К сожалению, расправа с мирдопоклонниками, как это стали называть, не выходила из головы горожан и депутатов скритины, не без оснований опасавшихся, что им уготована та же судьба. Шпионы докладывали о ширящемся движении недовольных в столице, о готовящемся восстании, о гонцах, отправленных в Оттасол, чтобы заручиться поддержкой тамошних обиженных баронов. Королю срочно понадобился козел отпущения. И его не пришлось долго искать — им стал бывший советник СарториИрвраш, который, в нарушение его прямого приказа, не спешил убраться из дворца.
СарториИрвраш — некогда любимый учитель Робайдая — мог стать в глазах нации отличной жертвой. Народ никогда не любил ученых умников, а у скритины были свои причины ненавидеть советника короля Орла, во-первых, за его длинные руки и принципиальность, а во-вторых, за его раздражающее красноречие. К тому же, обыск покоев советника наверняка мог дать состав преступлений наихудшего сорта. Король знал, что в кабинете СарториИрвраша хранились заметки с описанием его чудовищных экспериментов по скрещиванию иных, мадис и людей, которые он проводил в удаленном от дворца тайном питомнике. Кроме того, там была конечно же и кощунственная с церковной точки зрения рукопись его проклятой "Азбуки Истории и Природы". На страницах этой книги наверняка было полно ереси, наговоров, а то и просто лжи против Акханабы и Святой Церкви. И она, и скритина, получив такой подарок, будут лизать от восторга сапоги короля!
Обдумав всё это, Орел послал к советнику солдат, возглавляемых самим архиепископом борлиенской церкви БранцаБагинатом, личностью, известной своей твердостью и непримиримостью к науке.
Обыск, предпринятый в покоях советника, оказался удачным сверх всяких ожиданий. В кабинете СарториИрвраша отыскался вход в потайную комнату (хотя страже так и не удалось обнаружить тут тайный ход за пределы дворца). В этой комнате нашли пленника, вроде бы человека, любопытнейшей наружности. Когда по приказу архиепископа солдаты тащили его вон, пленник совершенно безумным голосом выкрикивал на олонецком, что спустился прямиком с Кайдау.
Огромное количество бумаг самого возмутительного содержания вынесли во двор замка и там начали жечь. Советника схватили и он предстал перед королем.
Несмотря на то, что уже было двадцать минут пополудни, туман не собирался рассеиваться; напротив, мгла всё густела, принимая желтоватый оттенок. Город внизу полностью затянуло туманом и дворцовый утес словно плыл посреди бескрайнего моря, вздымая над ним свои башни, точно медленно погружавшийся в пучину корабль. Именно туман, навевающий клаустрофобию, был причиной нерешительности и колебаний короля между гневом и жаждой крови — и жалостью, между спокойной рассудительностью — и диким возбуждением. Неприбранные волосы Орла стояли дыбом, нос, словно служа предохранительным клапаном душе, переполняемой чувствами, то и дело начинал кровоточить. По коридорам дворца король сейчас не ходил, а стремительно бегал, вне себя от тупости придворных, сопровождающих его с подобострастными улыбками, но не способных сказать ничего, кроме слов бесполезной уже лести.
Когда трепещущий от ужаса советник и Билли были предъявлены королю, тот для начала наотмашь ударил СарториИрвраша по лицу, пачкая халат советника обильной порцией крови из расквашенного носа. Затем, легко, как тряпку, подняв скулящего советника с пола, Орел прижал его к груди и разрыдался, умоляя простить его внезапную горячность.
В момент наивысшего раскаяния короля ему доложили, что во дворец прибыл ледяной капитан Мунтрас — засвидетельствовать своё почтение монарху.
— Пусть придет позже! — рявкнул король. — Он скитается по всем странам — может быть, он принес мне вести о королеве МирдемИнггале. Вот что: попросите его подождать, я скоро сам выйду к нему. Проклятие, может он подождать, я спрашиваю? Весь мир может подождать!
И король продолжил проливать слезы над окровавленным СарториИрврашем и одновременно кощунственно ругать его. Всего через минуту он успокоился и снова велел вызвать к себе слуг.
— Бог с ним — зовите этого ледяного капитана! Пускай он тоже подивится на эту насмешку Вутры над родом человеческим!
Последнее относилось к Билли Сяо Пину, на которого король наконец соизволил взглянуть.
Испуганный окровавленным лицом короля Билли, чьи нервы после приключений последних дней и в особенности последней ночи были в ужасном состоянии, стоял переминаясь с ноги на ногу и изо всех сил сдерживался, чтобы не разрыдаться, — что было бы сейчас, конечно, крайне неуместно. На его родном Аверне человека, позволившего себе то, что вытворял сейчас король, давно бы уже заперли в психиатрический изолятор. В трактате "О временах года Геликонии, длящихся дольше, чем человеческая жизнь" о чувствах геликонцев говорилось ясно и точно, хотя и кратко. "Эмоциональный уровень неоправданно высок", утверждалось там. Сверхвозбудимые борлиенцы считали так же. Их король не был похож на благожелательно настроенного слушателя.
