— Не так, чтобы очень много, — ответил незнакомец, — Я, и еще один человек, должны перейти границу в глухом районе. В Чиуауа. Подальше от глаз пограничников обеих стран, без всяких формальностей и документов. Нам нужен проводник. Человек не связанный с криминалом, надежный и не болтливый. Который доведет нас до места, и гарантированно никому ни слова не скажет.
— Тут полно парней, которые смогут это сделать, — упрямо ответил Коннор. — Не я один промышлял контрабандой.
— Да. Но мы им не доверяем, — просто ответил незнакомец.
— А … тому парню, Макгрегору?
— А ему доверяем. Он, в свое время подтвердил, что на него можно положиться.
— Мне казалось, он трус и растяпа. По-моему, он был слишком глуп, чтобы осознавать, какая над ним висела опасность. Думал, что в игрушки играет. Как это было весело, плевать боссам в лицо и выдвигать требования! «Солидарность навсегда! Сила в союзе!» Из-за этой глупости уже погибли люди. А потом он сбежал и спрятался. Вы хотите доверить этому идиоту свои жизни? Серьезно?!
— Мне кажется, он слишком увлекся самоедством. — незнакомец, впервые с начала разговора, продемонстрировал признаки нетерпения, — На самом деле, естественно, виновен в произошедшем не он. Не он пришел в чужой дом с дробовиком ночью.
— Зато, этот ублюдок даже думать не думал, что такое могло произойти, — горько ответил Коннор, — И теперь, поверьте, мистер, ему не хочется все это повторять. Он больше не тот человек, которым был. И не коммунист.
— Да, он не коммунист. Потому что «коммунистом» себя может называть только деятельный член партии, — жестко ответил незнакомец. Складки кожи на его лбу углубились, губы плотно сжались, — Но он может им стать вновь.
— Зачем? Он недостоин, — уверенно сказал Коннор, — Он струсил и сбежал. И уже никогда не станет достойным.
— Затем, что он должен, — с ударением на последнее слово ответил незнакомец, — Вы сможете взять отпуск?
— Смогу, — обреченно ответил Коннор. Он понимал, что незнакомец — прав, и он действительно должен, — У меня накопилось уйма увольнительных и неиспользованных выходных.
— Вам хорошо заплатят, — удовлетворенно кивнул незнакомец, — Пять сотен. В руки, никаких налогов. А еще, вы заберете себе наших коней, когда все это закончится. Я не разбираюсь в лошадях, но, кажется, это отличный конь.
Коннор был настолько потрясен, что даже не нашелся что сказать, лишь переводя взгляд с незнакомца на араба и обратно. В его голове не укладывалось, что кто-то может добровольно и даже равнодушно расстаться с таким сказочным животным.
— Он стоит целое состояние, — наконец, ответил Коннор.
— 17 тысяч, если быть точным, — пожал плечами незнакомец, — Мы купили трех коней на аукционе в Фармингтоне на прошлой неделе. Без торгов, просто договорились с владельцем. Их привез какой-то заводчик из Техаса, тут никто этих лошадей не опознает и с нами не свяжет. Поэтому сможете располагать ими полностью, когда все закончиться. Мне сказали, что лучших коней я бы не смог купить во всем штате.
— Вероятно, и на всем Среднем Западе тоже, — покачал головой Коннор, — И никто и никогда не сможет их забыть, если увидит хоть раз. Это все равно, что поехать на ограбление банка на золоченном Роллс-ройсе, мистер. Даже хуже, пожалуй.
Незнакомец досадливо поморщился.
— То есть, они не пригодны для перехода? Так и знал, что сначала следовало поговорить с вами, а уж потом покупать лошадей и снаряжение. Боялся, что не хватит времени. Тут все делается чертовски неспешно… Значит, нужны другие кони? Может быть, их можно прикупить у вашего хозяина?
— Если они таковы же, как этот ваш жеребчик, и прилично объезжены — а ни один сумасшедший не сядет на араба, если он не объезжен, — они пригодны для чего угодно. Просто это безумное, ничем не оправданное расточительство, которое бросается в глаза.
— Черт с ним, — махнул рукой незнакомец, — Главное, что они подойдут. Давайте лучше обсудим, как и где мы встретимся завтра… Кстати, меня зовут Ричард Диггом.
— А меня — Робин Коннор.
