Передача прошла на ура, и собрала у экранов множество телезрителей и телезрительниц. «Опальная» депутат-консерватор многих, по-прежнему, возмущала, других — напротив, восхищала. Цитату из её выступления, «Когда вы желаете что-то обсудить — идите к мужчине, когда желаете действительно сделать — обратитесь к женщине», наперебой стали цитировать практически, все издания, что левые, что правые. И, хотя относились к ней все по разному, равнодушным вернувшаяся на первые полосы «лавочница» не оставила никого.
Включившись в движение «Женщины Британии за национальный прогресс», Тэтчер вскоре, тоже совсем «самостоятельно» и «без малейших подсказок», сагитировала своих товарок сформировать на базе движения полноценную политическую партию, не ограничивающуюся одной лишь «гендерной» повесткой. Большинство это начинание поддержало, и вскоре было официально провозглашено о создании «Партии Прогресса» (я думаю, название неплохое, а параллели с нынешней российской действительностью излишни; хотя, если вдуматься…). Опубликованная программа партии была для Англии непривычна, и скорее, походила на идеи «голлистского» «Союза в поддержку новой республики» во Франции. Программа недвусмысленно выступала против проамериканской политики консерваторов, идей государственных монополий лейбористов и, в нагрузку, попинывала либералов за «безответственное» отношение к проблемам женщин, как трудящихся, так и домработниц. Против левых партий и объединений было высказано лишь несколько общих, практически обязательных антикоммунистических заклинаний, призванных успокоить консервативную публику — «Партия Прогресса» предполагала бороться, в первую очередь, за голоса буржуазного электората, но, критикуя умеренный и правый лейборизм, левый предпочитала «не трогать», дабы не отпугивать потенциальных союзников. В ответ многие левые политики, нередко, отвечали инициативам «Партии Прогресса» открытой поддержкой — естественно, лишь поскольку те согласовывались с их собственными воззрениями.
Популярность партия набирала не быстро, но, благодаря скрытой поддержке СМИ левых, которые не давали общественности забыть про неё (в том числе, и конструктивной критикой), постепенно находила все больше и больше сторонников. Тэтчер, отчетливо почувствовав новую точку опоры и платформу, проявила свои лучшие качества как публичный политик, не теряя ни одной возможности для публичного выступления, в которых открыто, красочно и ярко критиковала нынешний курс обеих наиболее массовых партий и отсутствие «суверенной британской политики в интересах британцев». На связь с Грантом Тэтчер больше не выходила, отлично понимая, что в данных обстоятельствах это может лишь навредить обоим. Однако, как докладывали внедренные в «Партию Прогресса» коммунистки, самым внимательным образом держащие «руку на пульсе», она вполне четко осознавала, что будет получать поддержку в той мере, в какой этой поддержки заслужит, и относилась к собственным политическим интересам скрытых союзников с пониманием.
По сути, проект «Тэтчер» был образчиком вполне уже традиционной троцкистской тактики «энтризма», только на качественно-новом уровне — вместо того, чтобы проникать в буржуазное массовое движение с целью его радикализации, РСЛ создала массовое буржуазное движение с нуля, и по мере роста оно стало весьма чувствительно раскалывать весь фронт традиционной буржуазной политики, создавая солидные разногласия в обеих наиболее массовых партиях. Уже в начале деятельности, «Партия Прогресса» сумела отвоевать солидную часть симпатий в Лондоне, где преимущественно осуществляла деятельность. А уже к следующим выборам она начисто перекроила политический расклад, обогнав Либеральную партию по числу приверженцев и став одной из ведущих политических сил страны.
Гл.8 Нью-Мексико.
К оглавлению
… Когда Коннор и Митчем приехали к воротам ранчо, тот мужик уже был там.
— Что за хрен? — спросил Митчем, выбираясь из кабины «доджа».
— Не знаю, — ответил Коннор, — Впервые его вижу.
