Билли Сяо Пину вдруг нестерпимо захотелось увидеть выражение лица наставника, произносившего такие возвышенные и полные пафоса слова, и он решился поднять глаза. Сгорбленный старик, которого он увидел перед собой, напоминал вросшее корнями в благодатную почву древнее дерево, ибо каждый его выдох с произносимым словом был направлен вниз, на укрепление связующих с пластиковым полом корней, а каждый вдох возносил голову к заменяющему небо потолку. Не было ничего, что могло бы потревожить и смутить сердце такого человека, он на всё привык взирать бесстрастно, даже на скорую смерть последнего ученика.
Как и за большинством событий на станции, за сценой встречи Билли и наставника следил глаз телекамеры и любой из шести тысяч обитателей Аверна при желании мог стать свидетелем этой сцены, стоило ему только переключить свой телеприемник на неё. На Аверне не было тайн. Уединение, возможное лишь в лишенных камер технических каналах, считалось крамолой и свидетельством диссидентских наклонностей.
Глядя в бесцветные глаза наставника, Билли вдруг понял, что тот и сам не верит в Землю. Земля! — об этом старик мог говорить с ним до бесконечности, но едва ли он посмотрел хоть один фильм о ней и не знал, как знал он, настолько глубока и неисчерпаема была земная жизнь. Ведь в отличие от Геликонии Земля была недоступна и обитатели станции старались не травить себе душу её видами. Для наставника и тысяч ему подобных Земля стала просто абстрактным идеалом — чистой стороной души всех обитающих на борту станции, символом и раем, в отличии от ада Геликонии.
Глуховатый голос твердил о давно известном и избитом, о святой проекции светлой стороны их духа, а Билли тем временем думал о том, что старик, как видно, давно уже не верит и в подлинность существования Геликонии. Для человека, с головой ушедшего в софистику вокруг противоречий, порождаемых замкнутой поневоле жизнью станции, Геликония была не более чем ещё одной иллюзией, творением подсознания.
Приз большой лотереи придумали именно для того, чтобы противостоять этому всеобщему искажению восприятия. Светлые мечты обитателей станции — трагичным, хотя и вполне понятным образом сосредоточенные вокруг далекой, но навеки недоступной Земли — медленно, поколение за поколением, умирали, и так продолжалось до тех пор, пока насильственное заключение на станции, вечно мчащейся вокруг центра её коловращения, гигантского, окутанного дымкой облаков предмета общего изучения, планеты, медленно меняющей времена своего Великого Года, не превратилось в добровольное служение. Билли предстояло уйти и умереть во имя того, чтобы остальные могли жить.
Когда наставник наконец замолчал, Билли воспользовался паузой, чтобы подвести итог встрече, ибо его уже ждали куда более интересные дела.
— Тысяча благодарностей за заботу, Учитель.
Низкий поклон, поворот — и вот он за дверью. Глубокий облегченный вздох. Никогда больше он не увидит своего занудного старого учителя, и одно это заставляло его благодарить судьбу, вручившую Билли столь неожиданный и страшный дар...
По обычаю свой последний час на станции отбывающий проводил в постели с возлюбленной. Когда он истек, Рози Йи Пин, повернув личико к Билли, в последний раз обвила руками потную шею любовника.
— Билли, я верю, что там, внизу, с тобой всё будет хорошо, — прощебетала она. — Я никогда не забуду тебя, буду всю жизнь возлагать цветы к твоему портрету, пока сама не завершу своё служение. Прошу об одном: не касайся их глупой религии. Жизнь внизу — сплошное безумие, у всех там мозги не на месте, столько у них в голове бродит религиозной чепухи — даже у этой твоей распрекрасной королевы!..
Билли смачно поцеловал подружку в губы и торопливо поднялся, натягивая трусы и всё прочее. Перед торжественным отбытием в ангар ему ещё предстояла некая тайная и крайне неприятная процедура, без которой, однако, он не счел нужным обойтись.
— Живи счастливо. Пускай ничто не омрачит твоего будущего.
Внезапно и весьма неожиданно лицо Рози исказилось от злости.
— Зачем ты разрушил мою жизнь? Теперь, когда тебя тут не станет, кто одарит меня такой страстью? Все прошлые мои любовники были холодны, как рыбы!
Билли равнодушно зевнул, уже отвернувшись.
— Не знаю, там будет видно. Многое зависит от тебя самой. Постарайся расшевелить их и всё устроится.
Его отбытие с Аверна — по местным меркам событие исключительное — было обставлено со всей возможной театральностью и помпой: играла торжественная музыка, прекраснейшие девушки Аверна бросали ему под ноги цветы из бортовых оранжерей. Дамы постарше украдкой вытирали слезу и даже непреклонные старейшины склоняли убеленные сединами головы перед героем, добровольно идущим на смерть.
