Гиллота снова замерла; все остальные тоже (как понял, оглянувшись, Билли) одновременно, не сговариваясь, погрузились в оцепенелое молчание. Только свиньи продолжали бродить, занимаясь своим извечным делом — выискивая на земле объедки. Как видно, имя короля, которого все двурогие несказанно уважали, имело магическое действие на фагоров.
Помолчав, старая гиллота заговорила — но, к сожалению, основная идея её речи ускользнула от понимания Билли. Посередине монолога фагорши он был вынужден остановить её и попросить повторить последний кусок с начала. Остальные фагоры тоже слушали, поднявшись с мест и обступив их — Билли задыхался от их густого запаха, хотя и начинал мало-помалу привыкать к нему. Дух двурогих больше не казался ему таким нестерпимым, как поначалу. Многие анципиталы пытались помочь своей предводительнице выразительными жестами, тихими возгласами и междометиями, но только путали Билли, который понимал всё меньше и меньше.
В подтверждение рассказа гиллоты фагоры показывали пришельцу свои шрамы, бока с проплешинами заживающих ран, сломанные руки и ноги, проделывая всё это с абсолютным спокойствием и невозмутимостью. Подобное зрелище вызывало у Билли одновременно отвращение и восхищенный интерес. В конце концов из пещеры были вынесены и продемонстрированы ему вымпелы и копья.
Постепенно смысл рассказа начал доходить до него. Большая часть племени, нежданным гостем которого он стал, служила у короля ЯндолАнганола в Пятой армии. Пару теннеров назад эти фагоры принимали участие в походе короля против воинственных племен дриатов. В битве при Косгатте Пятая армия потерпела тяжкое поражение, по сути была разбита и рассеяна. Дриаты применили против борлиенцев новое оружие, громогласно лающее, точно огромный асокин, и изрыгающее при этом большой клуб дыма.
Лишь малое число воинов Пятой армии сумело уцелеть. Несчастные раненые, которых Билли видел перед собой, были из этого меньшинства. Устрашенные зрелищем действия невиданного оружия, они поклялись, что больше никогда не поступят на службу к королю ЯндолАнганолу и не позволят огромным смертоносным асокинам лаять на них. Они решили жить так, как могли. В их ближайшие планы входило вернуться в прохладные области взгорий Нижнего Нктрикха, которые они некогда покинули в поисках лучшей доли.
Рассказ фагоров был долгим, очень долгим. В конце концов Билли осатанел от монотонной сухой речи гиллоты и тут немало виноваты были досаждающие ему мухи — незнакомое и крайне неприятное явление. Решив хоть в чем-то найти утешение, он глотнул фагорского раффела. Настоянный на козьем сыре раффел оказался самым что ни на есть вредоносным, как и утверждали книги по истории. Он оставил на его языке едкий привкус, и Билли едва отплевался от него.
Когда фагоры наконец добрались до описания битвы при Косгатте и сопровождающие речь гиллоты жесты и телодвижения членов племени стали наиболее энергичными и живописными, Билли почувствовал, что его невыносимо клонит в сон и сил держать глаза открытыми у него больше нет. Он был не в состоянии слушать гиллоту. Её речь была невероятно живой и насыщенной — для неё, лишенной понятия относительности времени, события двухмесячной давности с равным успехом могли иметь место вчера.
— Так вы отведете меня к королю? Мне нужны всего двое провожатых, — раздраженно повторил свой вопрос Билли, чувствуя себя окончательно изможденным.
Над толпой собравшихся мгновенно воцарилась тишина, в которой прозвучало несколько слов на фагорском родном. Помолчав, гиллота снова заговорила с Билли на хурдху.
— Каков будет дар из твоих рук, если мы дадим тебе согласие?
