Вечером того же дня огромное количество простого люда вышло на морской берег и выступающие в море мысы. Никто не звал народ к морю и не устраивал это шествие специально — оно возникло стихийно, из общего порыва, из благодарности, которую люди испытывали к морю. То же творилось и в других приморских странах: в Рандонане, Трибриате, Искханди, Димариаме, Зроссе — везде и всюду.
Наконец, великое празднество в честь ассатасси завершилось. Настала пора сделать перерыв в гулянии и обратиться со словами благодарности к небесам и духам, обитающим в водах.
Пока женщины плясали на прибрежном песке и пели, мужчины заходили по колено в море и опускали на воду маленькие лодки. Эти лодочки часто представляли собой лишь мясистые листья деревьев. В каждой стояла маленькая свеча, источающая сладкий аромат.
Так с наступлением сумерек по всему побережью в плавание устремились целые флотилии крохотных лодок. Многие свечи горели достаточно долго, чтобы лодки-листья успеть отплыть от берега и обратиться в далекие зыбкие огоньки, навевающие мысли о душах предков, чьи останки, похожие на эти огни, покоились в глубинах земли, во мраке, куда более непроницаемом, чем любая самая темная ночь. И прежде чем свечи догорели и погасли, несколько корабликов унесло в море очень далеко. Они и стали последними спутниками несчастного сына ледяного капитана.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ:
ЧЕСТЬ КОРОЛЕВЫ
Глава 1.
Визит мертвеца
Волны захлестывали полого нисходящий к морю песчаный пляж, откатывались и набегали снова. Наступающие бесконечной чередой из океанского простора гребни рассекала вздымавшаяся из воды неподалеку от берега скала, покрытая на макушке растительностью. Сразу за скалой светлый цвет мели резко сменялся более темным оттенком глубины. Когда-то давно, в незапамятные времена, эта скала была частью могучей гряды, далеко врезавшейся в море, но подземные толчки и непогода разрушили камень, источили и ссыпали остатки в бухту. Осталась лишь одна эта скала, тоже обреченная исчезнуть с ходом веков, но пока неколебимая, как вечность.
У скалы было имя. Люди называли её Линен. Имя скалы дало название бухте и стоявшему у неё дворцу — Гравабагалинен, Бухта-у-скалы. Бескрайняя сверкающая водная голубизна, простиравшаяся за скалой, именовалась морем Орла. Волны, бьющиеся о берег, были мутны от мелкого песка, который вода слизывала с пляжа, обращаясь в белую пену.
Пережив столкновение с бастионом скалы Линен, волны неслись дальше, к пологой береговой полосе, и, выкладывая остатки сил, раз за разом вскипали вокруг ножек золоченого трона, принесенного сюда и аккуратно установленного четырьмя рабами-фагорами, тщетно пытаясь взобраться на берег по гладкой закраине пляжа. Накатывая и отступая, воды моря Орла охотно играли с пальцами ног бывшей королевы Борлиена, нежно-розовыми, как цветочные лепестки. Извилистая полоска пенного следа отмечала каждый успех моря, но её алчно впитывал жадный песок, и она тихо шипела, быстро исчезая, как недолговечные человеческие жизни в памяти потомков...
Фагоры с отпиленными, как положено, рогами стояли неподвижно, словно изваяния. Они смертельно боялись воды, но позволяли ей бурлить у ног, выдавая свой страх только едва заметным подрагиванием ушей. На берег фагоры пришли совсем недавно, а перед этим несли трон с августейшей особой от дворца не менее полумили, но не выказывали и следа усталости. Для них эта ноша была лёгкой.
Жара, вопреки ожиданиям, тоже ничуть не беспокоила мохнатых фагоров. Когда королева поднялась наконец с трона, и, нагая, медленно вступила в море, они не проявили к этому ни малейшего интереса.
