— Так и есть, хотя и не совсем. На материке сейчас скопилось несколько десятков тысяч тех, кому революция на Кубе была поперек горла. Собственники плантаций, недвижимости, и их клиентела, члены семей и верные слуги. Вот этим-то, действительно, очень бы хотелось вцепиться нам в горло. И деньги у них есть, — вздохнул Холстед, — Помимо всем известных Бакарди, полно и других инвесторов. Собственно, Бакарди, как мне кажется, нарочно держаться на виду, чтобы прикрывать основных. Это, конечно, Даллес, у которого пара пальцев засунуто в каждый, полное чувство, пирог в этой части света, это Рокфеллеры, Делано, Аркетты, Хилтоны, Кохи, Карнеги и другие. Люди с большими деньгами, которых в один прекрасный день взяли, и лишили их владений… Вы ведь уже беседовали с Кастро?
— Да, он принял нас с Салли вчера, — кивнул Ник, — Очень приятный человек, был с нами весьма радушен.
— Вот, — кивнул Фред, отхлебывая свой ром, который он пил самым невозможным, пиратским, способом: безо льда, без колы, и вообще без ничего, — Фидель очень приятный мужик. И Рауль тоже молодец. И Камило, и другие. Отличные парни. Но коммунисты из них из всех, — прямо скажем, как из говна пуля. Так было еще совсем недавно, Николас! И так бы оно и осталось дальше, если бы наши толстосумы имели бы чуточку терпения и на чуток меньше чванства.
— В чем оно выражалось? — с интересом спросил Ник.
— Да в том самом. «Никаких реформ!» — орали они. «Собственность священна! Поэтому — никаких конфискаций! Молодцы, что убрали Батисту, нам этот сукин сын тоже не нравился. А теперь — обратно в стойло и слушать, что велит хозяин!». Я не шучу, Николас, почти так все и было. Естественно, что с таким народом, как кубинцы, так разговаривать нельзя, но разве же нашим богачам было дело до каких-то там особенностей народного менталитета? Для них кубинцы — поголовно, тупые дикари, и от них требуется только сахар, киски в борделях и прислуга в казино. Все! Можно сказать, что в коммунисты все мои товарищи-кубинцы, все, кроме Гевары, заделались с подачи буржуев, и благодаря буржуйской дури…
— Вы хотите сказать, что Кастро, Сьенфуэгос и другие неискренни в своих симпатиях к нам?
— Нет, с чего вы взяли? — удивленно поднял бровь Холстед, — Они искренни. Но их симпатию вызывало, поначалу, не то, что мы коммунисты. А то, что мы не рвачи, мы не гонимся за корыстью, не лезем поближе к деньгам, и приносим реальную пользу. Именно это обернуло их к нам, а не внутренние убеждения, во всяком случае, в первую очередь это. Кастро были, оба, вполне обычными буржуазными демократами. Мальчики из хорошей семьи, что вы хотите… Сьенфуэгос — из рабочего класса, и с хорошей закалкой, из него вышел отличный солдат, но он слишком молод, и, откровенно говоря, маловато читал. Еще недавно он был скорее, анархистом по убеждениям, и, говорят, отговаривал Фиделя иметь дело с русскими, потому что те «предали Махно и подавили Кронштадт»! — тут Холстед оглушительно засмеялся, — Но сейчас все они, — практически, коммунисты. А через пять-десять лет будут и фактически, если дело пойдет так же, как сейчас. Что до гусанос… Они не рассчитывают ждать ни пять, ни десять лет. Они готовят вторжение. Некоторое время они тренировали свои отряды в США, на базе морской пехоты в Куантико. Потом — в зоне Панамского канала и в Гондурасе. Еще год назад они рассчитывали развернуть против нас партизанскую войну, забрасывая организаторов подполья и террористов. Но с этим у них вышел облом. За прошлый год мы ликвидировали четыре группы диверсантов, захватили много оружия, из США и с Доминиканской республики, много взрывчатки, и даже один самолет, который неудачно сел, доставляя группу. Арестовали несколько десятков диверсантов. Мои парни тоже в этом участвуют, мы, десантники — главный мобильный резерв министерства государственной безопасности. Словом, скоро они поймут, что так с нами не справиться — и попробуют нас на прочность.