— Но конь у него хорош, — отметил Митчем, обходя прицеп сзади, и распахивая свою половинку дверей. Они, по очереди, вывели лошадей из прицепа, после чего Митчем захлопнул ворота и снова сел за руль, отогнать грузовик с прицепои с дороги. Коннор стоял и курил, придерживая обоих лошадей за узду, и нет-нет, а посматривал на незнакомца и, в особенности часто, на его коня, привязанного к столбу ограды.
Конь был и вправду хорош. Коннор и не знал этой породы — изящный, но, сразу видно, очень сильный, очень пропорционально сложенный, сухой и длинноногий, но нисколько не тощий. Темно-гнедой, с белыми «носочками» на всех четырех копытах. Маленькая голова острых очертаний, высоко поставленная шея с крутым изгибом, широкая грудь, прямой круп. Очень красивое животное. Может, араб? Не исключено. В Нью-Мексико мало кто разводил арабов. Больше их любили по ту сторону Рио-Гранде. На лошадей Коннора и Митчэма жеребец посматривал без малейшей приязни, как настоящий конь-аристократ, недовольно надувал ноздри и вертел головой. Но стоял смирно, не делая попыток натянуть привязь. То есть, вдобавок к своей, поистине скульптурной, красоте, конек был еще и хорошо объезжен. Седло на коне выглядело совсем новым, мексиканской работы, из отличной кожи. Одно оно стоило как жалование Коннора за полгода, не меньше.
Незнакомец имел внешность куда менее примечательную, чем его конь. Это был среднего роста и возраста коренастый мужчина, с чисто выбритым морщинистым лицом, одетый как среднего достатка владелец ранчо на конной прогулке. Правда, бросалось в глаза, что вся одежда незнакомца была относительно новой, еще толком не обношенной: хорошие сапоги от Ларри Махэна, незапачканные джинсы, пояс с большой бронзовой пряжкой, рубашка из габардина с галстуком-шнурком с массивной серебряной застежкой, новенький бежевый «стетсон». Все явно только что из магазина — правда, Коннор не знал из какого, то есть, скорее всего, не из дешевого, не из тех, в которых он одевался сам. Незнакомец оделся так, как одевается обычный ранчеро — правда, не в действительности, а в представлении горожан, в жизни не бывавших на ранчо. Мужик смотрел на Коннора, неторопливо жевал чуингам и явно ждал, когда кто-то из ковбоев заговорит с ним.
И Митчем, и Коннор, не сговариваясь, решили его игнорировать. Пока Коннор держал лошадей, Митчем припарковал пикап на обычное место, и достал из кузова оба седла, сбрую и вальтрапы, после чего, оба ковбоя начали седлать лошадей, делая вид, что незнакомцы с роскошными конями приходят к въезду на ранчо каждое божье утро. Ему надо — он и подойдет, в конце концов. А может, человеку вообще ничего не надо, ехал мимо, и решил ноги размять. Границ частной собственности он не нарушает. За воротами — владение. А дорога ничья. Точнее, округа. Можно ехать, можно стоять. Только очень пыльно, но тут везде пыльно.
Коннор набросил на лошадь вальтрап, поставил сверху седло и, сдвинув все вместе по шерсти, установил на место, потом туго набил латиго передней подпруги, пропустил ремень задней подпруги через пряжку и встал в ожидании. Митчем еще по раз проверил подпруги, сплюнул в пыль, и, прихватив узду своей каурой, пошел открывать ворота. Коннор повел свою Браун Бесс следом. Лошадка застоялась за ночь и утро, проведенное в прицепе, все время норовила пошалить — то, якобы случайно, выскакивала вперед, то ловила поле шляпы Коннора темными губами, будто хотела её съесть. На самом деле, она у него была умница, и проблем с ней не было. Просто молодая еще, вот и тянуло её на игры.
