В тени тростниковых крыш на циновках, а чаще просто на охапках жухлой травы лежали неподвижные обмякшие фигуры, очень напоминающие скот; он попал в гости к беднейшему племени фагоров. Один из охотников — а именно на них наткнулся в чаще Билли — поднес к губам рог и трубным звуком оповестил деревню о своём прибытии. При этом некоторые лежащие фигуры зашевелились, поднялись на ноги и направились к добытчикам. Вскоре Билли обнаружил, что его окружили анципиталы обоего пола: криты, гиллоты и рунты; самцов-сталлунов не было. Они не спеша рассматривали его с невозмутимым вниманием. Некоторые из маленьких рунтов бегали на четвереньках.
Присев на корточки, Билли привычно принял позу почтения.
— Мне нужно добраться до Матрассила, — попытался объяснить он.
Абсурдность собственных слов рассмешила его; смех грозил перейти в истерику и он быстро заставил себя заткнуться. Удивительно, но звук его смеха заставил всех собравшихся отпрянуть.
— Младшая кзаххн рядом, — сказал ему фагор, первым встретивший его. Протянув руку, он коснулся его руки и сделал приглашающее движение головой.
Вслед за ним Билли прошел через небольшую каменистую лощину; за ними устремилось почти всё племя. Под навесом, устроенным у обрывистого края холма, согнув под немыслимыми углами локти и колени, неподвижно возлежал фагор, судя по виду очень старый. Заметив пришедших, двурогий одним мягким и текучим движением поднялся, сел и оказался пожилой гиллотой с отвислыми плоскими грудями и с редкой шерстью, пучками торчащей на некогда белой, но теперь побуревшей от загара шкуре. Шею гиллоты украшало ожерелье из полированных косточек гвинг-гвинг. В знак своего высокого положения гиллота носила большое медное кольцо, продетое в ноздрю. По всей очевидности она была именно той 'младшей кзаххн', о которой и шла речь.
Не вставая, гиллота оглядела Билли с ног до головы. Потом задала ему несколько вопросов.
Билли был младшим представителем великого клана социологов Пин, к тому же не самым добросовестным. В его обязанности входило изучение и исследование всех тончайших нюансов проживания сменяющих друг друга поколений семейства Анганолов. Среди членов клана Пин, старших товарищей Билли, были такие, кто хранил в памяти подробности истории всех предков теперешнего короля Борлиена вплоть до прошлой Великой Весны, иначе говоря, летопись почти шестидесяти поколений. Билли Сяо Пин хорошо говорил по-олонецки, на главном языке Кампаннлата и Геспагората, знал несколько основных диалектов и наречий этого языка, включая и церковно-олонецкий. Но никогда в жизни он не пытался разобраться и освоить родной язык анципиталов. Оставляло желать лучшего и знание Билли нового переходного языка современных ему фагоров и людей, хурдху, на котором сейчас обращалась к нему младшая кзаххн.
— Не понимаю, — наконец ответил он на том же хурдху, удрученно качая головой.
— Я понимаю тебя — ты из далекого края, очень далекого, — сказала ему на хурдху гиллота, перед этим бросив соплеменникам несколько фраз на родном, переполненном согласными языке. — Что это за далекое место, из которого ты прибыл?
Билли удивился. Неужели фагоры видели, как садился его челнок? Что же тогда они думают о нем?..
Но мысли об этом недолго занимали его. Увидев, что гиллота поняла его, он на несколько секунд испытал странное, небывалое ощущение — словно ступил из мира обычного и понятного на страницы удивительной сказочной истории. Предварив свою речь неопределенным жестом, он пустился в объяснения, заранее заботливо им подготовленные.
— Я иду из далекого города Хаккаут в государстве Морструал. Я там кзаххн. Мои слуги погибли в пути.
Лежавший за Нктрикхом Морструал был для жителей центральных равнин Кампаннлата почти таким же мифом, как далекий Пеговин и объявить себя его уроженцем можно было не опасаясь быть уличенным во лжи — никто из борлиенцев никогда не бывал там.
— Если вы отведете меня к королю ЯндолАнганолу в Матрассил, вас ждет хорошая награда, — поспешно добавил Билли.
— К королю ЯндолАнганолу? — спросила гиллота.
— Вот именно.
Устремив взгляд в пространство, гиллота замерла в задумчивости. Сидящий неподалеку от неё крит передал ей большую оплетенную кожаную бутыль, из которой гиллота неуклюже глотнула, расплескав часть питья по шерсти на груди. От напитка шел резкий запах сивухи. Билли вспомнил, что это такое: раффел, вредоносный напиток с большим содержанием алкоголя, который гнали для себя фагоры. Вот он сидит среди них, этих загадочных разумных зверей, и умело ведет с ними беседу на глазах обитателей родного Аверна, с превеликим вниманием наблюдающих через могучую оптическую систему за ним, за его необычайными отважными похождениями. Сейчас он в центре внимания у всех, даже у ветренной Рози. Даже у своего старого наставника!..
