Снаружи монашеские обители были раскрашены в радостные красный и желтый или красный и пурпурный; в узорах чаще всего встречался священный круг Акханабы. На фресках, нарисованных под природными выступами гладкой скалы, повторялось изображение бога, взлетающего в огонь Вутры. Длинные темные волосы Акха были собраны на затылке в большой развевающийся пучок, напоминая клубок змей. Брови бога загибались вверх. Белые зубы на его улыбающемся лице, лишь наполовину человеческом, были оскалены. В каждой руке бог держал по топору. Странные голубые одежды туго обвивали его могучее тело.
На знаменах и вымпелах, венчающих целый частокол торчащих на террасах флагштоков, были и другие изображения: двух великих святых — Первосвященного Юли и ЛэйнталЭйна — и злобных духов, Витрама и Вутры, несущихся неведомо куда иных — огромных, черных, волосатых, или маленьких и зеленых, с драгоценными кольцами на когтистых лапах. Среди всего этого сонма сверхъестественных созданий — толстых, лысых или косматых — шли люди, неизменно согбенные и жалкие.
Люди были показаны подчеркнуто низкорослыми. Там, откуда я родом, подумал Билли, людей всегда изображали большими и рослыми, с горделивой осанкой. А здесь людей унижают, считают последней ступенью развития, их косят под корень всеми возможными способами на свою потребу боги и местные власть имущие. Изводят их огнем, голодом, мечом... и основой всего этого была именно религия. Оглядываясь вокруг, взирая на мрачные картины кровавого развития мира, атеист Билли испытывал и отвращение, и острый интерес.
Что касается самих монахов, в основном сильных парней, скудно одетых лишь в набедренные повязки, то эта святая братия похоже не слишком переживала из-за тревожного положения их мира; гибель миллионов, злодейское убийство детей и даже истребление целых наций были для них лишь частью великого процесса коловращения бытия, фоном для безмятежности собственного существования в лоне Святой Церкви.
— Цвета! — громко сказал Билли. Алые цвета разрушения и убийства были подобны для него цветам рая. Здесь нет Зла, потрясенно сказал он себе. Ведь Зло — это дурное, отвратное. Здесь же кругом пышущие здоровьем крепкие молодые тела, энергия. Зло осталось там, откуда пришел он, за гранью земной жизни.
Да, этот мир лучится силой и пышет энергией. Да, именно так! Он рассмеялся и вышел из монастыря.
Выбравшись наконец на главную улицу города, Билли замер посреди толчеи, невольно открыв рот и раскинув руки. Незнакомые запахи и ароматы изливались на него подобно потокам разноцветной краски, не давали ему двинуться с места. Каждый новый его шаг сопровождали потоки новых, неизвестных ещё запахов — пряным срезом жизни, которого он был лишен на Аверне.
Билли испытал сладостно-мучительное чувство, представив вдруг, что всё это устроено специально для него одного. Смерть могла прийти к нему не в ближайшую минуту, но не более, чем через теннер. Но скорая смерть стоила того, чтобы стоять здесь просто так, наслаждаясь возбуждающими аппетит ароматами и разглядывая полуголых монахов, жадно уплетающих истекающие маслом лепешки. В высоте над ними, на фоне неба, вилось на ветру длинное красное полотнище с намалеванным желтым девизом Берущих: 'Вся мудрость мира существовала всегда'.
Вдумавшись в смысл этой совершенно антинаучной фразы, Билли улыбнулся: уж он-то знал, что мудрость — это нечто иное, её зарабатывают мучительным трудом в течение многих лет, выжимают из окружающего капля за каплей — и именно поэтому он здесь.
Стоя посреди столичной сутолоки, Билли понял, как непросто шла Геликония к своей вере, отчего она так одержима религией теперь и каким образом вера в Акханабу ведет планетарное сообщество вперед по извилистому пути прогресса. Он с молоком матери впитал антипатию к религии, корни неприязни к вере в потустороннее сидели в нем очень глубоко; но теперь, когда вера окружила его со всех сторон, деваться стало некуда — отныне ему придется существовать в мире, где без веры люди не мыслили себе и дня жизни.