Когда Коннор поравнялся с незнакомцем, тот, неожиданно, его окликнул.
— Мистер Макгрегор? — спросил он, — Доброго вам утра!
Коннор даже не дернулся, чтобы обернутся. Он давно уже привык к новой фамилии. Да и трюк был детским — в сущности, большая часть «охотников за головами» других даже и не знали. Пару раз он даже наблюдал это своими глазами — правда, тогда провоцировать пытались не его. Но выводы он сделал.
— Мистер Макгрегор! — повторил незнакомец, видя, что Митчем уже справился с замком, а значит, скоро оба ковбоя усядутся в седло и ускачут на работу, — Вы не могли бы уделить мне пару минут?
— Я знать не знаю, про какого такого «Макгрегора» вы говорите, мистер, — наконец, снизошел до ответа Коннор, — Мне такой человек не известен. А тебе, Том?
— Не имею понятия, — пожал плечами Митчем, собирая лассо в бухту и вешая его на луку седла, — Может, это про того Макгрегора, который жил на «Магазинном Холме», на границе соседнего округа? Так вы ошиблись, мистер. Тот Макгрегор был парнем состоятельным, и работал на своем ранчо, а не тут. Хотя, иногда, здесь и случался, но нечасто. Он ухлестывал за вдовой невесткой мистера Филипса, нашего хозяина. Только ничего у него не вышло, скажу по секрету. Но он старался: даже цветы ей покупал, и конфеты в красивых коробках. В Альбукерке за всем этим ездил, а это не хухры-мухры. На один бензин сколько деньжищ изведешь — подумать страшно. Ни одна дамочка столько не стоит, если хотите знать мое мнение, мистер. А тем более — дурная невестка мистера Филипса. Корма и буфера у неё, положим, что надо, но характер такой, что уж лучше сойтись с сержантом-инструктором Морской Пехоты, прости меня господь.
— Вот как? — удивился незнакомец, — Представления не имел, что у него есть свое ранчо. А вы не подскажите, как его найти?
— Никак! — категорично ответил Митчем, просовывая ногу в стремя и легко запрыгивая в седло. — Он давно на небесах, мистер, куда его прибрал наш господь всеблагой. Убили его до смерти, да, мистер.
— Кто? — удивленно поднял одну бровь незнакомец, — Ограбление, какие-то бандиты?
— Истинная правда, мистер, настоящие головорезы. Япошки. На Филиппинах дело было.
— Точно?
— Это уж как пить дать, мистер. Они на это дело были мастаки. Отрубили Макгрегору голову, да и все тут. Джеймс Холлис, из Розуэлла, своими глазами видал. А он уж врать не стал бы — он председатель ветеранской организации. Серьезный человек, женатый, с детишками, в суде присяжным был, балаболить ему незачем, мистер.
Незнакомец, кажется, слегка растерялся. Некоторое время он переводил взгляд с Митчема на Коннора и обратно, затем покачал головой.
— А других Макгрегоров здесь нет?
— Нет, сейчас нет. Есть Джерри Макнил, есть Закария Макинтош. А Макгрегора нет. И вообще никаких чертовых шотландцев или ирландцев. Есть один поляк: Джошуа Макловски. Но это не одно и то же, мистер, хотя выпить он тоже отнюдь не дурак. Вам лучше поговорить с мистером Филипсом — он-то уж всяко лучше нас знает, кто тут есть, а кого нет… Но он вам, скорее всего, скажем то же самое. Кстати, а вот в Альбукерке я знавал одного Макгрегора. Он работает на автомойке в центре, около мэрии. Славный парень, но приезжий, откуда-то с Востока. Из Нью-Йорка, Бостона, ну или еще какого-то рассадника содомии. Говорит еще смешно — ну, как все чертовы янки говорят. Тараторит, как сорока. Но он у нас не работал, мистер. Уж это точно, ручаться могу… Он, сразу видно, из тех парней, что лошадь от коровы не отличат, и быка доить станут…
Митчем, парень по жизни совсем не глупый, обладал даром вот так, хоть часами, притворятся туповатой деревенщиной, вываливая на посторонних практически неисчерпаемый стратегический запас подобной придури. При других обстоятельствах, Коннор бы скорее посочувствовал незнакомцу, но тут был особый случай. С одной стороны, приехал тот, без всяких вариантов, по его душу. Увы, на ранчо действительно не было никаких других Макгрегоров. С другой стороны — этот хлыщ не походил ни на одну из разновидность людей, которых Коннор опасался так, что буквально органически был способен распознать. Ни на «охотника за головами», ни на федерала, ни копа. Даже на частного детектива похож не был. Это возбуждало в Конноре чувство, с которым он сам давно, ожесточенно, но, увы, почти без всякого успеха боролся — а именно, любопытство.
