Приникая к дереву, валяясь на земле, он узнавал эту огромную планету, учился жить на ней. Многое — например отдаленные объекты: облака, линия холмов на горизонте — вселяло в него безотчетный страх своей причастностью к непривычно большим расстояниям и размерам, и — о да, конечно, — к всамделишности этого мира. Не менее тревожащим было присутствие небольших, полностью исключенных из существования на борту Аверна живых существ с собственными повадками. Мучительно сдерживая ужас, он проследил за тем, как крохотное крылатое создание опустилось и как-то прикрепилось к его левой руке, после чего, пользуясь его живой плотью как лестницей, поднялось по ней в широкий зев рукава. Наиболее пугающим и тревожным было осознание того, что все эти живые существа были вне его власти, что он не может управлять ими. Не было привычного выключателя приборов, нажатием которого он мог бы усмирить их.
Возникла и проблема двух солнц, о которой раньше он не удосужился подумать. На Аверне свет и тьма были исключительно вопросом распорядка; здесь же, в реальном мире, о выборе не было и речи. За сумеречным днем и тенями пришла тьма, и Билли впервые в жизни был вынужден исполнить позабытый древний ритуал, посвященный опасливым приготовлениям к ночи. С давних времен люди, предвидя наступление темноты, отыскивали убежища или строили их. Так мало-помалу примитивные стойбища превратились в города, в циклопические метрополии, откуда человечество и стартовало в космос; теперь оторванный от космоса Билли вернулся на зарю истории, к своим корням, укрываясь от ночи внутри полуистлевшего поваленного ствола.
Вопреки своим же испуганным ожиданиям, он пережил ночь и дождался рассвета. Удивив самого себя, он ухитрился заснуть, а проснувшись обнаружил, что цел и невредим. Выполнив привычную череду утренних гимнастических упражнений, он почувствовал, что остатки потрясения растаяли и он готов начать исследование нового мира. Уже достаточно освоившись, он понял, что вполне может оставить своё убежище в стволе дерева и отправиться к столице, наслаждаясь прелестями утра. Подкрепив силы из своего жалкого пайка — поев и выпив воды из ручья — Билли сориентировался и бодро зашагал по направлению к Матрассилу. Всё, мимо чего он проходил — от нежных с виду зеленых ростков до больших валунов — вблизи оказывалось гораздо грубее, чем представлялось ему на Аверне.
Довольно быстро выбравшись на узкую дорожку, почти тропинку, петляющую среди кущ и с удовольствием прислушиваясь к перекличке птиц, Билли внезапно расслышал позади звук чьих-то шагов. Он обернулся. В нескольких шагах от него мгновенно, как вкопанный, застыл фагор.
Фагоры были частью авернской мифологии. Голографические модели и даже андроиды-копии двурогих имелись на станции повсюду. Однако, в отличии от неодушевленных андроидов, этот фагор, живой, стоял совсем рядом с Билли, что, несомненно, было его заметным преимуществом. Неотрывно глядя на Билли, он медленно пережевывал что-то и алая слюна стекала с его широких отвислых губ. Вся одежда двурогого состояла из наплечного куска грубой холстины, защищавшей его от палящего солнца, плохо выкрашенной и сильно выцветшей. Концы пучков длинной белой шерсти фагора были окрашены в один цвет с его одеянием, что придавало ему неопрятный и нездоровый вид. Через плечо свисала мертвая змея, свежая и явно недавно добытая. В руке абориген держал устрашающий кривой нож — не музейную копию и не детскую игрушку, а настоящее оружие, которым, вне всякого сомнения, уже убивал людей. Фагор шагнул к Билли, занося оружие, и тот чуть не задохнулся от едкого зловония, исходящего от существа. Жизнь его повисла на тонком волоске.
Глянув на анципитала исподлобья, с трудом подбирая слова, Билли заговорил на хурдху:
— Можешь сказать, как пройти к Матрассилу?