— Очень приятно.
— Не уверен, что могу ответить тем же, мистер.
— Значит, все-таки, «Коннор», а не «Макгрегор»?
— Все-таки, да. Я так привык, и не хочу отвыкать.
Когда Коннор догнал Митчема, прошло не меньше получаса. Митчем высматривал среди бычков раненных — во время объезда он обнаружил кровь и клочки шкуры на изгороди. Они выискивали животных с глубокими царапинами на боках и ногах, арканили их, стреножили, и, повалив, обрабатывали раны бальзамом «Корона». К полудню они доехали до «Смотровой Скалы», в девяти милях к северо-западу от дороги, и присели на камни, чтобы перекусить бутербродами с ветчиной из седельных сумок, запивая их кофе из термоса. Оба порядком вымотались — эту работу никто не назвал бы легкой.
— Этот тип, утром, — проворчал Митчем, закончив с едой и вытирая руки о штанины, — Никак, федерал?
— Ага, — соврал Коннор, думая о своем, и допивая кофе из крышки термоса.
— По поводу твоих делишек в Соноре?
— В том числе, по поводу них, — не стал отрицать Коннор.
— Говорил я тебе, что до добра это не доведет, — мрачно буркнул Митчем, — Еще бы деньги были стоящие, так ты с наркотой не связываешься… А так — много ли корысти со спиртного, раз «Сухой закон» давно отменили?
— Мне нужны были деньги, Том. Сам помнишь, я приехал сюда без цента в кармане. У меня даже на аренду трейлера не было.
— Спал бы в конюшне. В наше время все безденежные ковбои спали в конюшнях, ели похлебку с тартильями на общей кухне, а о выпивке и девочках даже не помышляли. Половина из сейчас владеет своими ранчо. Или уехали из этой дыры.
— А другая половина — на Арлингтонском кладбище. Хорош заливать, Том. Ты меня старше на пятнадцать лет, а ведешь себя как хренов старый пердун, чуть что, начинаешь зачесывать за старые времена…
— Я и есть старый пердун, дурья твоя башка. Мне уже 45. Это солидный возраст. Начинаю находить песок в простыне после сна, знаешь ли… Жена жалуется. Могу ручаться, что к тебе вяжутся за старые делишки. Кем хоть по делу проходишь?
— Сейчас и дела-то никакого еще нет. Пока — свидетелем. Но дали понять, что это не надолго, если не оговорю кое-кого.
— Поганые дела. Подашься за речку?
— Да. Могу я попросить у тебя кое-что на время?
— Знаешь же, что можешь. Вопрос — дам, или не дам.
— Мне потребуется вьючная упряжь. У меня всего на одну лошадку, а надо будет загрузить пару.
— Обеих своих заберешь, и Бесс, и Молнию?
— Да. И еще одну придется загрузить, уже не мою. И еще нужна твоя винтовка.
— А чем тебя твой старый «Стивенс» не устраивает? Ты же не планируешь вступать в перестрелки с кроликами?
— Придется долго проторчать на самой границе. Сам знаешь, там не зайдешь в лавку и бекона не купишь. Придется охотиться. В горах не всегда можно будет подобраться к дичи на двести ярдов.
— Знаю… — Митчем вздохнул, прокашлялся и сплюнул. — Ладно, бери. Все равно на охоту не выбираюсь. Патронов у меня только не очень много, придется тебе закупить. И Робин… Не будь дураком. Не связывайся больше с этими коммунистическими делами.
— Да уж постараюсь. Сам не рад.
— Надеюсь. Ладно, у нас еще та нетель незнамо где болтается, двухлетка. Надо поискать…
…После работы Коннор зашел в дом к мистеру Филипсу. Открыла ему Рейчел, та самая «вдовая невестка», за которой приударял трагически погибший во время «Батаанского марша смерти» Макгрегор. Это была высокая и статная женщина 36 лет с чуть грубоватым лицом, характерным для выходцев из Новой Англии.
(Марш смерти на полуострове Батаан в 97 км имел место в 1942 году на Филиппинах после окончания битвы за Батаан и позднее был расценён как военное преступление японцев. Военнопленные подвергались жестокому обращению, такому как убийства, запрет пить и др. Общее число погибших в пути оценивается в 5—10 тыс. филиппинцев и в 600-650 американцев.)