Но непривычная жара и ещё более непривычный переход по пересеченной местности оказались для Билли тяжким испытанием — он устал, как никогда. Лишь сознание того, что он герой дня, не позволяло ему расслабиться, и он продолжал сидеть на плоском камне, вызывающе расставив ноги, уперев локти в колени и бестрепетно глядя в глаза странного существа напротив. Самая невероятная смелость становится обыденностью, когда альтернативы не предвидится.
— Много копий двурогих помогало в походах королю ЯндолАнганолу, — сказала гиллота и смолкла. Позади неё в склоне холма зияла пещера. В сумраке пещеры, во тьме, тускло светились чьи-то многочисленные вишневые глаза. Как догадался Билли, в пещере обитали старейшины племени, превратившиеся почти в чистый кератин и сохранявшиеся так. Одновременно и предки, и племенные идолы, полуживые фагоры считали своим долгом направлять потомков, помогая им вынести трудные века близости Фреира и всеобщей жары.
— Сыны Фреира бьются друг с другом в любое время года, не зная отдыха, и при необходимости мы оказываем им помощь, ссужая копья.
Билли понимал, о ком гиллота ведет речь — 'сынами Фреира' фагоры издревле называли людей. Анципиталы не стали изобретать и вводить в свой язык новые термины, они просто приспособили для современных надобностей старые понятия.
— Прикажи двоим из твоего племени отвести меня к королю ЯндолАнганолу, — попросил он, опасаясь, что другие встречные не будут столь дружелюбны к нему.
Гиллота снова замерла; все остальные тоже (как понял, оглянувшись, Билли) одновременно, не сговариваясь, погрузились в оцепенелое молчание. Только свиньи продолжали бродить, занимаясь своим извечным делом — выискивая на земле объедки. Как видно, имя короля, которого все двурогие несказанно уважали, имело магическое действие на фагоров.
Помолчав, старая гиллота заговорила — но, к сожалению, основная идея её речи ускользнула от понимания Билли. Посередине монолога фагорши он был вынужден остановить её и попросить повторить последний кусок с начала. Остальные фагоры тоже слушали, поднявшись с мест и обступив их — Билли задыхался от их густого запаха, хотя и начинал мало-помалу привыкать к нему. Дух двурогих больше не казался ему таким нестерпимым, как поначалу. Многие анципиталы пытались помочь своей предводительнице выразительными жестами, тихими возгласами и междометиями, но только путали Билли, который понимал всё меньше и меньше.
В подтверждение рассказа гиллоты фагоры показывали пришельцу свои шрамы, бока с проплешинами заживающих ран, сломанные руки и ноги, проделывая всё это с абсолютным спокойствием и невозмутимостью. Подобное зрелище вызывало у Билли одновременно отвращение и восхищенный интерес. В конце концов из пещеры были вынесены и продемонстрированы ему вымпелы и копья.
Постепенно смысл рассказа начал доходить до него. Большая часть племени, нежданным гостем которого он стал, служила у короля ЯндолАнганола в Пятой армии. Пару теннеров назад эти фагоры принимали участие в походе короля против воинственных племен дриатов. В битве при Косгатте Пятая армия потерпела тяжкое поражение, по сути была разбита и рассеяна. Дриаты применили против борлиенцев новое оружие, громогласно лающее, точно огромный асокин, и изрыгающее при этом большой клуб дыма.
Лишь малое число воинов Пятой армии сумело уцелеть. Несчастные раненые, которых Билли видел перед собой, были из этого меньшинства. Устрашенные зрелищем действия невиданного оружия, они поклялись, что больше никогда не поступят на службу к королю ЯндолАнганолу и не позволят огромным смертоносным асокинам лаять на них. Они решили жить так, как могли. В их ближайшие планы входило вернуться в прохладные области взгорий Нижнего Нктрикха, которые они некогда покинули в поисках лучшей доли.
Рассказ фагоров был долгим, очень долгим. В конце концов Билли осатанел от монотонной сухой речи гиллоты и тут немало виноваты были досаждающие ему мухи — незнакомое и крайне неприятное явление. Решив хоть в чем-то найти утешение, он глотнул фагорского раффела. Настоянный на козьем сыре раффел оказался самым что ни на есть вредоносным, как и утверждали книги по истории. Он оставил на его языке едкий привкус и Билли едва отплевался от него.
Когда фагоры наконец добрались до описания битвы при Косгатте и сопровождающие речь гиллоты жесты и телодвижения членов племени стали наиболее энергичными и живописными, Билли почувствовал, что его невыносимо клонит в сон и сил держать глаза открытыми у него больше нет. Он был не в состоянии слушать гиллоту. Её речь была невероятно живой и насыщенной — для неё, лишенной понятия относительности времени, события двухмесячной давности с равным успехом могли иметь место вчера.
— Так вы отведете меня к королю? Мне нужны всего двое провожатых, — раздраженно повторил свой вопрос Билли, чувствуя себя окончательно изможденным.
Над толпой собравшихся мгновенно воцарилась тишина, в которой прозвучало несколько слов на фагорском родном. Помолчав, гиллота снова заговорила с Билли на хурдху.
— Каков будет дар из твоих рук, если мы дадим тебе согласие?
