— У вас едкая ирония, но я понимаю, о чем вы. Компартия у вас тут и вправду, — не очень. Но, разумеется, дело не в этом. Если мы будем работать только с ними, мы сознательно поставим себя в невыгодную позицию, ибо все, что они делают, все воспринимают как инициативы Москвы. Отчасти, это правда. Собственной инициативы им не всегда хватает. Кроме того, мы, с иностранными товарищами, планируем очистить ряды всех компартий, входящих в Коминтерн. Там, надо признать, засело множество карьеристов, которые только и знали все эти годы, что питаться за счет наших денег. А у нас и так, повторюсь, страна бедная, мы эти средства, без преувеличения, нередко от голодных детей отрывали... После чистки, эти партии, безусловно, преобразятся качественно. Но, — потеряют количественно. А там и так, каждый человек на счету. В общем, мы считаем, что работать надо со всеми. И чем пытаться отрабатывать каждую троцкистскую секту в мире, проще способствовать созданию единого организационного центра. Естественно, с более рациональной политикой, отвечающей новой ситуации в мире.
— Хм, — Тед задумчиво потер переносицу, — Значит, вы видите нас в роли эдакой конструктивной оппозиции, чтобы мы «присматривали» за вашими компартиями, не давали им расслабляться, но при этом, действовали сообща с ними на политическом поле. В Коминтерне, в частности, так?
— Ну и это тоже. Парни, вроде Фреда и Иана, с их-то опытом, в Коминтерне очень нужны. Враг-то у нас общий. Но, кроме того, вы нам кажитесь ценными и сами по себе. Вы — безусловный коммунист, и не водитесь с откровенными соглашателями. Да, не стану скрывать, ваша позиция по СССР, — эта самая концепция «деформированного рабочего государства», — она для нас обидна. Но мы сами признали на 20-м съезде партии, что разного рода «деформации» у нас есть, причем в обилии. И начали открытую борьбу с ними… Что же теперь, пенять на зеркало?! А что касается того, как вы показали себя, — так мы вас знаем как человека принципиального, не трусливого, способного не только к болтовне. На Кабельной улице вас заприметил не один Фред. Ваша поддержка миротворческой деятельности СССР в недавнем кризисе в зоне Суэцкого канала была, признаюсь, не особо нам важна, просто в силу малого резонанса, но и это мы заметили. А между тем, вы здорово рисковали, тут процветал джингоизм в худшей форме. В целом, мы считаем, что сотрудничать с вами не зазорно, и что вы справитесь. Среди сторонников «государственного капитализма в СССР» таких людей нет.
— Среди них хватает храбрецов, — заметил Тед, внешне никак не реагирующий на комплименты, — Антифашистов, людей твердых убеждений…
— Да, Тед, хватает, — улыбнулся Сергей, — Храбрецов, которые на каждом углу звонят о том, что не боятся «убийц из НКВД». Антифашистов, которые точно знают, что ни один фашист им ничего не сделает, — конечно, они же не в Греции, не на Сицилии и не в Андалусии.
— Не все они так плохи, — непроизвольно выступил в защиту собственных оппонентов Тед, — Есть среди них и искренние люди. Да, они паршивые марксисты и не всегда дружат с логикой, но намерения у них самые лучшие…
— Если есть, — то они примкнут к вам, и разберутся с марксизмом, и с логикой, — твердо заявил Сергей, — Потому что даже то, что делаете вы сейчас, имеет стократ больше смысла, чем попытки подлизаться к буржуазным идеологам-коллегам по академическому сообществу и клубам, которыми заняты они. Какими бы намерениями они не руководствовались.
— Ладно, я не жду немедленного ответа. Вот вам адрес, — Сергей выложил на стол визитку, — Пошлите туда кого-нибудь с запиской, когда примите решение. По телефону вам лучше такие вещи не обсуждать: его у вас прослушивают. Кстати, раз уж заговорили об этом. Парень, который занимается у вас версткой газеты, регулярно стучит на вас в MI-5.
— Мёрфи? Очень может быть. Предлагаете приложить его ледорубом по темечку?
— Да это уж сами решайте. Я бы просто уволил засранца. Он, кроме того, постоянно отирается в Сохо, и, кажется, приторговывает ворованной из вашего издательства бумагой…
«Седой» встал, расплатился за пиво, и попрощался. Бармен лишь кивнул головой в ответ, а оба рабочих, утомившихся от снукера и присевших за дальний столик, синхронно ответили: «Пока, мистер!».