Её муж, сын мистера Филипса, погиб менее драматическим образом — неудачно упал с коня, сломал шею, да и помер, когда ей было всего 16 лет. С тех пор Рейчел жила со свекром, который тоже был вдовцом. Кажется, они и постель делили, но это были только слухи. Отличал её крайне дурной, раздражительный характер, из-за которого ковбои терпеть её не могли. Впрочем, на Коннора по непонятной причине это не распространялось — его Рейчел привечала, норовила накормить и напоить, и даже, говорят, выговорила у скуповатого мистера Филипса повышение жалования для него. Коннор не имел ни малейшего представления, с чего ему такая честь: уж точно, женщина и не думала «класть на него глаз». Коннор считал, что у него-то на такие дела чутье имелось. А иных причин для симпатии не было.
Мистер Филипс был у себя, сидел у себя за столом, уставленном призами, взятыми на родео 20-х и 30-х годов, и чистил старую прокуренную трубку. Он довольно легко согласился дать Коннору две недели отпуска, лишь слегка поворчав на сей счет. Получить две сотни в счет жалования вперед оказалось сложнее. В конце концов, старик согласился, но с обязательством, позже, отработать сверх положенного. Коннор не торговался. Вполне могло статься, что ему вовсе не придется сюда возвращаться. Деньги эти он, на самом деле, уже отработал, и ничуть не считал бы себя задолжавшим в таком случае. Напоследок, уже перед уходом, Рейчел отвела его на кухню, выдала тарелку яичницы, салат пико-де-гальо, жареных сосисок, и такос с козьим сыром и пастой из фасоли. Уходя из хозяйского дома Коннор едва на ногах держался от количества съеденной пищи, и лениво рассуждал в уме о том, что отношения эксплуатируемых и эксплуататоров могут принимать, порой, довольно странную форму.
Упряжь и кобуру с винтовкой ему Митчем выдал еще по дороге с ранчо. Вечером, сидя в трейлере, Коннор проверил сбрую, нашел пару перетертых ремешков, еще крепких, но вызывающих сомнения, и заменил их. Затем разобрал Винчестер Митчема, почистил, смазал, протер насухо и собрал. Патронов было, действительно, немного — одна пачка на 25 штук. Поэтому на следующий день с утра Коннору пришлось съездить в универсальный магазин Лордсбурга, где Коннор купил две сотни патронов калибра .270, с пулями среднего веса, на антилоп, и легкими, на косуль и птицу, и, на всякий случай, пачку патронов 38-го калибра для револьвера. Кроме того, он взял фунт кофе, два фунта сахару, фунт соли, бутыль керосину, и две кварты виски. Остальное продовольствие решил покупать уже позже, когда встретится с «нанимателями». Во вьюк уложил, кроме всего этого, маленькую сковороду, котелок и кофейник, походный примус, запасные подковы для обеих лошадей, запас спичек, электрический фонарь и запасные батарейки к нему, патроны к револьверу, да и сам револьвер, немного подумав, и решив не вешать его сразу на пояс. Одеяла в скатке завернул в непромокаемый плащ, в середину скатки поместил запасные сапоги, густо смазанные и завернутые в холстину.
Вроде все. Он тщательно запер трейлер, вывел Бесс и Молнию из конюшни, и не торопясь, проверяя каждый ремешок, оседлал обеих. Затем привычно запрыгнул в седло, проверил, не болтается ли винтовка в кобуре, и поскакал прямо через холмы на юго-восток, к месту будущей встречи.
Как и договаривались, наниматели встали лагерем на дне высохшего соленого озера, в пятнадцати милях к западу от Лордсбурга. Уже подъезжая, Коннор отметил, что они были людьми достаточно тертыми, ну, по крайней мере, кто-то из них. Подъехав к самому краю кратера озера, он по-прежнему никого не видел, и лишь после внимательного разглядывания заметил цепочку следов на соленой корке, ведущую в сторону одной из красных скал, нависающих над кратером со всех сторон. Под ней-то и устроили лагерь наниматели, укрыв лошадей в тень.