За спинами фагоров, на сухом песке, под надзором мажордома королевского дворца СкафБара два раба-человека возводили легкий шатер, песчаный пол которого мажордом собирался собственноручно выстлать пёстрыми ковриками мадис, не доверяя рабам столь ответственной на его взгляд работы.
Мелкие волны с задорными гребешками ласкали прекрасные колени МирдемИнггалы, королевы королев, как называли её придворные подхалимы. Увы, это время уже кануло в прошлое...
Вслед за королевой в воду вошла принцесса Татро, их с королем дочь, а следом потянулись и фрейлины, обычные их спутницы.
Взвизгнув от нетерпения, юная принцесса бросилась навстречу волне, подняв тучу брызг. Ей было всего три года и три теннера от роду, и к морю она относилась как к огромному, безответному и простоватому другу.
— Ах, мама, смотри, какая волна! Какая большая, разве не чудо? А вот ещё одна... вот идет... ух! Какая огромная, прямо до неба, настоящая гора! Ого, да они всё больше и больше! Всё больше и больше, правда, мама? Смотри скорее, сейчас меня накроет с головой — ух, а за ней идет ещё выше! Смотри, смотри, мама!..
Невесело кивнув в ответ дочери, отчаянно барахтавшейся в довольно мирных на вид волнах, королева устремила взгляд вдаль. С южной стороны неба уже тянулись слоистые серо-синие облака, вестники приближавшегося сезона дождей. Цвет океанской глубины был таков, что определение "голубой" здесь годилось лишь с большой натяжкой. Королева различала в океанском безбрежье лазурь и аквамарин, бирюзу и свежую зелень. Вообще же наилучшим образом оттенок утреннего моря, вероятно, воспроизводил камень в кольце, которое она носила постоянно, не снимая, — камень столь редкостный, что королева за целую жизнь не встретила человека, который сумел бы назвать ей место происхождения подобных камней. Порой королеве, погруженной в печальные думы, казалось, что и она, и её любимая дочь всего лишь песчинки в вечном круговороте жизни, как этот драгоценный камень — крошка в сравнении с бескрайним простором океана...
Татро была влюблена в волны, приходящие из этого необозримого резервуара жизни. Для неё, ещё вкушающей извечные дары детства, каждая волна была отдельным, самодостаточным событием, никак не связанным с тем, что унесло прошлое или готовило грядущее. Каждая волна была для неё новой и волнующей.
Что же касается королевы, то для неё нескончаемая вереница волн олицетворяла неустанную деятельность, и не только самого океана, а всего мира, его коренное свойство, всеобщий процесс. Грядущий развод с мужем, уходящие к западному горизонту армии и безжалостно нарастающая жара — всё виделось ей частицами этого общего безжалостного процесса. Ни от того, ни от другого, ни от третьего она не могла ни убежать, ни скрыться, это было бесполезно. Всё в этом мире, и её будущеё, и будущее самого мира — всё, казалось, стремилось к некому ужасному концу.
Крикнув Татро "Пока!", она бросилась вперед и нырнула в волны. Преображенная, словно сбросила нерешительность, оставила её на мелководье позади, она бесстрашно устремилась в объятия океана. Разрезав сложенными ладонями поверхность, с плеском вырвавшись наружу и блеснув кольцом волны, королева поплыла вперед, быстро работая сильными руками.
Вода нежно омывала её тело, щедро делясь роскошью прохлады. Океан отдавал королеве свою силу и она ощущала это очень отчетливо. Линия белых барашков далеко впереди отмечала границу столкновения спокойной воды бухты и исконных морских владений, где играло могучими мышцами западное океанское течение, отделяющее жаркие земли Кампаннлата от прохладного Геспагората и огибающее в своём неудержимом стремлении весь мир. За эту белую полоску бурунов МирдемИнггала заплывала очень редко и только тогда, когда "добрые друзья" соглашались сопровождать её.