— Э-э-э-э... здрасьте, — наконец выдавил Билли, сопроводив слова вымученной улыбкой. И тут же оглушительно чихнул.
Никто не знает, чем это могло бы для него кончиться, — но тут в дверях комнаты с поклоном появился Мунтрас. События разворачивались в одной из самых древних и тесных частей дворца, которой было уже четыре сотни лет, насквозь пропахшей гарью после недавнего и близкого пожара.
Почтительно поприветствовав короля, ледяной капитан принялся осторожно и с любопытством осматриваться по сторонам, неловко переминаясь на плоских ступнях. Он никогда не бывал в этой части здания и не представлял, зачем его пригласили сюда.
Король едва ответил на приветствия Мунтраса. Указав на груду подушек, он бросил:
— Можете присесть там — смотрите и молчите. Перед вами то, что мы нашли в гнилостном гнезде предательства, — глядите же и удивляйтесь!
Быстро повернувшись обратно к Билли, король спросил:
— Сколько же лет тебе пришлось томиться в застенке СарториИрвраша, несчастное создание?
Несколько сбитый с толку великосветским характером обращения короля, Билли ответил не сразу. В голове у него всё перемешалось и он потерял представление о том, сколько же прошло времени.
— Неделю... может быть, восемь дней... я не помню, ваше величество, — наконец сказал он.
Король грубо рассмеялся.
— Восемь дней и есть неделя, придурок! Что ты такое — результат сексуального эксперимента?
Король расхохотался над своей шуткой и смех эхом подхватили все присутствующие — не оттого, что шутка действительно была смешной, а больше от страха за собственные жизни. Никто здесь не хотел разделить судьбу мирдопоклонников.
— Просто от тебя воняет... как от сексуального эксперимента, — наконец брезгливо пояснил король.
Опять всеобщий смех.
Вызвав двух рабов, король велел им вымыть Билли и дать ему чистую одежду. Когда пленника вывели из комнаты, по приказу короля прямо сюда подали вино и еду. Проворные слуги, изгибаясь, словно ходячие луки, принесли на больших подносах дымящееся мясо козленка с красным рисом.
Пока Билли приводили в относительно приличный вид, король, в минуты волнения пренебрегающий едой, расхаживал по залу. О чем-то размышляя, он время от времени прижимал к всё ещё кровоточащему носу шелковый платок или разглядывал своё левое запястье, на котором его сын, РобайдайАнганол, вырываясь, оставил ногтями глубокие царапины. Вместе с королем по залу вперевалку расхаживал и архиепископ БранцаБагинат, здоровенный, пузатый, своими объемистыми формами, обтянутыми пурпурной мантией с шафрановыми кружевами, напоминающий боевой сиборнальский корабль, мчащийся под всеми парусами. Бесформенное лицо архиепископа могло бы принадлежать первому деревенскому драчуну и кулачному бойцу, если бы не мелькающее то и дело в прищуренных глазках священнослужителя безжалостное веселье — он торжествовал победу над своим злейшим врагом, СарториИрврашем. При дворе архиепископ пользовался величайшим уважением как человек дошлый и тонкого ума, а также как вернейший союзник короля ЯндолАнганола в лоне Святой Церкви.
Когда король останавливался, останавливался и БранцаБагинат, нависая над ним своей могучей тушей и составляя резкий контраст с босым Орлом, облаченным только в короткие панталоны и распахнутую куртку, открывающую его бледную волосатую грудь.
Зал, где они находились, представлял собой личную приемную СарториИрвраша и мало подходил для пребывания короля. По всему полу было разбросано множество старых, потертых и даже поеденных молью подушек и разномастных ковров, кроме того, в одном углу стояли старые деревянные стенные панели. В окно был виден узкий двор; время от времени там мелькали слуги с кипами бумаг в руках — они таскали в костер архив СарториИрвраша. Наконец, в комнату вернули Билли. Он был ещё весь мокр, одет в скверно сидящее на нем, с чужого плеча, тряпьё и удивленно моргал от таких резких перемен в своей жизни.
— Позвольте мне задать этому существу вопрос, ваше величество, — вдруг попросил, обернувшись к королю, БранцаБагинат. — Религиозного свойства.
Не услышав в ответ ничего, что могло бы означать запрет, архиепископ развернул паруса в сторону Билли и спросил:
— В том мире, откуда ты прибыл, тоже правит Акханаба Всемогущий?
Испуганно посмотрев на него, Билли открыл рот:
— Я уверен, что вы понимаете, как легко мне дать вам положительный ответ, способный порадовать вас. Поскольку я не хочу лгать ни вам, ни его величеству, могу я начать с того, что сей ответ будет неправдой?
— Кланяйся, когда разговариваешь со мной, свинья! — гневно заорал архиепископ. — Я задал тебе вопрос, и ты должен дать мне на него правдивый ответ! Не твоё свинское дело решать, понравится он мне или нет!
Нервно утирая рот, Билли опустился перед могучим священником на колени.
