Превозмогая страх, он уселся в кресло, неумело пристегнулся ремнями и приготовился к тому, что должно было случиться дальше. Мощные насосы быстро откачали весь воздух из ангара станции, его массивные створки распахнулись и катапульта вышвырнула челнок вон. Билли на миг вдавило в кресло. В голове у него помутилось. Он чувствовал себя так, словно им выстрелили из пушки.
Спуск на планету обычно проходил с закрытыми иллюминаторами, чтобы не травмировать привыкших к замкнутым пространствам авернцев. Решительно протянув руку, Билли нажал кнопку. Заслонки отодвинулись и он увидел за бронестеклом огромный шар Аверна, из чрева которого он вышел и от которого теперь медленно отваливала его скорлупка. Странно нерегулярная звездная россыпь, похожая на кометный хвост, закружилась в небе и лишь присмотревшись он понял, что звездочки эти ни что иное, как непереработанный мусор, выброшенный из Аверна и теперь растянувшийся за станцией по всей её орбите.
Несколько минут земная станция наблюдения, стальная махина весом в восемнадцать миллионов тонн, заслоняла обзор; но затем заработали атомные двигатели челнока и Аверн стал уменьшаться, да так быстро, что Билли скоро и думать о нем забыл. В иллюминаторах плыла Геликония, знакомая, как отражение собственного лица в зеркале, и в то же время новая, более обнаженная, в полосках облаков, клубящихся под великими горами полуострова Пеговин, похожего на оголовок палицы, с маху заброшенной великаном в сизую гладь моря. На юге блистала огромная шапка вечных льдов, покрывающих большую часть Геспагората.
Челнок повернулся и в моментально затемненные автоматами стекла иллюминаторов ударили сжигающие лучи солнц двойной системы. Билли смело взглянул на светила.
Баталикс, ближний к Геликонии, — их разделяло всего лишь 1,26 астрономической единицы — почти целиком прятался за планетарным диском. Фреир, видимый сейчас как невероятной яркости шар, слепящий даже сквозь темное стекло, отстоял от планеты на 260 астрономических единиц. Точка перигелия Геликонии, иначе говоря её наименьшего удаления от своего второго светила, располагалась на расстоянии 236 астрономических единиц от него; момент наибольшего сближения должен был наступить всего через 118 земных лет. Затем Баталикс и обращавшиеся вокруг него планеты начнут уноситься по своей большой орбите прочь, чтобы вновь приблизиться к своему яростно пылающему господину по прошествии 2592 земных лет.
Все эти астрономические факты Билли Сяо Пин усвоил вместе с алфавитом и основами арифметики, шести лет от роду, причем любой из них он мог проиллюстрировать точно нарисованной схемой. Всего через каких-то три часа он должен был опуститься на поверхность планеты, где диаграмма подобного рода могла вызвать религиозный кризис, войну между странами-соседями и даже переворот в ходе всей истории.
Его круглое лицо застыло, отражая усиленную работу мысли. Геликония, неторопливо проплывающая перед ним и виденная столько раз во время беспрерывных наблюдений, по сию пору во многом оставалась для Билли тайной.
Билли знал, что прохождение перигелия планета переживет — на экваторе температура поднимется почти до ста градусов, но ничего ужасного не случится. Геликония обладала невероятной системой гомеостаза, более мощной, чем у Земли, максимально, насколько это возможно, устойчиво-равновесной. Суеверного страха простых крестьян он не разделял, поскольку знал, что вероятность того, что Фреир пожрет их мир в ближайшие полмиллиона лет попросту равна нулю — хотя источник таких страхов был хорошо ему понятен.
Чего Билли не знал, так этого того, какие из народов и в каком числе сумеют пережить испытание жарой. В наиболее опасном положении находились, разумеется, страны, расположенные вдоль экватора, такие как Понипот, Куайн — и, конечно, Олдорандо.