Эти знакомцы, её добрые друзья, сразу же появились и теперь, не успела она как следует размяться, — сладкий дух её женственности притягивал их, как магнит железо. Показывая ей спины, они закружились рядом с ней со всех сторон. Она принялась нырять с ними, прислушиваясь к мелодичному щебету, заменяющему им язык, понять который она до сих пор была не в силах. Одно не вызывало сомнений — дельфины пытались предупредить её о какой-то опасности, возможно уже близкой или неуклонно приближавшейся. Опасность угрожала ей из моря, её родного дома.
Здесь, в этом забытом богами уголке на южном побережье Борлиена, в древнем Гравабагалинене, населенном призрачной армией воинов, легших здесь костьми в стародавние времена, она оказалась по воле мужа-короля, отправившего её в изгнание. Тут, на узкой полоске побережья, была её вотчина, её родовое гнездо. В последние дни её владения некоторым образом распространились также и в море, что она обнаружила совершенно случайно. Открытие это совпало с первым днем её месячных, когда она не смогла отказать себе в омовении в аквамариновой прохладе. Её добрые друзья услышали в воде её запах и не преминули появиться. С тех пор они каждый день составляли ей чудесную свиту в утешение за все её потери и страхи.
Перевернувшись на спину и подставив жарким лучам Баталикса нежнейшие части тела, она некоторое время лежала так, окруженная безустанно плавающими дельфинами. Вода гудела в ушах. Маленькие изящные груди королевы венчали темные соски цвета корицы, губы её были широкими и мягкими, а талия узкой. Вода на её коже сверкала под солнцем. Фрейлины плавали неподалеку, стараясь не тревожить её. Кто-то доплыл до самой скалы Линен и забрался на её камни, другие уже возвратились к берегу и бродили нагишом по пляжу или сидели на песке. Все они сделали центром своего внимания её и только её, хотя этикет заставлял их держаться как можно более ненавязчиво. Фрейлины негромко перекликались друг с другом и их голоса состязались с монотонным шумом прибоя.
Далеко от берега, за рвом, заполненным морской водой, блистали золотые и белые стены Гравабагалиненского дворца, её дома, куда она, королева, была изгнана и где пребывала в ожидании развода — и возможной затем смерти. Отсюда, с пляжа, дворец казался облезлой деревянной игрушкой.
Неподвижные фагоры словно вросли ногами в песок. Далеко в море треугольным лоскутом застыл парус рыбачьей лодки. Тянувшиеся с юга облака не продвинулись ни на йоту и казались нарисованными. Всё замерло в ожидании неких грядущих событий.
Одно только находилось в движении — время. Сумеречный день клонился к закату. Ни одно здравомыслящее существо в этих широтах не рисковало выходить из тени на свет двух солнц сразу. По мере того как угасал сумеречный день, начали надвигаться облака, а парус сместился к востоку, держа курс к порту Оттасол.
В это тревожное предзакатное время волны выбросили на берег труп человека. Как потом поняла королева, именно об этой беде пытались предупредить её добрые друзья. Их свист был полон отвращения.
Задев край скалы Линен, тело обогнуло её, как будто всё ещё обладало способностью сознательно двигаться, подплыло к берегу — и наконец закачалось на мелководье в маленьком прибрежном заливе. Ко всему безразличное, оно лежало на воде, обратив лицо к морскому дну.
Заметив в волнах что-то темное, МирдемИнггала подплыла ближе, посмотреть. Одна из фрейлин опередила королеву, и, остановившись в нескольких шагах от "странной рыбы", теперь с ужасом взирала на неё. Густые черные волосы мертвеца поднялись в воде и торчали во всё стороны, словно иглы морского ежа. Одна рука безвольно болталась в воде, вторая отчаянно прижималась к груди. Голую шею мертвеца исклевали алчные морские птицы. Солнце уже начало подсушивать сморщенную от соленой морской воды белую кожу.