Неподалеку от него, в тени утеса, к склону лепились лавки многочисленных торговцев. Выбиравшиеся из келий монахи стекались сюда, чтобы купить еды. Он направился к прилавкам, где его немедленно заметили и окликнули. С ним заговорила торговка, рослая, с широким красным лицом, одетая небрежно и серо. Глядя на него, она помешивала в сильно дымящей жаровне угли. К счастью, у Билли с собой были и деньги — целый набор всевозможных монет. Этими деньгами его щедро снабдили перед выходом из стойбища двурогие — им сами они не были нужны. Протянув торговке несколько медяков, он был взамен вознагражден большой аппетитно пахнущей лепешкой. На лепешке был выдавлен символ веры в Акханабу: один круг внутри другого, соединенные изогнутыми линиями. Впившись зубами в ароматный хлеб, он вдруг подумал, что главный символ Акханабы вполне может представлять собой символическое изображение орбит двух светил, Фреира и Баталикса, обращавшихся один вокруг другого.
— О чем задумался, красавчик? Нечего смотреть, ешь себе, да и всё, — со смехом сказала торговка.
Кивнув, Билли двинулся дальше, жуя на ходу, потрясенный необычным вкусом, гордый тем, что так легко и уверенно провел первый контакт с собратьями-людьми. В отличие от монахов он ел без жадности, не забывая о взглядах, устремленных на него с Аверна. Прикончив лепешку, он горделиво выступал по улице. Вскоре та незаметно перешла в дорогу-серпантин, поднимавшуюся к королевскому дворцу. Поняв это, Билли на целую минуту замер. Ему предстояло оказаться там, где, подставляя грудь огненному 'дыханию пустыни' и прищурив глаза, по дороге-серпантину ко дворцу недавно прошла сама королева королев! Всё вокруг было чудесно. Настоящая еда — выше всяких похвал. Геликония — прекрасна...
Справившись с волнением, он пошел дальше. Дорога приобретала всё более знакомые очертания. Занимаясь исследованием истории семейства, вот уже два поколения носящего название королевского, Билли хорошо изучил устройство дворца и его окрестностей. Не один раз он просматривал и архивную запись, запечатлевшую осаду сей твердыни грозной армией отца теперешнего короля Борлиена.
Подойдя к стражам у главных ворот, он обратился к ним с просьбой допустить его к королю ЯндолАнганолу, предъявив при этом фальшивую верительную грамоту, удостоверяющую его как полномочного посла из отдаленной державы Морструал. Эту грамоту ему изготовили ещё на Аверне, по его настоятельной просьбе.
После краткого допроса в будке стражи его отвели в одну из дворцовых пристроек и попросили ждать. После долгого ожидания он был наконец препровожден в заднюю часть дворца, где, как он знал, располагались покои главного советника Ирвраша.
Всё здесь привлекало к себе его внимание и казалось роскошным, отлично исполненным — ковры, вычурная резная мебель с бесполезными завитушками, камины, толстые занавеси на окнах, расписные потолки — на всё он взирал, дрожа от возбуждения, словно в лихорадке. От непривычно жирной лепешки его пробрала тошнота, но мир вокруг был подобен волшебной мозаике, сложенной из потрясающих кусочков, и так во всём, даже в самых ничтожных мелочах, даже в каждом волоконце ковра, на котором он сейчас стоял, — ковер, как догадался Билли, был соткан мадис. Во всём он искал отзвук длинной истории планеты, всё оценивал по старой привычке всё сопоставлять и анализировать.
Королева королев, сама МирдемИнггала, бывала в этой комнате, стояла на этом самом ковре, на этом самом месте, ступала обутой в сандалию ногой по сказочным зверям и пёстрым птицам, покорно и молча принимавшим на себя вес её изящного тела...