О том, когда и как он отправится, знали все и каждый на станции, так что ведущий к ангару коридор был буквально доверху набит народом. Билли был важнейшим доказательством того, что Геликония, смысл их жизни, не иллюзия, а действительно существует. Когда-то практиковавшиеся экскурсии к другим планетам системы давным-давно были запрещены, как напрасная трата скудных ресурсов. По прошествии долгих веков шесть тысяч обитателей станции потеряли и способность уноситься воображением за пределы её герметичной оболочки, несмотря на все технические возможности Аверна, по сути для того и предназначенные. Поэтому приз лотереи даже умиравшим казался высшим даром невероятной ценности. Тем не менее, теперь многим старейшинам и она казалась просто глупостью, нелепым пережитком старых смутных времен...
Оставив за спиной коридор славы, Билли наконец вошел в просторный ангар станции. Его уже дожидался небольшой автоматический челнок, специально изготовленный для доставки обреченных на планету. Поднявшись по трапу, Билли вошел в маленький шлюз и люк с шипением закрылся за ним. Ужас сковал его душу: до этой минуты у него ещё была возможность отказаться, но теперь её больше не было. Ничто в челноке не подчинялось его воле. Связи со станцией у него тоже по обычаю не было.
Превозмогая страх, он уселся в кресло, неумело пристегнулся ремнями и приготовился к тому, что должно было случиться дальше. Мощные насосы быстро откачали весь воздух из ангара станции, его массивные створки распахнулись и катапульта вышвырнула челнок вон. Билли на миг вдавило в кресло. В голове у него помутилось. Он чувствовал себя так, словно им выстрелили из пушки.
Спуск на планету обычно проходил с закрытыми иллюминаторами, чтобы не травмировать привыкших к замкнутым пространствам авернцев. Решительно протянув руку, Билли нажал кнопку. Заслонки отодвинулись и он увидел за бронестеклом огромный шар Аверна, из чрева которого он вышел и от которого теперь медленно отваливала его скорлупка. Странно нерегулярная звездная россыпь, похожая на кометный хвост, закружилась в небе, и лишь присмотревшись он понял, что звездочки эти ни что иное, как непереработанный мусор, выброшенный из Аверна и теперь растянувшийся за станцией по всей её орбите.
Несколько минут земная станция наблюдения, стальная махина весом в восемнадцать миллионов тонн, заслоняла обзор; но затем заработали атомные двигатели челнока и Аверн стал уменьшаться, да так быстро, что Билли скоро и думать о нем забыл. В иллюминаторах плыла Геликония, знакомая, как отражение собственного лица в зеркале, и в то же время новая, более обнаженная, в полосках облаков, клубящихся под великими горами полуострова Пеговин, похожего на оголовок палицы, с маху заброшенной великаном в сизую гладь моря. На юге блистала огромная шапка вечных льдов, покрывающих большую часть Геспагората.
Челнок повернулся и в моментально затемненные автоматами стекла иллюминаторов ударили сжигающие лучи солнц двойной системы. Билли смело взглянул на светила.
Баталикс, ближний к Геликонии, — их разделяло всего лишь 1,26 астрономической единицы — почти целиком прятался за планетарным диском. Фреир, видимый сейчас как невероятной яркости шар, слепящий даже сквозь темное стекло, отстоял от планеты на 260 астрономических единиц. Точка перигелия Геликонии, иначе говоря её наименьшего удаления от своего второго светила, располагалась на расстоянии 236 астрономических единиц от него; момент наибольшего сближения должен был наступить всего через 118 земных лет. Затем Баталикс и обращавшиеся вокруг него планеты начнут уноситься по своей большой орбите прочь, чтобы вновь приблизиться к своему яростно пылающему господину по прошествии 2592 земных лет.
Все эти астрономические факты Билли Сяо Пин усвоил вместе с алфавитом и основами арифметики, шести лет от роду, причем любой из них он мог проиллюстрировать точно нарисованной схемой. Всего через каких-то три часа он должен был опуститься на поверхность планеты, где диаграмма подобного рода могла вызвать религиозный кризис, войну между странами-соседями и даже переворот в ходе всей истории.
Его круглое лицо застыло, отражая усиленную работу мысли. Геликония, неторопливо проплывающая перед ним и виденная столько раз во время беспрерывных наблюдений, по сию пору во многом оставалась для Билли тайной.
Билли знал, что прохождение перигелия планета переживет — на экваторе температура поднимется почти до ста градусов, но ничего ужасного не случится. Геликония обладала невероятной системой гомеостаза, более мощной, чем у Земли, максимально, насколько это возможно, устойчиво-равновесной. Суеверного страха простых крестьян он не разделял, поскольку знал, что вероятность того, что Фреир пожрет их мир в ближайшие полмиллиона лет попросту равна нулю — хотя источник таких страхов был хорошо ему понятен.
Чего Билли не знал, так этого того, какие из народов и в каком числе сумеют пережить испытание жарой. В наиболее опасном положении находились, разумеется, страны, расположенные вдоль экватора, такие как Понипот, Куайн — и, конечно, Олдорандо.
Впервые Аверн появился на орбите Геликонии на рассвете Весны предыдущего Великого Года и запечатлел роскошный расцвет её Лета. Через несколько веков наблюдатели станции стали свидетелями медленного завоевания холодами поверхности планеты. В начале Великой Зимы на их глазах вымирали миллионы и великие нации обращались в ничто. Однажды, когда сейчас ещё далекая Великая Зима снова наступит, всё повторится в точности. А до того, как наступит новая Весна, земной станции наблюдения и шести её семействам предстояло ждать ещё четырнадцать земных столетий. Этому вселяющему благоговейный трепет миру Билли и вручал свою душу.
