Окинув женщин презрительным взглядом, король снова повернулся к советнику. Лицо Орла покраснело от дикой злобы, краска волнами спускалась на шею и обнаженный волосатый торс.
— Значит, я всё-таки преступник?! Ты снова это повторил, мерзавец! Я преступник?! Ты, старая крыса, ты, давший мне этот подлый совет, теперь позволяешь себе оскорблять меня?! Меня, своего короля и господина?! Всё, убирайся вон! Сейчас же, пока я не убил тебя!
Развернувшись, король шагнул к своей одежде, сложенной на стуле.
Ошалев от страха, не думая о том, что он и так зашел уже слишком далеко, СарториИрвраш дрожащим голосом пролепетал:
— Простите, ваше величество, но мне кажется, я понимаю ваш замысел. Отстранив меня от дел, вы получите возможность обвинить меня перед скритиной во всём, что произошло, свалив на меня всю мыслимую вину и тем самым очистившись в глазах народа. Может быть, вам даже удастся ввести их в заблуждение... неплохое решение, государь, очень неплохое, хотя и предсказуемое, не новое — хотя, вместе с тем, можно согласиться, как изящно...
Схватив себя за горло, советник замолчал. Багровый вечерний свет заполнял комнату. Испод облаков за окном освещали вспышки далеких зарниц. Взявшись за рукоятку лежащего на столе меча, король вытащил его из ножен. Потом с улыбкой взвесил меч в руке.
Попятившись, СарториИрвраш опрокинул кувшин с теплой водой, разлившейся по кафельному полу широким потоком. Лицо его стало пепельно-бледным.
ЯндолАнганол начал бой с тенью, выполняя свои обычные упражнения с мечом, делая выпады, уклоняясь от ударов и нанося их, иногда уходя в глубокую защиту, иногда переходя в атаку. Фехтуя, он быстро передвигался по комнате. Прислужницы жались к стенам, тихо охали и не смели вымолвить ни слова.
— Туше! Ампо! Хоп! Туше!
Меч короля со свистом рассек воздух — и лезвие вдруг устремилось к советнику. Стальное остриё замерло всего в нескольких дюймах от шеи СарториИрвраша. Не опуская меча, король сказал:
— Где мой сын, а, старый козел? Где он, где Робайдай? Ты знаешь, что он хочет моей смерти?!
— Мне хорошо известна история вашей семьи, ваше величество, — ответил СарториИрвраш, вновь инстинктивно прикрывая горло руками.
— Мне нужно уладить дело с моим сыном, — со страшной улыбкой сказал король. — Может быть, ты прячешь его у себя, в этом своём кроличьем садке?
— Нет, государь, у меня его нет! — почти взвизгнул перепуганный советник.
— А я говорю, прячешь — фагор-стражник донес мне! И знаешь, что он ещё мне нашептал? Оказалось, ты не так уж скорбишь по жене, как говоришь, — с бабами ты по-прежнему лихой, ага?
— Государь, события последнего времени утомили вас, вы перевозбудились, — бессознательно пробормотал СарториИрвраш, глядя на меч короля, как на змею. — Позвольте дать вам...
— Я больше не приму от тебя ни одного совета, старый козел, а вот ты сейчас получишь сталь в глотку, если не скажешь мне правду! — гневно заорал король. — Отвечай же! У тебя в комнатах кто-то есть?
— Да, сударь, конечно — у меня там есть посетитель, юноша из Морструала, и только-то, — жалобно пролепетал до смерти перепуганный советник.
Король презрительно хмыкнул.
— Юноша, говоришь? Ах ты старый извращенец...
Внезапно король потерял интерес к посетителю советника. С криком вскинув руку, он метнул меч, глубоко вонзившийся в деревянную балку под потолком. Подпрыгнув, король ухватился за рукоятку и вырвал оружие, при этом полотенце упало с его бедер.
Наклонившись, советник поднял полотенце, чтобы вернуть его монарху, и льстиво проговорил:
— Я понимаю, откуда происходят ваша ярость и безумие, государь, и вполне допускаю...