Любого другого победителя лотереи такой вопрос поставил бы в тупик: им запрещалось брать с собой на поверхность любые предметы, за исключением аптечки и суточного запаса еды. Но Билли был не так прост. Запястье его левой руки украшали часы в плоском сером корпусе из платины, с тремя группами цифр, показывающих время Земли, центрального Кампаннлата и Аверна. Такие часы были у всех без исключения на станции наблюдения, как священный символ их служения. Билли очень не хотел расставаться с часами и потому спрятал их в самом надежном месте — в своей заднице. На поверхности часы были (не без труда) извлечены наружу, тщательно промыты в ручье и водворены на своё законное место. Старейшины Аверна сейчас буквально рвали волосы от своей оплошности — считалось, и не без оснований, что любой образец земной техники, попавший на поверхность Геликонии, может пагубно повлиять на её историю. Но вот поделать они уже ничего не могли. Приказ послать на поверхность андроидов с приказом отобрать часы у Билли стал бы ещё более недопустимым вмешательством — а вмешательство в естественный ход событий на Геликонии было самым страшным грехом на Аверне.
Самому Билли тоже очень не хотелось расставаться с драгоценными часами, но вот выбора у него — увы! — не было. Он прекрасно понимал, что сам никогда не доберется до города, так как путь пролегал по дикой местности, полной всевозможных угроз. Прибор предназначенный для измерения и регистрации времени вряд ли мог представлять ценность для фагоров, поскольку их мало способное отвлеченно мыслить сознание, не приученное оперировать временными категориями, живо регистрировало лишь происходящее, связанное со случайным и сиюминутным; однако часы-браслет могли быть приняты в качестве украшения.
Билли вытянул в сторону младшей кзаххн левую руку с часами, и та наклонила к ней пятнистую морду в пучках клочковатой шерсти. Один из рогов гиллоты был наполовину обломан и вместо острия там был прилажен искусно обточенный деревянный колышек.
Гиллота очень долго смотрела на часы. Очевидно этот странный предмет напугал её. Поднявшись со своей подстилки и сидя на корточках, она подозвала пару молодых самцов-критов.
— Сделайте то, о чем просит вас этот сын Фреира, — приказала она. — Я не хочу его больше здесь видеть.
Дорога до города оказался неблизкой. Уже в сумерках эскорт остановился там, где в отдалении показались первые дома городских окраин. Дальше они не пойдут, сказали Билли фагоры. Сняв с запястья часы, Билли честно протянул их своим провожатым. После краткого обсуждения анципиталы отказались принять его дар.
Объяснения фагоров Билли понять так и не смог. Принимаясь говорить на хурдху, они то и дело сбивались на родной. Всё, что сумел разобрать Билли, сводилось к тому, что фагорам не нравились бегущие под стеклом часов цифры. Возможно, эти волшебные, сами собой менявшиеся символы пугали двурогих. Может быть, их тревожил незнакомый металл. Как бы то ни было, подарок они отвергли совершенно спокойно, ничем не выдав своих чувств; им просто ничего не было от него нужно.
— ЯндолАнганол, — сказал один из них. — Иди.
Махнув провожатым рукой на прощание, Билли двинулся вперед, но на полпути обернулся и посмотрел на них, уже почти скрытых сумерками и цветущими ползучими лианами, оплетающими деревья. Фагоры стояли совершенно неподвижно. Билли был горд собой — побывав в обществе таких необычных существ, он ушел от них, сохранив жизнь и даже рассудок.
* * *
Постепенно воскрешая в голове фотографическую карту города, Билли начал наконец понимать, где находится. Эти дома и этот поворот дороги он неоднократно видел сквозь оптическую систему наблюдения Аверна. Несмотря на ужасную усталость, он испытывал такой замечательный подъем чувств, что готов был обнять первого же встречного геликонца.