Создание вновь остановилось и продолжило молча жевать. С отвращением присмотревшись, Билли понял, что челюсти двурогого перемалывают нечто вроде ореха, имеющего алую мякоть; струйки слюны алого цвета стекали из углов рта двурогого и пачкали его шкуру. Несколько мелких капель попали и на Билли. Быстро подняв руку, он стер слюну фагора со щеки.
— Матрассил, — наконец проговорил фагор, произнеся название борлиенской столицы несколько невнятно, более похоже на "Матражшыл".
Билли радостно кивнул, поняв, что угроза пока миновала.
— Да. Мне нужно в Матрассил. Как туда идти?
— Да.
Билли заглянул в темно-вишневые глаза двурогого — они были пусты и не позволяли угадать, что в них кроется: приветливость, насмешка или вражда. С трудом оторвав взгляд от притягивающих к себе как магнит нечеловеческих глаз, он обнаружил, что за спиной фагора уже стоят его сородичи, такие же неподвижные и неслышные, похожие на призрачные порождения мира листвы и глубоких теней. Глядя на двурогих, Билли внезапно почувствовал страх; вместе с тем он переживал чувство, близкое прикосновению к чуду.
— Вы понимаете меня? — тревожно спросил он.
Фразы, которые произносил Билли, он выучил по специально составленному для таких, как он, счастливчиков разговорнику. Невероятность ситуации и её полная нереальность загнали его в тупик.
— Могу проводить.
От существа, сложением и мощью напоминающего скалу, трудно было ожидать смышлености, да и вообще разумности, но, получив ответ, Билли ни на секунду не усомнился в его осмысленности. Двинувшись вперед, двурогий легонько подтолкнул Билли, предлагая ему идти дальше по тропинке. Билли повиновался. Вслед за ним среди зарослей потянулись соплеменники его двурогого провожатого, их мягкие и быстрые шаги мгновенно слились в монотонный шелест.
Через полчаса они вышли к изрезанному неглубокими промоинами склону холма. Здесь разум вступил в борьбу с джунглями — часть деревьев вырубили и между невысокими пнями пустили пастись суетливых свиней, честно заботящихся о том, чтобы молодые побеги никогда не достигли зрелости. Среди этих жалких попыток цивилизовать окружение виднелись подобия жилищ или проще говоря тростниковые крыши, подпертые опорами-столбами.
В тени этих крыш, на циновках, а чаще просто на охапках жухлой травы лежали неподвижные обмякшие фигуры, очень напоминающие скот; он попал в гости к беднейшему племени фагоров. Один из охотников — а именно на них наткнулся в чаще Билли — поднес к губам рог и трубным звуком оповестил деревню о своём прибытии. При этом некоторые лежащие фигуры зашевелились, поднялись на ноги и направились к добытчикам. Вскоре Билли обнаружил, что его окружили анципиталы обоего пола: криты, гиллоты и рунты; самцов-сталлунов не было. Они не спеша рассматривали его с невозмутимым вниманием. Некоторые из маленьких рунтов бегали на четвереньках.
Присев на корточки, Билли привычно принял позу почтения.
— Мне нужно добраться до Матрассила, — попытался объяснить он.
Абсурдность собственных слов рассмешила его; смех грозил перейти в истерику и он быстро заставил себя заткнуться. Удивительно, но звук его смеха заставил всех собравшихся отпрянуть.
— Младшая кзаххн рядом, — сказал ему фагор, первым встретивший его. Протянув руку, он коснулся его руки и сделал приглашающее движение головой.