Эти слова и оказались воистину роковыми. Схватив вместо полотенца кидрант СарториИрвраша, король рванул его на себя, чуть не свалив советника с ног. Полотенце снова полетело на пол. Советник испустил сдавленный крик. Пытаясь вырваться, он поскользнулся, упал и потянул за собой короля — они вместе тяжело рухнули на пол, прямо в лужу натекшей воды.
Через мгновение король, вскочив ловко, как асокин, уже снова был на ногах, и, вдруг успокоившись, махнул рукой прислужницам, приказав им помочь советнику подняться. С помощью двух служанок советник с трудом встал, кряхтя и держась за спину. Его старый позвоночник словно превратился в битое стекло.
— Теперь уходите, сударь, — неожиданно спокойно приказал король. — Убирайтесь вон из моего дворца и из моего города. Собирайте вещи — и поторопитесь, пока мне не пришла охота показать, каких глубин способно достигать моё... безумие. И помните — я знаю, кто вы: проклятый Акханабой атеист и богохульник!
Добравшись до своих покоев, советник приказал служанке-рабыне размять его ушибленную спину и втереть в неё целебную мазь. Какое-то время он лежал так и отдыхал, постанывая от боли и унижения. Его личный страж и телохранитель, фагор Лекс, взирал на страдания хозяина с полнейшим равнодушием.
Получасом позже советник попросил сока скваанейи в бокале, набитом лордриардрийским льдом, жадно выпил его, и, тщательно взвешивая каждое слово, написал королю письмо, время от времени почесывая отбитую спину.
'Достопочтенный государь!
Я верой и правдой служил дому Анганолов много лет, чем снискал заслуженную славу и уважение. Я и сейчас готов продолжать службу, несмотря на все ваши выпады в мою сторону, поскольку мне хорошо понятна буря, поднявшаяся в душе Вашего Величества и затмевающая Ваш разум.
Что касается моего атеизма и преданности наукам, на что Вы так часто соизволяете гневно мне указывать, то позволю себе сказать, что я таков, каков уж есть, а науки и чистый незатуманенный разум позволяют мне видеть мир в истинном свете, без прикрас или уничижения. Я никогда не пытался настроить Вас против вашей веры; единственное, чего я хотел — указать Вам, в чем и как слепая вера может затруднить Ваше и без того сложное положение.
Я вижу наш мир в его повсеместном единстве. Вам известно о моём открытии полосатой окраски хоксни, опровергнувшем прежнее общее мнение. Открытие моё крайне важно, поскольку соединяет в одну цепь времена нашего Великого Года и даёт общее представление об их сути. Я уверен, что не только хоксни, но и многие другие растения и животные имеют свойства адаптации подобного же характера, позволяющие им выживать в тяжких условиях нашего непростого и столь разительно меняющегося климата.
Определив для себя всё это, я задал себе вопрос: возможно ли, что и у людей существует нечто увековеченное на все времена, пронесенное сквозь холода и жару многих Великих Сезонов? Возможно, это 'нечто' по природе совершенно отлично от окраски хоксни в том смысле, в котором человек отличается от зверя? И я нашел себе ответ на этот вопрос.
Именно религия есть связующая сила общества, объединяющая людей в пору невыносимых холодов, или, как теперь, мучительной жары. Этот институт, сплачивающий общество, объединяющий, предотвращающий раскол и разброд, необычайно ценен, поскольку позволяет нациям выживать и сохранять единство.
Но вместе с тем религия не может управлять мыслями и жизнью каждой личности. Принося слишком многое в жертву вере, мы становимся её рабами, как мадис стали рабами своего укта. Государь, я прошу простить мне эти строки, которые, я почти уверен в этом, Вы не найдете приятными, но взгляните на вещи трезво — разве сами Вы не жалкий раб служителей Акханабы...'