Когда «седой ушел», они так же синхронно, не сговариваясь, взяли свои кружки, пепельницу, и пересели за столик Гранта.
— Ну что, Тед? — испытующе глянул на Теда старший из них, — Что предложил нам мистер Хрущёв?
— Странные вещи, Фред, странные, — вздохнул Грант, отпивая свое пиво, — Серьезные вещи. Настоящее дело, если по-честному.
— Будем соглашаться? — спросил Иан с любопытством, — Не больно-то я доверяю сталинистам.
— Я тоже не доверяю, — пожал плечами Тед.
Некоторое время, все трое молчали, курили и допивали пиво.
— Надо обсудить на собрании, конечно, — не выдержал, наконец, Фред, — Дело не простое. Но вот ты-то, Тедди, ты у нас умный. Что ты думаешь, вот прямо сейчас?
— Я думаю, что мы крепко рискнем, если согласимся, — признался Грант, — Всем рискнем: принципами, репутацией, может, и чем похуже. Но… По-моему, Фред, если мы не согласимся, мы будем до конца жизни считать, что сотворили исключительную дурость. Исключительную, Фред…
Спустя неделю по указанному адресу, по которому располагался офис под скромной и неброской вывеской: "Horns and Hoofs": Export-import company подъехал на велосипеде юноша лет 14, пристегнул велосипед к пожарной колонке увесистой цепью с амбарным замком, и, толкнув тяжелую старую дверь, помнящую еще времена Виктории, прошел внутрь. Там, в заставленном коробками и заваленном мешками с какой-то печатной продукцией помещении, его встретил управляющий, — грузный усатый человек лет 50, в испачканном пылью коричневом костюме.
— Добрый день! — поздоровался юноша, — У меня послание мистеру Беза, от мистера Гранта.
— Привет, — с сильным шотландским акцентом ответил толстяк, — Вот тебе шиллинг. Давай сюда свое послание, я передам его мистеру Беза. Он сейчас занят.
— Мне указано передать послание лично в руки, сэр, — вежливо, но твердо ответил парень, — И получить ответ, если он последует.
— Чёрт, — толстяк сделал шаг назад, но вышло у него неловко, и он споткнулся об один из мешков, — Мистер Беза! Мистер Беза! Тут у меня посыльный, с письмом от какого-то, будь он неладен, Гранта!
— Я не посыльный, — обиженно ответил мальчик, — И не стоит вам грубить в адрес мистера Гранта!
— Это шутка, молодой человек. Вы не понимаете шуток? Это проблема, как по мне, — проворчал шотландец, и, проложив, наконец, себе дорогу сквозь завалы корреспонденции, исчез в соседней комнате.
— Мистер Беза! Тут какой-то посыльный, который утверждает, что он, — не посыльный, от какого шибко важного мистера Гранта, про которого шутить не стоит… — донесся его голос.
Вместо него вышел другой мужчина, седой, среднего роста и возраста, и с хорошо различимой выправкой, выдающей человека служившего. Впрочем, в Англии это совсем не было редкостью. Мужчина был явно оторван от работы, на нем был пыльный рабочий комбинезон, но, увидев молодого человека, он улыбнулся, подошел ближе, и, не чинясь, протянул руку.
— Я Сергиуш Беза, знакомый мистера Гранта. Ну что, вы приняли какое-то решение?
— Я Алан Вудс, сэр. Товарищ мистера Гранта из молодежной группы РСЛ. Здесь у меня письмо для вас, — сообщил мальчик, отвечая на рукопожатие.
— Сейчас взглянем, — мистер Беза достал из кармана комбинезона небольшой складной нож, неуловимо-быстрым движением открыл его одной рукой, и в одно касание острого лезвия вскрыл конверт.
— Слушай, Алан, — пробежавшись по первым строкам, — Мне нужно кое-что приготовить. Ты пока можешь посидеть вон там, в кресле, если уберешь эту коробку. Она не тяжелая. Сейчас Энди угостит тебя молоком и печеньем, у нас должны быть, верно, Энди? Вот и славно. Извини за беспорядок: мы только что въехали, и придется приложить немало сил, чтобы сделать этот клоповник уютнее. Мне нужно минут 20, не больше, надеюсь, ты не очень торопишься? Вот и славно, — явно погрузившись в свои мысли, повторил «седой» и исчез.