Впервые Аверн появился на орбите Геликонии на рассвете Весны предыдущего Великого Года и запечатлел роскошный расцвет её Лета. Через несколько веков наблюдатели станции стали свидетелями медленного завоевания холодами поверхности планеты. В начале Великой Зимы на их глазах вымирали миллионы и великие нации обращались в ничто. Однажды, когда сейчас ещё далекая Великая Зима снова наступит, всё повторится в точности. А до того, как наступит новая Весна, земной станции наблюдения и шести её семействам предстояло ждать ещё четырнадцать земных столетий. Этому вселяющему благоговейный трепет миру Билли и вручал свою душу.
Дрожь, зародившись в животе Билли, медленно распространилась по телу. Он готовился ступить в объятия нового мира, готовился к новому рождению — и к неизбежной скорой смерти.
Два раза облетев вокруг Геликонии и погасив орбитальную скорость, челнок мягко опустился на необитаемое плато восточнее Матрассила.
Отстегнув ремни, Билли поднялся из кресла и остановился у шлюза, прислушиваясь. Сейчас, когда его мечта исполнилась, ему вдруг стало страшно. Здесь, на Геликонии, процветало самое дикое насилие. А авернцы отдавали себе отчет в том, что физически слабы, несмотря на все свои гимнастики и упражнения. Сын сотен поколений, родившихся и состарившихся в тепличных условиях станции, Билли без сомнения нуждался в защите. Снабженный даже простейшим оружием защиты, он чувствовал бы себя куда увереннее, но увы — ничего такого ему не полагалось. Не полагалось вообще ничего, что могло бы нарушить ход местной истории. Всё, что он сейчас имел, не считая обуви и одежды, было скудным суточным пайком и аптечкой — традиционным набором добровольных изгнанников.
Вместе с ним на планету прибыл андроид, исполнявший на челноке роль пилота. Внешне он был похож на человека и чертами несколько напоминал самого Билли — напоминал во всём, кроме мимики. Выражение лиц андроидов менялось слабо и медленно, что производило на людей впечатление недружелюбности и мрачности. Самому Билли андроид не нравился. Обернувшись, он взглянул на человекообразный механизм, который в ожидании застыл в кресле, повторяющем очертания его металлического тела. Андроид был запрограммирован на агрессивное поведение, но не затем, чтобы защищать хозяина. Он должен был проследить, чтобы пассажир не возвратился обратно вместе с челноком, занеся смертельный вирус на Аверн.
— Покиньте корабль, — приказал андроид Билли.
— Мне нужна защита и ты должен защищать меня, — нервно ответил Билли. Но андроид был непреклонен.
— Немедленно покиньте корабль, или к вам будет применена сила.
Билли махнул рукой. Он понимал, что переспорить глупую машину невозможно.
— Черт с тобой. Как-нибудь управлюсь сам. Теперь это моя жизнь.
Билли нажал на кнопку запорного механизма, открыв внутреннюю дверь тесного, как шкаф, шлюза. Отперев внешнюю дверь, он сошел по откидному трапу и ступил на поверхность планеты. Цвета, звуки и запахи Геликонии обрушились на него. Лишь через минуту он вспомнил, что должен иногда вдыхать и выдыхать воздух.
Он стоял на мягкой траве и вдыхал её запахи, его уши ловили тысячи странных незнакомых звуков. Нефильтрованный воздух свободно проникал в легкие. Голова у Билли закружилась, ноги ослабли. Теперь, даже вернись он на станцию, уже ничто не спасло бы его. Даже почти всемогущие лекарства Аверна смогли бы лишь затянуть и сгладить ожидавшую его агонию.
Он поднял голову и взглянул вверх. В вышине от одного края горизонта до другого распростерся купол небес великолепнейшего насыщенно-голубого цвета, чистый, без единого облачного пятнышка. За свою недолгую жизнь Билли привык к виду бесконечного космоса на экранах станции, но, как ни странно, теперь небесная чаша казалась ему чем-то значительно большим, чем видимая с борта Аверна Вселенная. Его душа мгновенно была навеки отдана этой красоте. Небеса покрывали собой живой реальный мир и конечно уже тем самым были несказанно прекрасны.