Углубившись в узкие улицы Матрассила, он очень скоро обнаружил, что из одного сна попал в другой. Самые богатые и удобные дома были построены из камня, победнее — из дерева. Даже чувствуя, что медлить означает ускорять смерть, Билли остановился, чтобы дотронуться пальцами до досок низких обиталищ бедноты, почувствовать шероховатость дерева, ощупью проследить змеящиеся трещины. Лишь совсем недавно он проживал в мире, где всё было только новым и не существовало понятия старая вещь — все вещи, едва проходил строго отмеренный для них срок службы, уничтожали, пускали на переработку. Но это старое шершавое дерево было превосходным на ощупь: такой текстуры инженерам станции не добиться никогда! Мир Геликонии был переполнен мелочами и незначительными, но чрезвычайно уютными и приятными деталями, о которых он раньше и понятия не имел.
Следуя по извилистой улочке, Билли наконец очутился у подножия величественной скалы, на вершине которой высился дворец короля Орла. Внутри скалы, на которой стоял дворец, было вырублено множество помещений, где располагался монастырь. Суровый церковный канон заставлял её служителей повторять излюбленный облик жилищ панновальских приверженцев культа и по их примеру искать прибежища от света. Кельи ютились в скальных нишах в три яруса, к ним по склонам горы вели вырубленные в камне лестницы.
Снаружи монашеские обители были раскрашены в радостные красный и желтый или красный и пурпурный; в узорах чаще всего встречался священный круг Акханабы. На фресках, нарисованных под природными выступами гладкой скалы, повторялось изображение бога, взлетающего в огонь Вутры. Длинные темные волосы Акха были собраны на затылке в большой развевающийся пучок, напоминая клубок змей. Брови бога загибались вверх. Белые зубы на его улыбающемся лице, лишь наполовину человеческом, были оскалены. В каждой руке бог держал по топору. Странные голубые одежды туго обвивали его могучее тело.
На знаменах и вымпелах, венчающих целый частокол торчащих на террасах флагштоков, были и другие изображения: двух великих святых — Первосвященного Юли и ЛэйнталЭйна — и злобных духов, Витрама и Вутры, несущихся неведомо куда иных — огромных, черных, волосатых, или маленьких и зеленых, с драгоценными кольцами на когтистых лапах. Среди всего этого сонма сверхъестественных созданий — толстых, лысых или косматых — шли люди, неизменно согбенные и жалкие.
Люди были показаны подчеркнуто низкорослыми. Там, откуда я родом, подумал Билли, людей всегда изображали большими и рослыми, с горделивой осанкой. А здесь людей унижают, считают последней ступенью развития, их косят под корень всеми возможными способами на свою потребу боги и местные власть имущие. Изводят их огнем, голодом, мечом... и основой всего этого была именно религия. Оглядываясь вокруг, взирая на мрачные картины кровавого развития мира, атеист Билли испытывал и отвращение, и острый интерес.
Что касается самих монахов, в основном сильных парней, скудно одетых лишь в набедренные повязки, то эта святая братия похоже не слишком переживала из-за тревожного положения их мира; гибель миллионов, злодейское убийство детей и даже истребление целых наций были для них лишь частью великого процесса коловращения бытия, фоном для безмятежности собственного существования в лоне Святой Церкви.
— Цвета! — громко сказал Билли. Алые цвета разрушения и убийства были подобны для него цветам рая. Здесь нет Зла, потрясенно сказал он себе. Ведь Зло — это дурное, отвратное. Здесь же кругом пышущие здоровьем крепкие молодые тела, энергия. Зло осталось там, откуда пришел он, за гранью земной жизни.
Да, этот мир лучится силой и пышет энергией. Да, именно так! Он рассмеялся и вышел из монастыря.
Выбравшись наконец на главную улицу города, Билли замер посреди толчеи, невольно открыв рот и раскинув руки. Незнакомые запахи и ароматы изливались на него подобно потокам разноцветной краски, не давали ему двинуться с места. Каждый новый его шаг сопровождали потоки новых, неизвестных ещё запахов — пряным срезом жизни, которого он был лишен на Аверне.