Алан уселся, куда сказали, через минуту толстяк-шотландец поставил перед ним на коробку поднос с печеньем и стаканом молока.
— Любишь комиксы? — спросил шотландец, и положил рядом стопку старых американских журналов про Снейда, сержанта морской пехоты.
— Нет, спасибо, — стараясь скрыть отвращение, ответил Алан, — Я вот заметил у вас, там, в той открытой коробке, какую-то книгу Грамши… Нельзя ли её полистать?
— О! — шотландец бросил на мальчика уважительный взгляд, — Мистер интересуется серьезной литературой? Похвально! Разумеется, можно. Вот, не вставай, сам достану…
К тому моменту, когда мистер Беза вернулся, Алан уже полностью погрузился в «Тюремные тетради», начисто забыв про угощение.
«Седой» оторвал его от чтения, и вручил увесистый бумажный пакет, котором виднелись корешки офисных папок.
— Вот, тут все, что я обещал, — сообщил он, — Кроме того, там сопроводительное письмо, в котором я постарался подробно изложить все основные моменты. Если возникнут затруднения, — обращайтесь к нам, мы поможем. Самому ему лучше сюда не ездить, но мы можем встретится в любом удобном для него месте, в разумных пределах, естественно. В Катманду я поехать не смогу… Смотрю, тебе пришлась по нраву книга?
— Интересно, сэр. Но даже за 20 минут я уже нашел несколько спорных моментов…
— Это и неудивительно. Грамши был, безусловно, незаурядным человеком, и видным деятелем. Нет сомнений в честности его намерений. Но, как по мне, он был оппортунистом, причем из тех, которые уходят в оппортунизм не вполне сознательно, просто по причине не изжитой доли идеализма… Если книга нравится, — забирай. Надеюсь, ты тут не в последний раз, дочитаешь — вернешь.
— Спасибо, сэр! До свидания! — просветлел лицом Алан, положил книгу в пакет, и вприпрыжку минуя завалы коробок, убежал на улицу.
— Бойкий щегол, — заметил Энди, — А вот аппетит у него, — не очень. А я, например, человек простой, чуть ли даже не из народа. Не пропадать же продукту? Не побрезгую, нет, сэр… — и с аппетитом захрустел печеньем, прихлебывая молоко.
— Худеть бы тебе надо, Макнаб, — заметил Беза, — Возраст, давление, сердце, а ты все никак не остановишься.
— Но, сэр, на кой же еще жить, если не ради маленьких удовольствий? — развел руками шотландец, — Знаете, как было тоскливо без свежего молока и печенья в чёртовом Шталаг 18. Я уже немолод, и не умею получать столько радости от чтения каких-то итальянских путаников…
— Например, ради того, чтобы выкинуть старую мебель, — категорически заявил Беза, — Без обид, но в Stalag XVIIIA ты даже толком не похудел. У нас еще работы непочатый край. Я не хочу провести тут все выходные…
(Желающие могут убедиться: http://www.sdelanounih.ru/nemeckij-plen-dlya-anglosaksov-i-russkix/)
— Думаешь, выйдет из этих троцкистов какой-то толк?
— Не знаю, — серьезно ответил Беза, — Надеюсь, что выйдет, разумеется. Ладно, давай не будем рассиживаться! Сам же, наверное, домой хочешь…
Весь остаток субботы и большая часть воскресенья ушли у Гранта, чтобы ознакомиться с присланными материалами. И с каждой новой папкой он становился все серьезнее и серьезнее. С одной стороны, от перспектив, которые сулила реализация предложенных проектов, захватывало дух. С другой стороны, — он очень отчетливо понимал, что шагает в неизвестность. Ничем подобным он ранее не занимался.
Даже писать листовку, призывающую рабочих присоединятся к создаваемому жилищному кооперативу, и то, было непросто писать. Отлично понимая, что делает полезное дело, Грант, тем не менее, чувствовал себя рекламным агентом, а не агитатором… Впрочем, он осознавал, что это исключительно результат отсутствия специфического опыта.