Любого другого победителя лотереи такой вопрос поставил бы в тупик: им запрещалось брать с собой на поверхность любые предметы, за исключением аптечки и суточного запаса еды. Но Билли был не так прост. Запястье его левой руки украшали часы в плоском сером корпусе из платины, с тремя группами цифр, показывающих время Земли, центрального Кампаннлата и Аверна. Такие часы были у всех без исключения на станции наблюдения, как священный символ их служения. Билли очень не хотел расставаться с часами и потому спрятал их в самом надежном месте — в своей заднице. На поверхности часы были (не без труда) извлечены наружу, тщательно промыты в ручье и водворены на своё законное место. Старейшины Аверна сейчас буквально рвали волосы от своей оплошности — считалось, и не без оснований, что любой образец земной техники, попавший на поверхность Геликонии, может пагубно повлиять на её историю. Но вот поделать они уже ничего не могли. Приказ послать на поверхность андроидов с приказом отобрать часы у Билли стал бы ещё более недопустимым вмешательством — а вмешательство в естественный ход событий на Геликонии было самым страшным грехом на Аверне.
Самому Билли тоже очень не хотелось расставаться с драгоценными часами, но вот выбора у него — увы! — не было. Он прекрасно понимал, что сам никогда не доберется до города, так как путь пролегал по дикой местности, полной всевозможных угроз. Прибор предназначенный для измерения и регистрации времени вряд ли мог представлять ценность для фагоров, поскольку их мало способное отвлеченно мыслить сознание, не приученное оперировать временными категориями, живо регистрировало лишь происходящее, связанное со случайным и сиюминутным; однако часы-браслет могли быть приняты в качестве украшения.
Билли вытянул в сторону младшей кзаххн левую руку с часами, и та наклонила к ней пятнистую морду в пучках клочковатой шерсти. Один из рогов гиллоты был наполовину обломан и вместо острия там был прилажен искусно обточенный деревянный колышек.
Гиллота очень долго смотрела на часы. Очевидно этот странный предмет напугал её. Поднявшись со своей подстилки и сидя на корточках, она подозвала пару молодых самцов-критов.
— Сделайте то, о чем просит вас этот сын Фреира, — приказала она. — Я не хочу его больше здесь видеть.
Дорога до города оказался неблизкой. Уже в сумерках эскорт остановился там, где в отдалении показались первые дома городских окраин. Дальше они не пойдут, сказали Билли фагоры. Сняв с запястья часы, Билли честно протянул их своим провожатым. После краткого обсуждения анципиталы отказались принять его дар.
Объяснения фагоров Билли понять так и не смог. Принимаясь говорить на хурдху, они то и дело сбивались на родной. Всё, что сумел разобрать Билли, сводилось к тому, что фагорам не нравились бегущие под стеклом часов цифры. Возможно, эти волшебные, сами собой менявшиеся символы пугали двурогих. Может быть, их тревожил незнакомый металл. Как бы то ни было, подарок они отвергли совершенно спокойно, ничем не выдав своих чувств; им просто ничего не было от него нужно.
— ЯндолАнганол, — сказал один из них. — Иди.
Махнув провожатым рукой на прощание, Билли двинулся вперед, но на полпути обернулся и посмотрел на них, уже почти скрытых сумерками и цветущими ползучими лианами, оплетающими деревья. Фагоры стояли совершенно неподвижно. Билли был горд собой — побывав в обществе таких необычных существ, он ушел от них, сохранив жизнь и даже рассудок.
Постепенно воскрешая в голове фотографическую карту города, Билли начал наконец понимать, где находится. Эти дома и этот поворот дороги он неоднократно видел сквозь оптическую систему наблюдения Аверна. Несмотря на ужасную усталость, он испытывал такой замечательный подъем чувств, что готов был обнять первого же встречного геликонца.
Очень скоро, углубившись в узкие улицы Матрассила, он обнаружил, что из одного сна попал в другой. Самые богатые и удобные дома были построены из камня, победнее — из дерева. Даже чувствуя, что медлить означает ускорять смерть, Билли остановился, чтобы дотронуться пальцами до досок низких обиталищ бедноты, почувствовать шероховатость дерева, ощупью проследить змеящиеся трещины. Лишь совсем недавно он проживал в мире, где всё было только новым и не существовало понятия 'старая вещь' — все вещи, едва проходил строго отмеренный для них срок службы, уничтожали, пускали на переработку. Но это старое шершавое дерево было превосходным на ощупь: такой текстуры инженерам станции не добиться никогда! Мир Геликонии был переполнен мелочами и незначительными, но чрезвычайно уютными и приятными деталями, о которых он раньше и понятия не имел.
Следуя по извилистой улочке, Билли наконец очутился у подножия величественной скалы, на вершине которой высился дворец короля Орла. Внутри скалы, на которой стоял дворец, было вырублено множество помещений, где располагался монастырь. Суровый церковный канон заставлял её служителей повторять излюбленный облик жилищ панновальских приверженцев культа и по их примеру искать прибежища от света. Кельи ютились в скальных нишах в три яруса, к ним по склонам горы вели вырубленные в камне лестницы.