Дрожь, зародившись в животе Билли, медленно распространилась по телу. Он готовился ступить в объятия нового мира, готовился к новому рождению — и к неизбежной скорой смерти.
Два раза облетев вокруг Геликонии и погасив орбитальную скорость, челнок мягко опустился на необитаемое плато восточнее Матрассила.
Отстегнув ремни, Билли поднялся из кресла и остановился у шлюза, прислушиваясь. Сейчас, когда его мечта исполнилась, ему вдруг стало страшно. Здесь, на Геликонии, процветало самое дикое насилие. А авернцы отдавали себе отчет в том, что физически слабы, несмотря на все свои гимнастики и упражнения. Сын сотен поколений, родившихся и состарившихся в тепличных условиях станции, Билли без сомнения нуждался в защите. Снабженный даже простейшим оружием защиты, он чувствовал бы себя куда уверенее, но увы — ничего такого ему не полагалось. Не полагалось вообще ничего, что могло бы нарушить ход местной истории. Всё, что он сейчас имел, не считая обуви и одежды, было скудным суточным пайком и аптечкой — традиционным набором добровольных изгнанников.
Вместе с ним на планету прибыл андроид, исполнявший на челноке роль пилота. Внешне он был похож на человека и чертами несколько напоминал самого Билли — напоминал во всём, кроме мимики. Выражение лиц андроидов менялось слабо и медленно, что производило на людей впечатление недружелюбности и мрачности. Самому Билли андроид не нравился. Обернувшись, он взглянул на человекообразный механизм, который в ожидании застыл в кресле, повторяющем очертания его металлического тела. Андроид был запрограммирован на агрессивное поведение, но не затем, чтобы защищать хозяина. Он должен был проследить, чтобы пассажир не возвратился обратно вместе с челноком, занеся смертельный вирус на Аверн.
— Покиньте корабль, — приказал андроид Билли.
— Мне нужна защита и ты должен защищать меня, — нервно ответил Билли. Но андроид был непреклонен.
— Немедленно покиньте корабль, или к вам будет применена сила.
Билли махнул рукой. Он понимал, что переспорить глупую машину невозможно.
— Черт с тобой. Как-нибудь управлюсь сам. Теперь это моя жизнь.
Билли нажал на кнопку запорного механизма, открыв внутреннюю дверь тесного, как шкаф, шлюза. Отперев внешнюю дверь, он сошел по откидному трапу и ступил на поверхность планеты. Цвета, звуки и запахи Геликонии обрушились на него. Лишь через минуту он вспомнил, что должен иногда вдыхать и выдыхать воздух.
Он стоял на мягкой траве и вдыхал её запахи, его уши ловили тысячи странных незнакомых звуков. Нефильтрованный воздух свободно проникал в легкие.
Голова у Билли закружилась, ноги ослабли. Теперь, даже вернись он на станцию, уже ничто не спасло бы его. Даже почти всемогущие лекарства Аверна смогли бы лишь затянуть и сгладить ожидавшую его агонию.
Он поднял голову и взглянул вверх. В вышине от одного края горизонта до другого распростерся купол небес великолепнейшего насыщенно-голубого цвета, чистый, без единого облачного пятнышка. За свою недолгую жизнь Билли привык к виду бесконечного космоса на экранах станции, но, как ни странно, теперь небесная чаша казалась ему чем-то значительно большим, чем видимая с борта Аверна Вселенная. Его душа мгновенно была навеки отдана этой красоте. Небеса покрывали собой живой реальный мир и конечно уже тем самым были несказанно прекрасны.
На западе в золотом сиянии заходил Баталикс и в складках местности уже собирались тени сумеречного дня. Фреир, диск которого был лишь на треть меньше поперечника Баталикса, прекрасно и яростно пылал почти в зените. Геликония плыла сквозь космос, закутанная в голубое покрывало, наличие которого было первейшим свидетельством возможности существования жизни. Гость Геликонии, чужеродная форма жизни, опустил голову и прикрыл рукой ослепленные непривычно ярким светом глаза.
Неподалеку зеленела рощица из пяти деревьев, увешанных спелыми мясистыми плодами. Решившись сойти с места, Билли неуклюже двинулся к деревьям, ступая так, словно только что открыл ходьбу — он не привык к неровным поверхностям, да и тяготы недавней перегрузки тоже давали себя знать.
Оказавшись под кроной одного из деревьев, он ухватился руками за ствол, обнял его и почувствовал, как в ладони впились шипы. Превозмогая боль в руках, он улыбался и терпел, наслаждаясь палитрой незнакомых и прекрасных ощущений, не в силах двинуться с места. Когда челнок с ревом поднялся в воздух и устремился ввысь, чтобы вернуться к родному причалу, Билли разрыдался. Он был в настоящем мире, он был вознагражден за все старания. Реалии несомненной действительности заполонили все его чувства.