Написав это, советник опомнился. Нет, так не пойдет — как обычно в последнее время, он зашел слишком далеко. Прочитав подобное письмо, король немедленно отдаст приказ убить его или сделает это сам, что при его теперешней взвинченности более чем вероятно. Торопливо бросив в печь предательский листок бумаги, советник переписал письмо, наполнив его униженными извинениями. Закончив, он вызвал Лекса и приказал двурогому доставить письмо в покои государя. После чего упал в кресло и разрыдался.
Пролив слезы, он задремал. Через какое-то время, очнувшись, он увидел над собой Лекса, молча гоняющего в ноздрях белые молоки. Фагоры были молчаливы и терпеливы как ни одно живое существо на свете, и эту черту анципиталов советник ценил больше всего; он ненавидел двурогих в целом, но считал их более исполнительными сравнительно со слугами-людьми.
Судя по настольным часам, было около полуночи. Советник зевнул, потянулся и вновь помассировал отбитую спину. За окном над пустым дворцовым двором продолжали мигать зарницы. Дворец спал — весь, до последнего фагора, за исключением, может быть, короля. СарториИрвраш подумал, чем же занять себя после неурочного сна. Долго ему думать не пришлось.
— Лекс, я хочу пройти к моему пленнику и наконец поговорить с ним. Тебе придется проводить меня. Ему сегодня давали еду?
Фагор, у которого не дрогнул ни один мускул, а шевелился только рот, ответил:
— Узник накормлен, он сыт, сударь.
Двурогий страж советника говорил низким голосом, растягивая согласные и заставляя их вибрировать, отчего почтительное обращение прозвучало у него как 'шшжжударрь'. Запас олонецких слов двурогого был весьма скуден, но советник, испытывая отвращение к расе анципиталов, принципиально отказывался учить хурдху, дабы подчеркнуть это.
Среди полок, почти сплошь закрывающих стены его кабинета, имелся вместительный буфет. Шагнув к буфету, Лекс осторожно повернул его на скрытых петлях, открыв спрятанную позади железную дверь. Достав из кармана ключ, двурогий вставил его в скважину и не без труда повернул. Железная дверь отворилась; советник и фагор ступили внутрь тайной темницы.
Когда-то давно это был один из обычных покоев. Во времена правления ВарпалАнганола, вольно обустраиваясь в его дворце, советник приказал заложить внешнюю дверь этой комнаты, оставив и замаскировав снаружи только один вход, из своего кабинета. В окно будущей темницы была вставлена решетка с толстыми прутьями. Снаружи ничего заметно не было — зарешеченное окно терялось в аляповатой мешанине фасада древнего дворца. Комната специально предназначалась для персональных 'гостей' советника, насчет которых он решал не беспокоить короля. Выход отсюда у них был лишь один — в реку, с мешком на голове. Впрочем, уже много лет зловещая комната пустовала. Теперь же советник с удовольствием вспомнил о ней.
Здесь, в темноте, с жужжанием летали или сидели, словно спали в душном жарком воздухе мухи. Мухи ползали по столу, а также по рукам Билли Сяо Пина.
Билли сидел на стуле. Его ноги и руки были прикованы толстой цепью к массивному кольцу, вмурованному в пол. Его одежда пропиталась потом. Окно в камере никогда не открывалось, поэтому в ней стояла невыносимая духота и вонь.
Вытащив из кармана мешочек с скантиомом, пелламонтейном и другими ароматными травами, СарториИрвраш поднес его к носу, после чего указал фагору на смердящее отхожее ведро в углу комнаты.
— Вынеси это.
Лекс молча повиновался.
Взяв стоявший в камере стул, советник поместил его так, чтобы оставаться вне досягаемости любых возможных поползновений заключенного, и сел. Опускался советник на стул чрезвычайно осторожно, держась за ноющую поясницу и тихо ругаясь. Усевшись, он, прежде чем начать разговор, закурил длинную сигарету с вероником, ещё более сгустившую царившую здесь нездоровую атмосферу, что и сыграло роковую роль...