— Вы так спокойно говорите про это, — заметил Ник, — Будто за этими… гусанос, стоит не Америка, и вы не знаете, какова её мощь.
— А что толку переживать раньше времени? — резонно ответил Холстед, — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Поверьте, я войны хочу меньше, чем кто-либо на этом острове — а на этом острове дохрена кто, ответственно заявляю, нюхнул войны полной грудью, и сейчас поискать надо еще более миролюбивых людей. Но, Ник, между нами: не завидую я тем, кто попытается лишить кубинцев их завоеваний. Да, они бедные люди, вооруженные черте чем, и одетые, как форменные чучела. Да, тут 22% взрослого населения безграмотны, как морские ежи: такая уж вот при Батисте была система образования. Но, поверьте, когда гусанос решаться и сунутся сюда, им глаза на жопу натянут, раньше чем вы успеете сказать: «Бинго!»
Гл. 6 Куба-США.
К оглавлению
Этот разговор, и все увиденное своими глазами, изрядно убедили Ника. В конце концов, ясное дело, он подтвердил свое желание остаться, и сейчас, в Ольгине, делом доказывал, что способен не только на разговоры, одновременно организуя переделку пулеметов, карабинов и снайперских винтовок под единый стандарт. Кроме того, на него возложили дело, в котором Нику пришлось разбираться на ходу: запуск патронных линий и отработку основных типов боеприпасов. На Кубе было немало меди и цинка, и их уже начали выплавлять, но пока все компоненты патронов были привозными. Впрочем, никого это, кажется, не расстраивало: латунный прокат, свинцовый стержень, капсюля и порох закупать за границей было намного проще, чем готовые боеприпасы.
Хватало в жизни и трудностей. Ник, например, никак не мог привыкнуть к манере работать своих подчиненных. С большим трудом, частенько прибегая к авторитету самого Сьенфуэгоса, он добился явки рабочих-кубинцев на свои места вовремя, то есть, к 8 часам утра. До этого они в совершенно произвольном порядке приходили в промежутке между 7 и 11 часами, а могли явиться только к обеду, поскольку бывали заняты какими-то очень важными домашними делами (например, с энтузиазмом исполняли супружеские обязанности в честь серебряной свадьбы). В полдень, после обеда, вся Куба ложилась поваляться в гамаке со стаканом лимонада, вне зависимости от того, насколько ответственная работа стояла на повестке, и нередко этот отдых затягивался на два-три часа. Когда Ник впервые с этим столкнулся, он был так потрясен, что хотел немедленно уволить эту толпу бездельников, совершенно чуждых патриотизма. Но мастер цеха, Доминго Эстебас, испанец по происхождению, объяснил главному инженеру, что, во-первых, все кубинцы отдыхают пару часиков в обед из-за жары. Во-вторых, если уволить этих бездельников, есть риск других бездельников уже и не найти — в цех и так собрали лучших станочников Кубы, можно сказать, цвет, красу и гордость промышленного пролетариата острова. Ну, и наконец: прямо сейчас жаловаться и требовать массовых увольнений, все равно, некуда. Поскольку и директор завода, и команданте Сьенфуэгос, и команданте Кастро, и другие представители руководства, вне всякого сомнения, тоже валяются в гамаках, и к телефону нипочем не подойдут… Поэтому лучше камраду Фрезеру самому пойти в кабинет, да подремать от души в кресле, а если сон не идет — махнуть перед этим немножко рому с апельсиновым соком, отлично помогает… В конце концов, удалось придти к договоренности, о том, что сиеста не должна длиться больше полутора часов. Подобный подход рабочих, хоть и не без ворчания, но устраивал, хотя они и говорили, что, не будь на горизонте проклятых гусанос, против которых они и производили оружие, ни один приличный кубинец не согласился бы на столь безжалостную эксплуатацию.