Вслед за ним Билли прошел через небольшую каменистую лощину; за ними устремилось почти всё племя. Под навесом, устроенным у обрывистого края холма, согнув под немыслимыми углами локти и колени, неподвижно возлежал фагор, судя по виду очень старый. Заметив пришедших, двурогий одним мягким и текучим движением поднялся, сел и оказался пожилой гиллотой с отвислыми плоскими грудями и с редкой шерстью, пучками торчащей на некогда белой, но теперь побуревшей от загара шкуре. Шею гиллоты украшало ожерелье из полированных косточек гвинг-гвинг. В знак своего высокого положения гиллота носила большое медное кольцо, продетое в ноздрю. По всей очевидности она была именно той "младшей кзаххн", о которой и шла речь.
Не вставая, гиллота оглядела Билли с ног до головы. Потом задала ему несколько вопросов.
Билли был младшим представителем великого клана социологов Пин, к тому же не самым добросовестным. В его обязанности входило изучение и исследование всех тончайших нюансов проживания сменяющих друг друга поколений семейства Анганолов. Среди членов клана Пин, старших товарищей Билли, были такие, кто хранил в памяти подробности истории всех предков теперешнего короля Борлиена вплоть до прошлой Великой Весны, иначе говоря, летопись почти шестидесяти поколений. Билли Сяо Пин хорошо говорил по-олонецки, на главном языке Кампаннлата и Геспагората, знал несколько основных диалектов и наречий этого языка, включая и церковно-олонецкий. Но никогда в жизни он не пытался разобраться и освоить родной язык анципиталов. Оставляло желать лучшего и знание Билли нового переходного языка современных ему фагоров и людей, хурдху, на котором сейчас обращалась к нему младшая кзаххн.
— Не понимаю, — наконец ответил он на том же хурдху, удрученно качая головой.
— Я понимаю тебя — ты из далекого края, очень далекого, — сказала ему на хурдху гиллота, перед этим бросив соплеменникам несколько фраз на родном, переполненном согласными языке. — Что это за далекое место, из которого ты прибыл?
Билли удивился. Неужели фагоры видели, как садился его челнок? Что же тогда они думают о нем?..
Но мысли об этом недолго занимали его. Увидев, что гиллота поняла его, он на несколько секунд испытал странное, небывалое ощущение — словно ступил из мира обычного и понятного на страницы удивительной сказочной истории. Предварив свою речь неопределенным жестом, он пустился в объяснения, заранее заботливо им подготовленные.
— Я иду из далекого города Хаккаут в государстве Морструал. Я там кзаххн. Мои слуги погибли в пути.
Лежавший за Нктрикхом Морструал был для жителей центральных равнин Кампаннлата почти таким же мифом, как далекий Пеговин и объявить себя его уроженцем можно было не опасаясь быть уличенным во лжи — никто из борлиенцев никогда не бывал там.
— Если вы отведете меня к королю ЯндолАнганолу в Матрассил, вас ждет хорошая награда, — поспешно добавил Билли.
— К королю ЯндолАнганолу? — спросила гиллота.
— Вот именно.
Устремив взгляд в пространство, гиллота замерла в задумчивости. Сидящий неподалеку от неё крит передал ей большую оплетенную кожаную бутыль, из которой гиллота неуклюже глотнула, расплескав часть питья по шерсти на груди. От напитка шел резкий запах сивухи. Билли вспомнил, что это такое: раффел, вредоносный напиток с большим содержанием алкоголя, который гнали для себя фагоры. Вот он сидит среди них, этих загадочных разумных зверей, и умело ведет с ними беседу на глазах обитателей родного Аверна, с превеликим вниманием наблюдающих через могучую оптическую систему за ним, за его необычайными отважными похождениями. Сейчас он в центре внимания у всех, даже у ветренной Рози. Даже у своего старого наставника!..
Но непривычная жара и ещё более непривычный переход по пересеченной местности оказались для Билли тяжким испытанием — он устал, как никогда. Лишь сознание того, что он герой дня, не позволяло ему расслабиться и он продолжал сидеть на плоском камне, вызывающе расставив ноги, уперев локти в колени и бестрепетно глядя в глаза странного существа напротив. Самая невероятная смелость становится обыденностью, когда альтернативы не предвидится.
