к сонму усопших, то одухотворенное, что ещё осталось от неё, преодолев необозримый простор пространства и времени, наконец было принято ретрансляционными станциями Земли. Там её силуэт и лицо ожили вновь. Все её страдания, радости, падения и взлеты, добродетели и пороки — всё ещё раз прошло ровной чередой перед глазами людей Земли.
Что касается Геликонии, то там память о королеве королев довольно скоро ушла в небытиё, как уходят в небытиё волны, плеснувшие на берег. По злой иронии судьбы, памяти её мужа, убийцы Акханабы, суждена была куда более долгая жизнь...
Эпилог
Над головой сияла Т'Сехн-Хрр. Её атмосфера была богата кислородом и свет луны казался голубым. Даже днем, когда сквозь холодный туман к земле пробивалось сияние Баталикса, день был окрашен в голубоватые тона.
Анципиталы были отлично приспособлены к такому климату. Вокруг всегда царила приятная прохлада. Фагоры высоко держали рога и жили без спешки, без суеты. Родиной цивилизации двурогих были подножия великих гор на полуострове Пеговин в Геспагорате. Друг с другом они давно уже научились жить в мире. Рунты становились молодыми критами, а потом достигали полной зрелости и шерсть их становилась черной, густой и блестящей. Под своими непроницаемыми бесформенными шубами фагоры были невероятно сильны. Они метали грубые копья на сто ярдов, убивая без промаха и наверняка. Вне охоты они редко применяли оружие — только для расправы со стаями хищников, пытавшихся проникнуть на их территорию.
Кроме метания копий, фагорам были знакомы и другие искусства. Они давным-давно укротили огонь, превратившийся в их умелых руках в доброе домашнее животное. Взвалив копья себе на плечи, они отправлялись в путь — и иногда можно было увидеть, как группы двурогих спускаются к берегу моря, где они по ночам промышляли рыбу и тут же жарили её, раскладывая костры на валунах, принесенных на широких плечах.
Наконец они смогли понять, как выплавлять и использовать бронзу. Этот крепкий металл они применяли пока лишь для украшений. В глубине их продымленных пещер в склонах гор мягкие отблески пламени играли на фигурных бронзовых пластинах. Умели двурогие и делать из глины и прутьев посуду — горшки и прочее, часто довольно сложную и красивую, очертаниями напоминающую кожуру половинок фруктов, которые фагоры так любили. Свои грубые одеяния они плели из тростника и ползучих растений. И они уже освоили земледелие. Гиллоты и сталлуны охотились вместе — и вместе расчищали и обрабатывали небольшие участки земли, где выращивали скромный урожай овощей. Между самками и самцами никогда не бывало ссор.
Фагоры приручали диких животных и одомашнивали их. Асокины жили с ними с давних времен, играя роль охотничьих собак, когда анципиталы отправлялись за дичью. От иных толку было меньше. Иных с их вороватыми повадками терпели только ради их забавных шутовских ужимок.
Когда Баталикс закатывался за горизонт — когда свет уходил и на смену ему в мир являлся холод — анципиталы равнодушно погружались в сон. Они спали вповалку, как скот, ложась на землю там, где заставали их сумерки. В продолжение долгих ночных часов никакие видения и грезы не посещали их удлиненные тяжелые черепа.
Лишь только в ночи полной луны Т'Сехн-Хрр вместо того, чтобы провалиться в сон, фагоры безудержно спаривались. Время полнолуния было опасным временем. В ночь полной луны сталлун убивал любого, кто встречался ему на пути, будь то зверь или птица, или даже другой сталлун. Убивал без всякой причины; убийство совершалось потому, что так было заведено природой.
Днем те племена, что жили в Сиборнале, охотились на фламбергов. Бескрайние равнины южных приморских районов Сиборнала наводняли многомиллионные стада фламбергов. Среди огромных туч насекомых, сопровождающих стада, были и желтые мухи. Фагоры убивали фламбергов, кололи их поодиночке и целыми десятками, убивали выборочно вожаков стада, убивали беременных самок и молодняк, изо всех сил стараясь сплошь покрыть равнины тушами мертвых копытных. Но ничто не могло заставить упрямых, а может быть, просто глупых фламбергов свернуть с их неизменного пути миграции через просторы приморских равнин. С таким же неизменным упрямством фагоры продолжали убивать фламбергов. Шли годы, слагая века, — но бесконечные стада без устали рвались навстречу безжалостным копьям. Среди племен сиборнальских фагоров не было других сказаний, кроме рассказов о бесконечной бойне фламбергов.
Потомство зачинали в лунные ночи: через год, тоже в ночи полной луны, появлялись на свет новорожденные фагоры. Полного возмужания рунты достигали не скоро. В те далекие века время тянулось медленно, словно шагало в такт мерному, спокойному стуку невозмутимых сердец, тогда как ленивое течение жизни подстраивалось под незаметный рост деревьев. Когда широкий диск бело-голубой луны наконец скрывался за горизонтом, утопая в стелющемся по земле тумане, всё шло своим чередом до тех пор, пока луна снова не появлялась в небе, восходя из того же тумана. Существуя в полном одиночестве своего безыскусного мира, фагоры жили в раз и навсегда установленном темпе. Мысли об уходящем времени никогда не проникали в серый сумрак обители их предков.