На следующей неделе он и еще пара товарищей встретились со стряпчим, оформившим регистрацию «East End Cooperative Housing», а также посетили неизвестный им ранее, но выглядящий весьма респектабельным банк, в котором им, без всяких пререканий и мытарств, выдали беспроцентную ссуду на три года. Ни сам Грант, и ни один из его товарищей, никогда не держали в руках подобной суммы, и никогда не получили бы такой ссуды при других обстоятельствах. Только сейчас до некоторых стала доходить серьезность мероприятия, коммунисты стали более собраны и сосредоточенны.
Неделю подряд Алан и его юные товарищи занимались раздачей листовок на проходных заводов и фабрик, терпеливо отвечая на множество вопросов. Внимание властей это не привлекло: в те времена композиция «троцкист с пачкой листовок возле проходной завода» была такой же естественной деталью пейзажа, как пресловутые лондонские туманы.
Провели собрание будущих участников кооператива. Помещение пришлось снимать непривычно большое, — народу набилась настоящая тьма, рабочие пришли с женами, нередко и с детьми. Гранту было не впервой выступать перед рабочей аудиторией, и он легко, подробно и не без остроумия изложил план, достоинства и сложности предстоящих действий. На лицах некоторых, особенно молодых, рабочих и работниц читалось явное недоверие. Мысль о том, что жилье можно строить сообща, без процентов и переплат, и вселяться в дома сразу, как они будут построены, казалась им слегка фантастической. Но Тед старался, и среди тех, кто собрался в зале, лишь несколько самых недоверчивых семей отказались записываться в кооператив по итогам собрания. Председателем был выбран, с подачи Теда, Фред Эллиот, которого в рабочей среде многие знали и уважали.
Район, на строительство в котором было получено разрешение (тоже, удивительно быстро и почти без проволочек), был застроен старыми заброшенными индустриальными сооружениями 19-го века, — уродливыми кирпичными корпусами фабрик, складов и мастерских. Дабы сэкономить средства, решено было взять снос на себя, и все члены кооператива выразили желание вложить в это дело, как и в последующее строительство, личное трудовое участие. Подобные собрания провели еще не один раз, и поток желающих присоединится не иссякал, — положение с жильем рабочих было очень тяжелым, а залезать в долговое рабство к банкирам рядовые англичане не особо рвались. Во время праздничных мероприятий 1 мая, также, активно велась агитация, ей была посвящена также значительная часть весенних выпусков газеты «Socialist Fight» и журнала «Workers International Review», выходящие непривычно большим тиражом.
Тед внимательно ознакомился с практикой кооперативного строительства в СССР и «странах народной демократии», которая была обобщена в материалах, переданных ему Сергеем. В целом, заложенные в концепции идеи пришлись ему очень по нраву, кроме одного пункта, — насчет трудового участия членов. С его точки зрения, у этого момента было немало минусов. Во-первых, рабочие в Англии и так работали немало, — отнюдь не все работодатели соблюдали законодательство строго, и большинство перерабатывало на два-три часа вполне стабильно. Нормальной была шестидневная рабочая неделя. Тяжелая работа на стройке после такой нагрузки была более чем некстати, приводя к совершенному утомлению человека. Во-вторых, трудовое участие, прописанное в договоре, сулило ссоры и разборки на тему того, кто больше поработал, со сложным выяснением объемов труда, который необходимо вложить для равных долей участия. Если человек, например, заболел (а то и просто запил, среди английских рабочих совершенно нередкое явление), — кто-то, в свою очередь, просто по определению вынужден будет работать «за себя и за того парня», что сулило массу неприятностей. Наконец, строительство, при всей кажущейся простоте, являлось ремеслом серьезным, и те, кто ничего в нем не понимал, на стройплощадке были скорее помехой, чем помощью. Да, они могли быть разнорабочими или поднимать тяжести, но даже такой нехитрый труд был чреват большими объемами травматизма, несчастных случаев, а также порчи материалов и оборудования. Так оправдает ли себя присутствие на стройке толпы неумех, да еще и неумех уставших после основой работы?! Кроме того, строители тоже являлись работниками, и, хотя трудовое законодательство Великобритании того времени не требовало от работодателя ни обязательного страхования работника, ни даже ознакомления его с техникой безопасности, — могли возникнуть проблемы юридического характера из-за отсутствия трудовых договоров. Причем, в условиях, когда сама необходимость в подобном участии стояла под большим сомнением.