— Много копий двурогих помогало в походах королю ЯндолАнганолу, — сказала гиллота и смолкла. Позади неё в склоне холма зияла пещера. В сумраке пещеры, во тьме, тускло светились чьи-то многочисленные вишневые глаза. Как догадался Билли, в пещере обитали старейшины племени, превратившиеся почти в чистый кератин и сохранявшиеся так. Одновременно и предки, и племенные идолы, полуживые фагоры считали своим долгом направлять потомков, помогая им вынести трудные века близости Фреира и всеобщей жары.
— Сыны Фреира бьются друг с другом в любое время года, не зная отдыха, и при необходимости мы оказываем им помощь, ссужая копья.
Билли понимал, о ком гиллота ведет речь — "сынами Фреира" фагоры издревле называли людей. Анципиталы не стали изобретать и вводить в свой язык новые термины, они просто приспособили для современных надобностей старые понятия.
— Прикажи двоим из твоего племени отвести меня к королю ЯндолАнганолу, — попросил он, опасаясь, что другие встречные не будут столь дружелюбны к нему.
Гиллота снова замерла; все остальные тоже (как понял, оглянувшись, Билли) одновременно, не сговариваясь, погрузились в оцепенелое молчание. Только свиньи продолжали бродить, занимаясь своим извечным делом — выискивая на земле объедки. Как видно, имя короля, которого все двурогие несказанно уважали, имело магическое действие на фагоров.
Помолчав, старая гиллота заговорила — но, к сожалению, основная идея её речи ускользнула от понимания Билли. Посередине монолога фагорши он был вынужден остановить её и попросить повторить последний кусок с начала. Остальные фагоры тоже слушали, поднявшись с мест и обступив их — Билли задыхался от их густого запаха, хотя и начинал мало-помалу привыкать к нему. Дух двурогих больше не казался ему таким нестерпимым, как поначалу. Многие анципиталы пытались помочь своей предводительнице выразительными жестами, тихими возгласами и междометиями, но только путали Билли, который понимал всё меньше и меньше.
В подтверждение рассказа гиллоты фагоры показывали пришельцу свои шрамы, бока с проплешинами заживающих ран, сломанные руки и ноги, проделывая всё это с абсолютным спокойствием и невозмутимостью. Подобное зрелище вызывало у Билли одновременно отвращение и восхищенный интерес. В конце концов из пещеры были вынесены и продемонстрированы ему вымпелы и копья.
Постепенно смысл рассказа начал доходить до него. Большая часть племени, нежданным гостем которого он стал, служила у короля ЯндолАнганола в Пятой армии. Пару теннеров назад эти фагоры принимали участие в походе короля против воинственных племен дриатов. В битве при Косгатте Пятая армия потерпела тяжкое поражение, по сути была разбита и рассеяна. Дриаты применили против борлиенцев новое оружие, громогласно лающее, точно огромный асокин, и изрыгающее при этом большой клуб дыма.
Лишь малое число воинов Пятой армии сумело уцелеть. Несчастные раненые, которых Билли видел перед собой, были из этого меньшинства. Устрашенные зрелищем действия невиданного оружия, они поклялись, что больше никогда не поступят на службу к королю ЯндолАнганолу и не позволят огромным смертоносным асокинам лаять на них. Они решили жить так, как могли. В их ближайшие планы входило вернуться в прохладные области взгорий Нижнего Нктрикха, которые они некогда покинули в поисках лучшей доли.
Рассказ фагоров был долгим, очень долгим. В конце концов Билли осатанел от монотонной сухой речи гиллоты и тут немало виноваты были досаждающие ему мухи — незнакомое и крайне неприятное явление. Решив хоть в чем-то найти утешение, он глотнул фагорского раффела. Настоянный на козьем сыре раффел оказался самым что ни на есть вредоносным, как и утверждали книги по истории. Он оставил на его языке едкий привкус и Билли едва отплевался от него.