Все соседи и знакомые Нику и Салли американцы, англичане, чехи, немцы и русские, работавшие с кубинцами, нет-нет, а жаловались на подобное отношение подчиненных и обучаемых к работе. Кубинцы, как и многие народы, многие поколения трудившиеся в условиях монокультурной экономики, имели привычку к тяжелому, самоотверженному труду. Но лишь в короткий период уборки урожая. В перерывах же между страдами, кубинцы предпочитали беречь силы, живя размеренно и неторопливо, проявляя склонность к созерцанию и спокойствию. Ни на какое досрочное выполнение плана рассчитывать не приходилось: пока кубинец был уверен, что у него есть некоторый запас времени, он пребывал в твердом убеждении, что торопиться не только неприятно, но и вредно. На любой вопрос Ника, в котором присутствовало слово «Когда?», неизбежно следовало знаменитый латиноамериканский ответ на все вопросы: «Маньяна!» (то есть, «завтра!», лаконичный вариант русского выражения про работу и волка) Оставалось надеяться, что кровожадные гусанос тренируются у себя в Гондурасе примерно в таком же режиме…
Другой сложностью было то, что Нику пришлось, прямо на ходу, учиться заново. Куба еще не входила в ВЭС, но уже приняла все его промышленные стандарты: допуски и посадки, номенклатуру материалов, ГОСТы чертежей и так далее. Естественно, что Ник ничего этого не знал и никогда толком не изучал. Пришлось здорово попотеть, чтобы подобрать соответствия с привычной ему системой наименования материалов, оформления чертежей и эскизов, метрической системы с дюймовой. Помогало то, что эту адову работу, как выяснилось, уже проделали один раз русские и, отчасти, американские инженеры во время Второй Мировой, когда промышленность США выполняла советские заказы по ленд-лизу. Кто-то очень мудрый и предусмотрительный в СССР предвидел эти сложности, и на столе у Ника имелся марочник сталей и сплавов, с таблицами соответствия, и даже переведенный на английский. Но русский язык все равно пришлось учить, хотя бы примерно в тех же пределах, в каких медики изучают латынь. У Салли, работавшей, как и в Америке, на контроле, получалось лучше. Уже через месяц она довольно бойко беседовала на русском с временными соседями по поселку, семьей из СССР, в которой один из супругов был инженером с завода Ростсельмаш, а другая — агрономом.
Вообще, то, с какой скоростью тут делались дела, поражало. Несмотря на неспешный ритм жизни кубинцев, революция, хоть и, в значительной степени, силком, но заставила их встряхнуться и начинать работать так, что, порой, уже американцы с них недоумевали. Так, очень быстро вставала на ноги фармакология, уже в конце 60-го начав выдавать на гора первые партии антибиотиков, обезболивающих, противогрибковых и других дефицитных препаратов, производство которых в этой части света еще год назад являлось железной монополией концернов США. Буквально на глазах росли теплицы, рощи хлебного дерева, автоматизированные и вертикальные фермы. Множились ухоженные городские районы с причудливой, но по-своему красивой архитектурой, ничуть не напоминающие обветшавшие старые колониальные кварталы. Кубинцы с любовью и очень тщательно делали все, что имело отношение к детям — строили детские сады, школы и техникумы, спортивные сооружения, больницы и детские площадки. Ник даже представить себе не мог, насколько важно для простых кубинцев бесплатное десятилетнее среднее образование — все таки, полагал он, 22% безграмотных взрослых, это не 80%, как было в Китае в начале века, и вопрос не так остр. Но он был очень острым, настолько, что право бесплатное получение всех ступеней образования было записано в Конституции. Однако, законы законами, а главное было в том, что кубинцы их последовательно реализовывали. Учились и взрослые: так, один из рабочих Ника, китаец по имени Фухуа Вонг, оговорился, как-то, что на курсы по ликвидации безграмотности записался его 70-ти летний отец, всю жизнь бывший простым прачкой.