Уставившись на ковер, Билли ощутил уже резкий приступ тошноты. Нет, это не может быть вирус, для него ещё слишком рано! Он схватился за живот. Если не вирус, тогда точно лепешка. Он не привык к такой жирной еде. Еда на Аверне была тщательно сбалансированной и исключительно полезной для здоровья — а это значило, что таких вредных веществ, как жир и сахар в ней почти что не было. Как не было и вкуса.
Билли оглянулся, и, заметив кресло, сел. За стенами дворца, частично видимый в его узких окошках, лежал мир, где всё и вся имело по две тени. Совсем недавно Билли ощущал его знойное дыхание. Это был настоящий мир, мир его королевы, не то искусственное прибежище шести тысяч несчастных, откуда вышли он и Рози. Этот мир был прекрасен, но Билли не был готов к встрече с ним. Да, совсем не готов...
Он вдруг рыгнул. Очень громко. Теперь он понимал, что имел в виду наставник, когда говорил, что он может быть счастлив с Рози. С ней он мог воплотить все свои сексуальные мечты — если бы был только чуть посмелее. Но пока королева занимала его мысли, он тешился ими с ней, в своих грезах. Сейчас, когда настоящая королева была так близко, об ней не хотелось и думать...
Дверь со скрипом отворилась — даже эта ветхая дверь была чудом. Появившийся сонный секретарь проводил Билли в покои советника. СарториИрвраш собственной персоной должен был появиться здесь с минуты на минуту. А до той поры посетителю надлежало сидеть в приемной и ждать его. Это могло стать нелегким испытанием — но у Билли с собой была небольшая аптечка, содержащая средства почти что от всех здешних болезней, в том числе и от отравлений непривычной едой. Воровато оглядываясь, Билли украдкой проглотил пару пилюль. К его великому облегчению, пилюли подействовали быстро. Тошнота прошла, и резь в животе отпустила. Он с облегчением перевел дух.
Появившийся в конце концов советник показался ему очень старым и усталым. Плечи его были опущены и весь его вид, несмотря на учтивость приветствий и церемонность, говорил, что мыслями он пребывает где-то совсем в другом месте. Выслушав приветствия Билли без всякого интереса, он проводил его в комнату, битком набитую книгами и свитками летописей, очевидно, в свой кабинет. На знаменитого советника Билли взирал с подобострастием и восхищением. Ну как же — видная историческая фигура! Когда-то, будучи ещё худощавым молодым человеком с орлиным носом, СарториИрвраш стоял за спиной отца ЯндолАнганола, помогал ему строить саму государственность Борлиена.
Гость и хозяин кабинета уселись друг напротив друга. Задумчиво дернув себя за усы, советник что-то пробормотал и вздохнул. Странно, но его присутствие теперь вовсе не смущало Билли, который, стараясь держаться естественно и спокойно, неторопливо представился и принялся описывать своё путешествие из Морструала, что за Нктрикхом. Советник обхватил себя за плечи, словно желая укачать, как малое дитя.
Когда поток слов Билли наконец иссяк, он замолчал и в кабинете повисла озадаченная тишина. Может быть, советник не понимает его олонецкого?..
Очнувшись, советник Ирвраш вдруг заговорил.
— Мы сделаем всё, что в наших силах, дабы оказать вам всяческое содействие, сударь, хотя — как это ни горько — наша страна переживает не лучшие времена.
— Мне необходимо обсудить с вами некоторые вопросы, а также встретиться с их величествами, — твердо сказал Билли. — Мне есть, что вам предложить. Я имею в виду бесценное знание, а взамен я хочу услышать ответы на некоторые свои вопросы, например...
Отрыжка вновь прорвалась наружу и Билли смущенно зажал рот ладонью. Живот вновь резко заболел. Пилюли Аверна, созданные, конечно, лишь с помощью теоретических изысканий, оказались не такими уж и надежными.