— Итак, БиллишОвпин, ты сидишь здесь уже два дня, — начал он. — Пришла пора расставить все точки над 'i'. Я — главный советник короля Борлиена и в моей власти применить к тебе пытки, если мне вдруг покажется, что ты снова пытаешься солгать. Ты, как следует из твоего рассказа, ни кто иной, как посол страны Морструал, ни больше и ни меньше. Однако твоя верительная грамота — фальшивка. Умным людям известно, что Морструал просто слишком дик, чтобы рассылать послов, — да ещё и с грамотами, написанными витьеватым стилем, вовсе не свойственным тамошним жестоким дикарям. Короля ты смог бы провести — но не меня. Ты обманом проник во дворец и уже потому заслуживаешь казни. Но когда я решил позвать стражников, ты вдруг заявил, что на самом деле ты птица гораздо более высокого полета — человек, сошедший в наш мир с Кайдау. Так кто же ты на самом деле? Кем назовешь себя сегодня? Акханабой? Я хочу знать правду!
Утерев лицо влажным рукавом, Билли слабым голосом ответил:
— Сударь, я уже сказал вам, что знал о вашей несравненной учености прежде, чем ступил на камень двора этого замка, прежде чем вошел в город Матрассил, и вы знаете, что это правда, сударь. Вместе с тем я во многом невежда и прежде всего в том, что касается принятого у вас обращения с документами. Да, я обманул вас — не стоило называться чужим именем, представляться другим человеком, — но я поступил так, поскольку сомневался, что вы способны поверить в правду, если выложить её вам сразу, без подготовки.
— Могу сказать без преувеличения, что сам я один из величайших искателей правды и радетелей о ней среди людей нашего несчастного века, — самодовольно заметил советник.
— Сударь, я знаю, — кивнул Билли. — И коль скоро это так, освободите меня! Позвольте мне следовать за королевой. Я никому не собираюсь причинить вреда, зачем же держать меня в заключении?
— Я держу тебя здесь потому, что надеюсь узнать от тебя кое-что ценное, возможно и полезное, — цинично сказал советник. — Поднимись-ка...
Пленник поднялся и советник внимательно его рассмотрел. Да, парень действительно выглядел необычно. Его сложение было более плотным, чем у худощавых жителей Кампаннлата, хотя его нельзя было назвать уродом, вроде тех чурбанообразных толстяков, которых иногда показывали за деньги на ярмарках и чьи предки, по слухам, не переболели костной лихорадкой, которую перенесли почти все жители Геликонии.
Оттассольский друг советника, анатом КараБансити, будь он сейчас здесь, сказал бы, что у пленника отмечается необычно скругленная структура скелета. Кожа молодого человека была необычно гладкой и малозагорелой, словно он жил под землей, нос-пуговка, обожженный солнцем, уже начинал шелушиться. Волосы у парня были тонкими и необычно светлыми.
Кроме того, присмотревшись, советник заметил в пленнике и некоторые другие отличия, хотя и не столь бросавшиеся в глаза: например, его манера держаться не походила на манеру держаться власть имущих. Слушая советника, самозванец редко смотрел на него, задерживая на нем взгляд более-менее надолго лишь когда говорил сам, хотя причиной тут мог быть и страх. Но он не мог быть и простолюдином. Глаза парня по большей части были устремлены вверх, вместо того чтобы быть обращенными долу. Кроме того, по-олонецки он говорил с незнакомым акцентом, на иноземный манер, да и одежда его была очень необычной. Всё это советник отметил для себя, прежде чем продолжить:
— Расскажи мне о мире, с которого, по твоим словам, ты прибыл. Я считаю себя разумным человеком и постараюсь выслушать и понять всё, что ты скажешь, каким бы невероятным этот рассказ мне ни показался.
Слишком глубоко затянувшись, советник поперхнулся дымом. Вернувшись с пустым ведром, Лекс поставил его на прежнее место и замер у стены, устремив взгляд вишневых глаз в точку, находящуюся где-то далеко в бесконечности за пределами темницы.