К тому же, если это действительно был федерал, то песенка Коннора была спета в любом случае.
— Том, дай нам поговорить, — наконец, решился он.
Митчем не удивился.
— Смотри, не задерживайся, у нас полно работы, — проворчал он, присвистнул, и неторопливо поскакал в сторону от ворот, имея в виду, что Коннор сам закроет их после беседы. Коннор завел Бесс на территорию пастбища, подвел её к ограде подальше от стоящего с другой стороны колючей проволоки араба, набросил уздечку на столбик, и вопросительно глянул на незнакомца.
— Итак, вы, все-таки, и есть мистер Макгрегор? — устало спросил тот.
— Нет, — отрезал Коннор, — Меня зовут Коннор. Робин Коннор.
— Очень приятно. Но вы не станете утверждать, что…
— Не стану. Что вам нужно от меня, мистер?
Незнакомец прищурился, и покачал головой.
— Я пришел к вам по рекомендации ваших прежних товарищей. Мне нужна ваша помощь. Причем срочно. — видя, что Коннор собирается что-то возразить, незнакомец останавливающим жестом поднял руку.
— Кроме того, мистер Коннор, они просили вам передать, что считают вас человеком ответственным. И преданным вашему делу. И помнящим о долге. О настоящем, большом долге, мистер Коннор. Но и о маленьких, частных, долгах — тоже не забывающим.
— О долгах я не забываю, — проворчал Коннор чистую правду, — Но вас я не знаю. Не думаю, что лично вам что-то задолжал, мистер.
— Зато вы знаете другого человека. Он носит очки в толстой роговой оправе. В 1911 году он принимал участие в одной серьезной истории, с Национальной Гвардией, стрельбой, ну и всем таким, как тогда было принято. Был тяжело ранен, и от этого у него сильно ухудшилось зрение. Два года назад один наш с ним общий знакомый принимал участие в стачке угольщиков в округе Харлан, штат Кентукки. Ночью к нему в дом пришли нанятые горнодобывающей компанией головорезы. Они хотели переломать ему все кости, изнасиловать его жену, а затем пристрелить обоих, но все вышло иначе. И, в настоящий момент, наш общий знакомый находится в федеральном розыске за убийство пятерых человек. Включая свою молодую жену, хотя её убил, естественно, не он, а настоящие убийцы просто получили то, что заслуживали… «Человек в очках» тогда крепко помог ему, замести следы и лечь на дно. Мне продолжать?
— Почем мне знать, что вы сами не федерал? — пожал плечами Коннор. — А сейчас просто не берете меня на пушку?
— Наш с вами общий знакомый просил вам напомнить, что «Ленин провел в бегах почти всю свою жизнь, но не опускал руки, и все ублюдки поплатились». Вам что-то говорит эта фраза?
Коннор молча сплюнул под ноги в пыль. В глубине души, он надеялся, что про него давно уже все забыли, и этот день уже никогда не настанет. В конце концов, кем он был? Да никем.
— Что вам от меня нужно? — наконец спросил он напрямик.