— Прошу прощения... — выдавил он. До последнего часа ему не доводилось встречаться с телесными недомоганиями и они спутали все его мысли. Вопросы, которые могли бы изменить ход истории всей Геликонии, так и не были заданы.
Советник равнодушно махнул рукой.
— Нет-нет, вы простите меня. Да, я тот, кого некогда называли Носителем Знания, просто случилось так, что сегодня нас постигло ужасное, ужасное несчастье...
Поднявшись, советник вцепился пальцами в свой перепачканный кидрант, качая лысой головой и глядя на Билли так, словно увидел его только что.
— Что за несчастье? — с тревогой спросил Билли.
— Королева, сударь, королева МирдемИнггала...
— Что с ней, она погибла? — с ужасом спросил Билли.
Советник вдруг с гневом стукнул костяшками пальцев по крышке стола.
— Наша королева изгнана из столицы, сударь, она отправилась в ссылку. Сегодня утром отплыл корабль, на котором она держит путь к далеким южным берегам. К древнему Гравабагалинену. И, скорее всего, уже никогда не вернется оттуда.
Закрыв ладонями лицо, Билли разрыдался, как ребенок. В один миг его жизнь потеряла всякий смысл.
Глава 6.
Несчастья советника
Был древний край, зовущийся Эмбруддок, в котором среди искони живущих там крестьян ходила поговорка: 'Нет ни одного клочка земли, где можно жить сносно, но нет ни одного клочка земли, где кто-нибудь бы не жил'.
Поговорка была в определенном смысле справедлива. Даже в нынешний, более чем неспокойный век, когда почти никто не сомневался, что миру не избежать гибели в геенне огненной, тысячи путников всех мастей продолжали кочевать по землям Кампаннлата. От целых племен, начиная от вечных мигрантов мадис и кочевых народов Трибриата и кончая пилигримами, измеряющими пройденный путь не в милях, а в усыпальницах и часовнях; от банд разбойников, различающих ту или иную местность по количеству перерезанных там глоток и сорванных кошельков, до одиноких странствующих торговцев, проходящих тысячи миль для того, чтобы продать песню или камень чуть дороже, чем дома, — все эти люди находили успокоение и отраду в беспрерывном скитании.
Даже пожары, пожиравшие в сердце континента целые провинции и прекращавшие своё собственное путешествие только у реки или на краю пустыни, не могли заставить путников свернуть с пути. Более того, именно пожары прибавляли новые несчетные тысячи к числу странников, пополняя их ряды множеством беженцев, пустившихся на поиски нового крова.
Одна из таких групп беженцев спустилась к Матрассилу по Валворалу как раз вовремя, чтобы увидеть отбывающую в изгнание королеву МирдемИнггалу. Королевские стражники не позволили странникам глазеть на удивительное зрелище разинув рот. Несколько офицеров, спустившись по крутому берегу к утлым челнокам несчастных, немедленно рекрутировали их и тут же отправили на Западную войну.
Но в этот полдень жители Матрассила на время забыли о войне — точнее, заставили себя выкинуть из головы мысли о ней перед лицом новой душераздирающей драмы. В скудной животрепещущими событиями жизни наступил день яркий и значительный: нищета, приучившая народ к терпению, вынуждала его при первой же возможности бежать в мир иллюзий. По этой же причине народы Геликонии прощали своим королям и королевам их пороки и наделяли их невиданными качествами, дабы потрясение от падения их идолов смогло расцветить серость и пустоту существования.
Плывущий над городом дым саваном окутывал толпу на набережной, глуша все разговоры. Королева появилась в собственном экипаже и медленно проехала мимо; люд расступался, давая ей дорогу. Вились и хлопали флаги, а ещё — вымпелы и знамена с надписями 'ПОКАЙСЯ!' или 'УЗРИ В НЕБЕ ЗНАМЕНИЕ!' Королева сидела прямо и глядела перед собой, не поворачивая головы ни направо, ни налево, словно мумия.