Разложение зашло уже довольно далеко и внутренние газы сильно расперли тело. Крошечные креветки, обычно мельтешащие около берега, почуяв поживу, вовсю пировали, добравшись до плоти сквозь разорванную на бедре штанину. Брезгливо вытянув ногу, фрейлина толкнула труп и заставила его перевернуться на спину. Испустив облако вони, тело безвольно опрокинулось навзничь.
Масса мелких извивающихся рыб-прилипал, деловито пожирающих глаза и слизистые части рта, свисала бахромой с мертвого лица. Любители падали были настолько увлечены своим занятием, что даже свет и тепло Баталикса не заставили их остановиться.
Заслышав за спиной торопливо приближающийся топоток маленьких ножек, королева поспешно обернулась. Перехватив Татро, она первым же делом заставила девочку отвернуться, потом, придерживая ей голову, поцеловала, улыбнулась, и, сказав что-то ласковое, повела по пляжу прочь от отвратительного зрелища. Добравшись до шатра, она окликнула мажордома.
— СкафБар! Вели фагорам убрать труп с пляжа и как можно скорее зарыть. Где-нибудь подальше, за старым земляным валом.
Заслышав её голос, старый слуга торопливо выбрался из тени шатра, отряхивая песок со своего мятого повседневного кидранта.
— Будет исполнено, ваше величество, — без всякого энтузиазма отозвался он.
Но размышления о мертвеце, прибитом волнами к берегу, не давали покоя и без того измученной неприятностями последнего времени королеве. В конце концов именно благодаря им она придумала намного более полезный для неё лично способ избавиться от осквернившего её пляж тела, чем простое погребение, — конечно, не подозревая, что именно он положит начало тем роковым событиям, прихода которых она так опасалась...
— Отвези его к одному человеку в Оттасоле, анатому, имя которого я тебе назову, — приказала она коротышке-мажордому, пригвоздив его к месту чистым и ясным взором. — Этот человек покупает тела усопших для научных целей. Кроме того, ты доставишь моё письмо, которое не предназначается анатому. Имей в виду, что говорить ему, откуда взялось тело и кто послал тебя, нельзя ни под каким видом, понимаешь?
— Как зовут человека, которому я должен отвезти тело? — уныло спросил королеву СкафБар, изображая воплощенную покорность высшей воле.
— Его зовут КараБансити. Упоминать при нем моё имя я запрещаю. Он хитер и заслужил этим скверную репутацию.
Королеве, старательно скрывающей своё беспокойство от слуги, конечно же было невдомек, что не за горами то печальное время, когда в руках хитреца КараБансити окажется сама её честь...
* * *
Под скрипучим остовом деревянного дворца скрывались обширные подвалы, разветвленные наподобие гнезда медоносного шмеля. Часть подвальных помещений заполняли уложенные ровными рядами ледяные блоки, выпиленные из ледника в далеком Геспагорате. Дождавшись захода обоих солнц, СкафБар спустился к ледяным штабелям, на самое дно подвала, предусмотрительно держа лампу высоко над головой. Вслед за ним, уцепившись на всякий случай за полу его кидранта, спускался босой мальчик-раб. Отлично научившись оберегать свой покой и сделавшись за годы скучной работы мастером мимикрии, СкафБар из когда-то тоже весьма смазливого парнишки превратился в узкогрудого, сутулого, пузатенького человечка, чья никчемность была сразу же видна и понятна всем и каждому, отчего никому не приходило в голову возлагать на него тяжкие и обременительные обязанности. К сожалению, сейчас его защитное притворство не сработало. Королева поручила ему крайне неприятную задачу.
Добравшись до пола подвала, он надел лежавший там кожаный фартук и кожаные перчатки. Сбросив циновку, прикрывавшую один из штабелей льда и перепоручив лампу дрожащему от холода мальчику-рабу, он вооружился тяжелым топором и всего в два ловких удара отделил один из ледяных брусков от его соседей.