На западе в золотом сиянии заходил Баталикс и в складках местности уже собирались тени сумеречного дня. Фреир, диск которого был лишь на треть меньше поперечника Баталикса, прекрасно и яростно пылал почти в зените. Геликония плыла сквозь космос, закутанная в голубое покрывало, наличие которого было первейшим свидетельством возможности существования жизни. Гость Геликонии, чужеродная форма жизни, опустил голову и прикрыл рукой ослепленные непривычно ярким светом глаза.
Неподалеку зеленела рощица из пяти деревьев, увешанных спелыми мясистыми плодами. Решившись сойти с места, Билли неуклюже двинулся к деревьям, ступая так, словно только что открыл ходьбу — он не привык к неровным поверхностям, да и тяготы недавней перегрузки тоже давали себя знать.
Оказавшись под кроной одного из деревьев, он ухватился руками за ствол, обнял его и почувствовал, как в ладони впились шипы. Превозмогая боль в руках, он улыбался и терпел, наслаждаясь палитрой незнакомых и прекрасных ощущений, не в силах двинуться с места. Когда челнок с ревом поднялся в воздух и устремился ввысь, чтобы вернуться к родному причалу, Билли разрыдался. Он был в настоящем мире, он был вознагражден за все старания. Реалии несомненной действительности заполонили все его чувства.
Приникая к дереву, валяясь на земле, он узнавал эту огромную планету, учился жить на ней. Многое — например отдаленные объекты: облака, линия холмов на горизонте — вселяло в него безотчетный страх своей причастностью к непривычно большим расстояниям и размерам, и — о да, конечно, — к всамделишности этого мира. Не менее тревожащим было присутствие небольших, полностью исключенных из существования на борту Аверна живых существ с собственными повадками. Мучительно сдерживая ужас, он проследил за тем, как крохотное крылатое создание опустилось и как-то прикрепилось к его левой руке, после чего, пользуясь его живой плотью как лестницей, поднялось по ней в широкий зев рукава. Наиболее пугающим и тревожным было осознание того, что все эти живые существа были вне его власти, что он не может управлять ими. Не было привычного выключателя приборов, нажатием которого он мог бы усмирить их.
Возникла и проблема двух солнц, о которой раньше он не удосужился подумать. На Аверне свет и тьма были по преимуществу вопросом распорядка; здесь же, в реальном мире, о выборе не было и речи. За сумеречным днем и тенями пришла тьма и Билли впервые в жизни был вынужден исполнить позабытый древний ритуал, посвященный опасливым приготовлениям к ночи. С давних времен люди, предвидя наступление темноты, отыскивали убежища или строили их. Так мало-помалу примитивные стойбища превратились в города, в циклопические метрополии, откуда человечество и стартовало в космос; теперь оторванный от космоса Билли вернулся на зарю истории, к своим корням, укрываясь от ночи внутри полуистлевшего поваленного ствола.
Вопреки своим же испуганным ожиданиям, он пережил ночь и дождался рассвета. Удивив самого себя, он ухитрился заснуть, а проснувшись обнаружил, что цел и невредим. Выполнив привычную череду утренних гимнастических упражнений, он почувствовал, что остатки потрясения растаяли и он готов начать исследование нового мира. Уже достаточно освоившись, он понял, что вполне может оставить своё убежище в стволе дерева и отправиться к столице, наслаждаясь прелестями утра. Подкрепив силы из своего жалкого пайка — поев и выпив воды из ручья — Билли сориентировался и бодро зашагал по направлению к Матрассилу. Всё, мимо чего он проходил — от нежных с виду зеленых ростков до больших валунов — вблизи оказывалось гораздо грубее, чем представлялось ему на Аверне.