— Сударь, человеческая природа такова, что на определенной, начальной ступени развития бог необходим. Подобно детям, мы нуждаемся в любви и заботе, в отце, который способен помочь нам возмужать. Возмужав физически, человек по-прежнему ищет подобный же отеческий образ, который мог бы следить за его делами и вести их учет. Этот вымышленный образ обычно носит название "Бог". И только после того, как большая часть человечества достигает зрелости духовной, когда люди могут сами управлять своим поведением, необходимость в боге отпадает — так, повзрослев и научившись заботиться о себе, мы перестаем нуждаться в присмотре отца.
Заметно удивленный таким ответом, архиепископ потер мясистую щеку.
— Из твоих слов выходит, что ты прибыл из мира, где вы сами присматриваете за собой, отстранив от этой обязанности Бога? Ты это хотел мне сказать?
— Совершенно верно, сударь.
Отвечая, Билли смотрел на архиепископа как загнанный зверек. Ледяной капитан, придвинувшись ближе к говорившим, внимательно прислушивался, хотя и делал вид, что полностью занят королевским угощением. БранцаБагинат однако не смутился. Он был привычен к диспутам даже с самыми безумными еретиками.
— Этот мир, с которого ты прибыл, — как он называется, Аверн, что ли? Вы там счастливы?
Этот глупый на первый взгляд вопрос архиепископа смутил Билли чрезвычайно. Если бы тот же вопрос ему задали несколько недель назад, например его наставник, он ответил бы не задумываясь. Он сказал бы, что счастье определяется мерой знания, а не суеверия, уверенностью, а не сомнением, твердой правящей рукой, а не надеждой "на авось". Он ответил бы, что знание, уверенность и управление — равноправные благодетели, направляющие жизнь обитателей станции наблюдения и руководящие ею. При упоминании Акханабы как залога удачи он лишь посмеялся бы — а с ним, наверно, выдавил бы сухой смешок и наставник.
Но здесь, на Геликонии, всё обстояло иначе. Он ещё способен был смеяться над невежеством и слепотой верующих в Акханабу. Но в то же время уже понимал и видел всю глубину и опасность понятия "безбожник". Из мира безбожного он попал в мир варварский. И, несмотря на свои злоключения, теперь твердо знал, в котором из миров вера в счастье и удачу заложена в людях крепче.
Как только Билли запнулся, затруднившись с ответом, заговорил король ЯндолАнганол. Всё это время он обдумывал услышанное от Билли.
— Но что будет, если у кого-то не окажется стойкого образа отца, ведущего его к возмужанию? Что тогда? — с внезапным интересом спросил король.
— Тогда, возможно, на помощь действительно сможет прийти Акханаба, способный поддержать его в трудную минуту верой, — робко сказал Билли. — Или же человек этот совершенно отвергнет Бога, как мы вычеркиваем из сердца образ отца, который предает нас.
Тут у Билли тоже открылось кровотечение из носа — уже от меткого удара короля.
Размазав по лицу кровь, Билли повернулся к БранцаБагинату, чтобы ответить и ему:
— Достопочтенный господин, — заговорил он с последним мужеством предельного отчаяния, — будучи высокопоставленной особой, я выражаю протест против несправедливого и неподобающего обхождения, с которым столкнулся в этом дворце. Я требую, чтобы меня немедленно освободили. Получив свободу, я буду бесконечно счастлив предложить вам свои услуги. Я знаю о вашем мире много такого, что очень важно для вас и в награду не попрошу ничего...
Хлопнув в огромные ладоши, чтобы прервать его речь, архиепископ ласково проговорил:
— Не пытайся обольстить меня — я хорошо знаю цену безумным словам еретиков. Ты важен для нас только как свидетель против советника СарториИрвраша, обвиняемого в заговоре против королевского дома. В прочих отношениях ты — ничто, пустое место.
— Как вы можете говорить о моей незначительности, даже не пробуя проверить мою значимость? — возмутился Билли. — В эту самую минуту тысячи людей следят за тем, что происходит между нами. Эти невидимые зрители ждут от вас мудрого решения касательно меня, по которому они станут судить о вас и дальше. Это решение повлияет на то, кем вы войдете в историю, — мудрецом или жестоким тираном.
Краска прилила к щекам архиепископа.
— Никто, кроме Всемогущего, не может сейчас видеть нас! Твоя бессовестная ложь о возможности существования безбожных миров способна разрушить нашу религию до основания. Придержи язык, мерзавец, если не хочешь кончить свои дни на костре!
Под влиянием всё того же внезапного отчаянного порыва Билли приблизился к королю и показал ему свои часы с тремя рядами мигающих цифр.
— Ваше величество, умоляю, освободите меня! Взгляните на этот принадлежащий мне предмет. Точно такой же есть у каждого обитателя Аверна. Это часы — как видите, на них отображено время Геликонии, Аверна и другого, далекого, главенствующего мира, приславшего сюда моих собратьев, — мира под названием Земля. Эти часы — знак наших достижений в обуздании и подчинении сил окружающего мира. Отнеситесь ко мне с вниманием и доброжелательно, и я предоставлю в ваше распоряжение другие чудеса, по сравнению с которыми эти часы — ничто. На Борлиене мне нет равных в знании!
В глазах короля проснулся внезапный интерес. Отняв от носа шелковый платок, он спросил:
