Билли снова вскочил, возмущенный.
— И это говорите вы — атеист! Вы же не верите во Всемогущего.
Смутившись, советник затряс головой.
— Теперь я предпочитаю, чтобы мной правил Всемогущий, а не эти твои законы безумных превращений. Я хотел показать тебя королю ЯндолАнганолу — да сдается мне, что он не вынесет и минуты твоих безумных речей и велит посадить тебя на кол.
Спохватившись, СарториИрвраш вдруг вспомнил, что король теперь крайне далек от всего, что хотел бы предъявить ему его советник, — то есть, уже бывший советник. Ни умствования, ни рассудительность больше не интересуют его величество. Ярый приверженец рассудительности, сам СарториИрвраш не интересует короля. Слушая Билли, он вдруг вспомнил о другом молодом безумце — сыне короля, Робайдае. Некогда милый и послушный ребенок, Роба вдруг увлекся безумными фантазиями, возомнил пустыню своей изможденной матерью, нашел вкус в смертельно опасных игрищах, по временам не имеющих для СарториИрвраша вообще никакого смысла... и стал костью в горле своих любящих родителей, королевской четы.
Тут он вспомнил о собственной многолетней борьбе за постижение смысла всего сущего. Как могло случиться, что такая проблема, первоочередная и главнейшая, занимала во всем свете столь немногих?.. Кто таков этот Билли: простой сумасшедший, несущий дикий бред из перевранных до неузнаваемости кусков где-то полученного знания или в самом деле выходец с Кайдау, подосланный Вутрой, чтобы соблазнить и погубить его? Теперь это уже неважно: человек, способный так смущать умы, действительно не должен жить.
Советник повернулся к фагору.
— Лекс, стереги его пуще глаза. Завтра я подумаю, как избавиться от него и его безумия.
Вернувшись в спальню, советник ощутил вдруг дикий приступ ненависти. Король схватил его своей безжалостной дланью и опрокинул на пол! Немилосердно болела ушибленная спина, тело, которое годы иссушили и скрючили, казалось уродливым и хилым. Слишком много постыдного случилось за прошедшие дни...
На его зов явилась женщина-рабыня. На её лице были написаны те же недоумение и неохота, какие можно было прочесть на лице самого советника, когда тот являлся на королевский зов пред светлые монаршие очи.
— Разотри мне спину, — приказал он.
Прислужница послушно прилегла рядом и провела рукой от его затылка до поясницы. От советника разило вероником, фагором и мочой. Прислужница была рандонанкой, с ритуальными шрамами на щеках. От неё исходил легкий запах фруктов. Полежав немного на груди, СарториИрвраш перекатился к рабыне лицом — его член под кидрантом начал напрягаться. И правоверные почитатели Акханабы, и атеисты — все живые были равны в одном, всем им была дозволена одна-единственная утеха, одно убежище от страданий. Просунув одну руку меж темных бедер рабыни, советник положил другую на её мягкую грудь.
Подавшись вперед, она привлекла его к себе.
* * *
На Аверне неизвестные выпустили петицию, призывающую послать андроидов на поверхность планеты на выручку Билли Сяо Пину. Никто не придал петиции серьёзного значения. Условия, принятые Билли, однозначно утверждали: с какими бы трудностями ему ни пришлось столкнуться в нижнем мире, надеяться он может только на себя. Но даже это не остановило нескольких экзальтированных барышень из семейного клана Пин, заявивших во всеуслышание, что если Комитет Правления немедленно не пошлет спасателей, то они публично покончат жизнь самоубийством.
Но, несмотря на столь напряженную обстановку, жизнь на станции текла в обычном ритме, — как и все тридцать два века её существования. Мало кому из авернцев было известно, что земные технократы генетическим путем заложили в них покорность. Большие семейства продолжали анализировать поступающую с поверхности планеты информацию, автоматические системы продолжали отсылать результаты общестанционной деятельности по радиолучу на далекую Землю. По всей Земле были устроены гигантские просмотровые залы, подобные огромным морским раковинам.
Для людей Земли вести с Геликонии были не в новинку. Сигналы Аверна сначала принимали на Хароне, на внешней границе Солнечной Системы. Там информация снова подвергалась обработке, анализу, классификации, её подготавливали к публичному показу и только после этого передавали на Землю. Наибольшей популярностью среди землян пользовались передачи об отдельных семействах, своего рода мыльные оперы с продолжением из далекой двойной системы. Известия из дворца короля ЯндолАнганола считались самыми срочными новостями первой полосы. А ведь этим новостям была, ни много, ни мало, тысяча лет!