Довольно быстро выбравшись на узкую дорожку, почти тропинку, петляющую среди кущ и с удовольствием прислушиваясь к перекличке птиц, Билли внезапно расслышал позади звук чьих-то шагов. Он обернулся. В нескольких шагах от него мгновенно, как вкопанный, застыл фагор.
Фагоры были частью авернской мифологии. Голографические модели и даже андроиды-копии двурогих имелись на станции повсюду. Однако, в отличии от неодушевленных андроидов, этот фагор, живой, стоял совсем рядом с Билли, что, несомненно, было его заметным преимуществом. Неотрывно глядя на Билли, он медленно пережевывал что-то и алая слюна стекала с его широких отвислых губ. Вся одежда двурогого состояла из наплечного куска грубой холстины, защищавшей его от палящего солнца, плохо выкрашенной и сильно выцветшей. Концы пучков длинной белой шерсти фагора были окрашены в один цвет с его одеянием, что придавало ему неопрятный и нездоровый вид. Через плечо свисала мертвая змея, свежая и явно недавно добытая. В руке абориген держал устрашающий кривой нож — не музейную копию и не детскую игрушку, а настоящее оружие, которым, вне всякого сомнения, уже убивал людей. Фагор шагнул к Билли, занося оружие, и тот чуть не задохнулся от едкого зловония, исходящего от существа. Жизнь его повисла на тонком волоске.
Глянув на анципитала исподлобья, с трудом подбирая слова, Билли заговорил на хурдху:
— Можешь сказать, как пройти к Матрассилу?
Создание вновь остановилось и продолжило молча жевать. С отвращением присмотревшись, Билли понял, что челюсти двурогого перемалывают нечто вроде ореха, имеющего алую мякоть; струйки слюны алого цвета стекали из углов рта двурогого и пачкали его шкуру. Несколько мелких капель попали и на Билли. Быстро подняв руку, он стер слюну фагора со щеки.
— Матрассил, — наконец проговорил фагор, произнеся название борлиенской столицы несколько невнятно, более похоже на 'Матражшыл'.
Билли радостно кивнул, поняв, что угроза пока миновала.
— Да. Мне нужно в Матрассил. Как туда идти?
— Да.
Билли заглянул в темно-вишневые глаза двурогого — они были пусты и не позволяли угадать, что в них кроется: приветливость, насмешка или вражда. С трудом оторвав взгляд от притягивающих к себе как магнит нечеловеческих глаз, он обнаружил, что за спиной фагора уже стоят его сородичи, такие же неподвижные и неслышные, похожие на призрачные порождения мира листвы и глубоких теней. Глядя на двурогих, Билли внезапно почувствовал страх; вместе с тем он переживал чувство, близкое прикосновению к чуду.
— Вы понимаете меня? — тревожно спросил он.
Фразы, которые произносил Билли, он выучил по специально составленному для таких, как он, счастливчиков разговорнику. Невероятность ситуации и её полная нереальность загнали его в тупик.
— Могу проводить.
От существа, сложением и мощью напоминающего скалу, трудно было ожидать смышлености, да и вообще разумности, но, получив ответ, Билли ни на секунду не усомнился в его осмысленности. Двинувшись вперед, двурогий легонько подтолкнул Билли, предлагая ему идти дальше по тропинке. Билли повиновался. Вслед за ним среди зарослей потянулись соплеменники его двурогого провожатого, их мягкие и быстрые шаги мгновенно слились в монотонный шелест.
Через полчаса они вышли к изрезанному неглубокими промоинами склону холма. Здесь разум вступил в борьбу с джунглями — часть деревьев вырубили и между невысокими пнями пустили пастись суетливых свиней, честно заботящихся о том, чтобы молодые побеги никогда не достигли зрелости. Среди этих жалких попыток цивилизовать окружение виднелись подобия жилищ или проще говоря тростниковые крыши, подпертые опорами-столбами.