На встречу вышел давешний Диггом. Он был одет совсем не так, как в прошлый раз — сегодня он был в неброской, но явно недешевой походной одежде, брюках и куртке оливкового цвета. Шляпу, изрядного размера стетсон, он, правда, так и не поменял. Впрочем, днем солнце палило вовсю, и подобный головной убор был вполне уместен. Коннор едва не фыркнул, когда обратил внимание на пистолет в поясной кобуре. Видимо, Диггом считал, что на Среднем Западе без такого засмеют. Лет 60 назад, возможно, так и было. Коннор вообще не был уверен, что эта вещь — нужная. Следом за Диггомом из тени под скалой поднялся второй будущий спутник: высокий, худой, и какой-то нескладный парень, примерно одного с Коннором возраста, лет 30. У него было вытянутое лицо с длинным тонким носом, синие глаза смотрели на вновь приехавшего с настороженностью и недоверием из-под толстых очков в металлической оправе. В выражении лица, позе, манере двигаться чувствовался застарелый страх и, даже, затравленность. Одет он был так же, как и Диггом. Кажется, в одном магазине затаривались, подумал Коннор. И тоже револьвер — вовсе идиотский, здоровенный, с шестидюймовым стволом, никелированный, с деревянными накладками на рукояти, в новенькой тесненной кобуре. Какая глупость, все-таки.
— Доброго дня, мистер Коннор, — Диггом был само радушие, — Выдвигаемся сейчас, или дождемся, когда солнце слегка спадет?
— Я бы предложил съездить до лавки, и прикупить провианта, — ответил Коннор, не спешиваясь.
— Мы взяли запас на троих, — Диггом порылся в кармане куртки и достал смятую бумажку, — Вот список. Этого достаточно?
Коннор вытянул руку и поймал бумажку за край. Так… семь фунтов бекона, четыре фунта сыру, хлеб, консервы… табак, сахар, кофе, рис, кукурузная мука. Неплохо — почти ничего лишнего.
— Что ж, тогда можем трогаться, — согласился он.
В дороге худой представился. Его звали Майк, он был родом из Калифорнии (но в седле, при этом, держался хорошо; впрочем, там тоже кони есть, и ковбои, кстати). Коннор не стал расспрашивать Майка ни о чем, но тот, то ли от нервов, то ли от неловкости, болтал практически без умолку, и очень скоро сам выдал ему почти всю подноготную. Коннор с первого взгляда понял, что парень был не простой. Из умников. И говор, лексикон и речевые обороты это лишь подтвердили. Парой простых наводящих вопросов Коннор выяснил, что парень имеет отношение к реактивным самолетам — да он и сам это выдал, когда у них над головами пролетел один из таких самолетов, курсом на Розуэлл. Коннор и Диггом невольно подняли на него глаза — аппарат выглядел весьма впечатляюще, и для самолета с такой скоростью был необычайно большим по размерам. Майк же лишь бросил беглый взгляд, и пренебрежительно фыркнул: «Конвайеровский монстр, Б-58, скорее всего, приемочный облет». Так, будто это все объясняло. Хотя, может, ему самому и вправду бы пояснило…
Но преимущественно, болтовня Майка касалась вещей, которые у Коннора вызывали, скорее, раздражение. Майк был весьма начитан. Он читал все эти книжки модных нынче авторов: Герберта Маркузе, Альбера Камю, Жана Поля Сартра, Теодора Роззака и даже какого-то «Франца Фанона», про которого Коннор вообще слышал впервые. Каким-то не совсем понятным Коннору образом Майк мгновенно уяснил, что раньше Коннор был коммунистом, и понимает, по меньшей мере, половину из того, про что этот нескладный очкарик рассказывает. Сам Коннор лишь позже осознал, какой с его стороны было ошибкой выдать себя. Теперь Майк болтал уже безостановочно, постоянно перемешивая в своей речи слова «свобода», «отчуждение», «гуманизм», «трансгуманизм», «контркультура», «постфордизм» и другие, примерно так же многозначительно звучащие. Диггом ехал, как и Коннор, молча, и лишь ухмылялся, глядя на то, как вытягивается лицо проводника. Судя по всему, уж он-то наслушался всего этого вдоволь. По пути им никто не встречался, кроме зайцев, мелькавших среди теней сухих кустарников, и воронов, скользящих в воздушных потоках высоко в прозрачном безоблачном небе. Не было и самолетов, хотя обычно они пролетали над этими местами, в среднем, каждый час, да и не по одному разу: ВВС испытывали много новых летательных аппаратов, порой причудливых, и, неизменно, очень шумных.