Собственный отец Ника, кстати, тоже уже далеко разменял шестой десяток, однако на новом месте прижился неплохо. Работать под началом сына, он, правда отказался: как из того соображения, что в их трудовых отношениях заподозрят кумовство, так и просто сославшись на желание, хотя бы конце жизни, сменить занятие.
— Я всю чертову жизнь не видел ничерта, кроме этих винтовок! — с искренней страстью ответил он на вопрос сына, — Ты даже не представляешь, Ник, как они меня достали. Разреши уж мне заняться тем, что я буду делать с удовольствием.
В принципе, Гюнтер Фрезер мог вообще придаваться безделью, благо, кубинцы бы его в подобном устремлении полностью поняли и одобрили. Однако, это было не по душе самом старику, и он устроился во только что открытый индустриальный техникум, где, пять дней в неделю по три часа, наставлял будущее кубинской промышленности уму-разуму. В довершение ко всему, на тропическом острове Гюнтер почувствовал себя существенно лучше, к нему вернулось здоровье и жизнерадостность, о какой он давным-давно и думать забыл в Илионе. В сентябре 1960-го он огорошил Ника и Салли известием, что собирается … жениться. Его избранница, сорокалетняя вдова по имени Розита, руководила кооперативным кафе в Гаване, и, по совместительству, была там шеф-поваром. Пышной свадьбы играть не стали, Гюнтер просто собрал вещички, и переехал к супруге в Гавану. Зато новоявленная мачеха Ника оказалась отличной бабушкой Джозефу, души не чая в парнишке, и проводя с ним столько времени, сколько позволяла работа…
За этими житейскими моментами Ник, даже, временами забывал о том самом разговоре с Холстедом, да и сам Фред при встречах никогда к нему не возвращался. А, между тем, зимние Карибские шторма несли, кроме запаха соленой воды и водорослей, и предвестия новых испытаний. В октябре гусанос впервые попытались высаживать на остров сравнительно крупные отряды, в несколько десятков человек с тяжелым вооружением. Эти попытки полностью провалились, пресеченные совместными усилиями кубинской контрразведки, армии и флота. Американские самолеты ежедневно нарушали воздушное пространство, сторожевые корабли и эсминцы задерживали или топили каждое судно, нарушавшее, по их мнению, блокаду. Товарищи Ника тоже чувствовали, что развязка близка, ведь каждый из них держал руку на своем рычаге механизма самозащиты острова. Ник, как оружейник, ощущал, что время ускоряется, особенно сильно, но и другие не отставали. Желание придумать что-то, чтобы надежнее защитить новый дом толкала их на интересные идеи и рационализаторские предложения. Так, на заводе сельхозтехники начали производить самоходные артиллерийские установки, на базе советского седельного тягача высокой проходимости ЗИС-151. Установка была не совсем обычной: она была смонтирована единым блоком в габарите стандартного контейнера, и включала в себя качающуюся часть советской гаубицы М-30, установленную на тумбовую установку кругового обстрела, небольшой кузов для расчета и боеприпасов, колесный ход и домкраты, на которые артиллерийская часть вывешивалась при стрельбе. Особенностью САУ была универсальность — блок с орудием и кузовом мог зацепить абсолютно любой контейнеровоз, как военный вездеход, так и обычный гражданский. В некотором роде, установка совмещала достоинства САУ и буксируемых пушек. Разработали её, совместно, американский коммунист, ранее работавший на заводе «Додж», и уже упомянутый ростовский инженер из СССР. Чуть позже они разработали на том же принципе еще одну установку, на этот раз с артиллерийской частью дальнобойной пушки М-46, для нужд береговой охраны. Подобные «рацухи» сыпались во всех отраслях, от производства взрывчатки, до строящегося НПЗ и животноводства.