Билли испытал сладостно-мучительное чувство, представив вдруг, что всё это устроено специально для него одного. Смерть могла прийти к нему не в ближайшую минуту, но не более, чем через теннер. Но скорая смерть стоила того, чтобы стоять здесь просто так, наслаждаясь возбуждающими аппетит ароматами и разглядывая полуголых монахов, жадно уплетающих истекающие маслом лепешки. В высоте над ними, на фоне неба, вилось на ветру длинное красное полотнище с намалеванным желтым девизом Берущих: Вся мудрость мира существовала всегда .
Вдумавшись в смысл этой совершенно антинаучной фразы, Билли улыбнулся: уж он-то знал, что мудрость — это нечто иное, её зарабатывают мучительным трудом в течение многих лет, выжимают из окружающего капля за каплей — и именно поэтому он здесь.
Стоя посреди столичной сутолоки, Билли понял, как непросто шла Геликония к своей вере, отчего она так одержима религией теперь и каким образом вера в Акханабу ведет планетарное сообщество вперед по извилистому пути прогресса. Он с молоком матери впитал антипатию к религии, корни неприязни к вере в потустороннее сидели в нем очень глубоко; но теперь, когда вера окружила его со всех сторон, деваться стало некуда — отныне ему придется существовать в мире, где без веры люди не мыслили себе и дня жизни.
Неподалеку от него, в тени утеса, к склону лепились лавки многочисленных торговцев. Выбиравшиеся из келий монахи стекались сюда, чтобы купить еды. Он направился к прилавкам, где его немедленно заметили и окликнули. С ним заговорила торговка, рослая, с широким красным лицом, одетая небрежно и серо. Глядя на него, она помешивала в сильно дымящей жаровне угли. К счастью, у Билли с собой были и деньги — целый набор всевозможных монет. Этими деньгами его щедро снабдили перед выходом из стойбища двурогие — им сами они не были нужны. Протянув торговке несколько медяков, он был взамен вознагражден большой аппетитно пахнущей лепешкой. На лепешке был выдавлен символ веры в Акханабу: один круг внутри другого, соединенные изогнутыми линиями. Впившись зубами в ароматный хлеб, он вдруг подумал, что главный символ Акханабы вполне может представлять собой символическое изображение орбит двух светил, Фреира и Баталикса, обращавшихся один вокруг другого.
— О чем задумался, красавчик? Нечего смотреть, ешь себе, да и всё, — со смехом сказала торговка.
Кивнув, Билли двинулся дальше, жуя на ходу, потрясенный необычным вкусом, гордый тем, что так легко и уверенно провел первый контакт с собратьями-людьми. В отличие от монахов он ел без жадности, не забывая о взглядах, устремленных на него с Аверна. Прикончив лепешку, он горделиво выступал по улице. Вскоре та незаметно перешла в дорогу-серпантин, поднимавшуюся к королевскому дворцу. Поняв это, Билли на целую минуту замер. Ему предстояло оказаться там, где, подставляя грудь огненному дыханию пустыни и прищурив глаза, по дороге-серпантину ко дворцу недавно прошла сама королева королев! Всё вокруг было чудесно. Настоящая еда — выше всяких похвал. Геликония — прекрасна...
Справившись с волнением, он пошел дальше. Дорога приобретала всё более знакомые очертания. Занимаясь исследованием истории семейства, вот уже два поколения носящего название королевского, Билли хорошо изучил устройство дворца и его окрестностей. Не один раз он просматривал и архивную запись, запечатлевшую осаду сей твердыни грозной армией отца теперешнего короля Борлиена.
Подойдя к стражам у главных ворот, он обратился к ним с просьбой допустить его к королю ЯндолАнганолу, предъявив при этом фальшивую верительную грамоту, удостоверяющую его как полномочного посла из отдаленной державы Морструал. Эту грамоту ему изготовили ещё на Аверне, по его настоятельной просьбе.