Аудитория подобных передач, составляющая основную часть земного сообщества, претерпевала перемены, во многом следующие происходящему на Геликонии, а иногда даже повторяющие его. Закат Эпохи Космоса ускорило быстрое продвижение ледников, спустившихся с земных полярных шапок, знаменующих наступление новой эры Оледенения. В девятом веке шестого тысячелетия от Рождества Христова ледники начали медленно отступать, а вслед за льдами двинулись и земляне. Старые национальные распри и вражда постепенно забывались. По мере смягчения климата главенствующее положение в душевной организации землян начали занимать добродушие и кротость, ставшие благодатной почвой для умудренного внимания к вопросам взаимодействия между биосферой, живущими в ней существами и собственно планетной твердью, на которой это взаимодействие имело место.
Из среды мыслителей и гуманистов вышли правители, наконец-то достойные своего народа. Разделяя общие убеждения, они превозносили мудрость и истину, чем и снискали всеобщую популярность. Новые правители землян хорошо понимали, что драма далекой планеты может послужить источником изучения не только безрассудства и ошибок, но и бесконечно переменчивых жизненных ситуаций. По их воле люди приходили к гигантским раковинам, и, затаив дыхание, с интересом взирали на отплытие в изгнание королевы, на сожжение мирдопоклонников, на ссору между королем и его советником. Вся эта последовательность событий, воспринимаемая как настоящее, сиюминутное, оказывала огромное эмоциональное воздействие на тех, кто следил, задрав головы, за сценами, разворачивающимися на огромных экранах. Все, кого они видели перед собой, давно уже были достоянием истории, древним окаменелым отложением, спрессованным в радиоволнах, на гребне которых они прибыли. Однако как залежи каменноугольного периода, сгорая в печах, отдают своё тепло, полученное от солнца эоны назад, так свет и жар геликонских событий наполняли сознание людей обновленной силой и энергией.
Огонь этот, конечно, опалял не всех. Некоторые земляне воспринимали передачи с Геликонии как реликт давно прошедших веков безудержной жажды власти человека над Вселенной, реликт тревожного периода истории, о котором лучше не вспоминать, а саму Геликонию — как скверную копию Земли, близкую к тем земным временам, когда дела вершились едва ли не хуже, чем на этой далекой планете. Эти новые люди обращались лицом к новому стилю жизни, где человек и его механизмы уже не были верховными судьями и вершителями судеб. Но и некоторые из стремившихся к достижению подобных целей всё же находили время одобрительно хмыкнуть в адрес ворчливого СарториИрвраша или признаться в сочувствии мирдопоклонникам.
Среди землян, даже среди поселенцев на новых мирах, было много поклонников королевы. День и ночь они проводили в ожидании беспрестанно текущих из космоса древних новостей.
Глава 7.
Злоключения Билли
в различных застенках
Был ли виновен в круговерти событий в Матрассиле Акханаба или безупречная геометрия небес, был ли этот ход событий предрешен или нечаянно вмешался слепой случай, главенствовала ли здесь свободная воля или детерминизм, — но следующие двадцать пять часов стали самыми ужасными для Билли. Все прелести, красоты и яркие краски, которыми он так восторгался в первые часы пребывания в столице, потускнели. Править бал начали кошмары.
Вслед за долгим днем малого лета, вечером которого советник Ирвраш допрашивал Билли, слушая, однако, с куда меньшим вниманием, чем заслуживали его речи, наконец-то наступила ночь. Почти пять часов в небе не светили ни Фреир, ни Баталикс.
Низко над северным горизонтом виднелась комета ЯрапРомбри. Но очень скоро и этот единственный источник неверного света поглотил поднявшийся густой туман. Вечное, неугомонное 'дыхание пустыни' утихло и туман принялся расползаться более основательно.
Туман пришел от реки, по которой совсем недавно уплыла королева. Поднявшись, клубящаяся влага в первую очередь отозвалась мурашками озноба в спинах паромщиков и перевозчиков, в общем всех тех, кто добывал пропитание среди вечной сутолоки судоходных Валворала и Такиссы. Некоторые из речников, возвращаясь по домам, наблюдали необычное природное явление. Их дома стояли на бедных улицах, тянущихся вдоль доков, — густой тусклый туман сделал эти и без того нищенские жилища ещё непригляднее. Жены, высунувшись из окон, чтобы захлопнуть ставни, видели, как идущие с реки мужчины растворяются во вселенском мареве, преследуемые бесформенными призраками — сгустками тумана.
Марево поднялось выше, зацепилось за утес, и, насмешливое и зловредное, перевалило через стены замка. Очень быстро солдаты в своей тонкой форме и распространяющие вонь мохнатые фагоры, обходящие дозором пожранный маревом замок, принялись ёжиться и покашливать. Дворец тоже не смог долго противиться вторжению и впустил в свои залы полчище клубящихся туманных призраков. Проникнув сквозь пустые комнаты покоев королевы МирдемИнггалы, туман принялся беззвучно хозяйничать и в покоях самого короля.
Вслед за дворцом захватчик прокрался и в мир, вырытый внутри гранитного холма. Марево гнусно заклубилось там, где ударяли в гонг, издавали возвышенные восклицания, молились, погружались в прострацию и устраивали торжественные процессии, где подавляли сознание и насаждали святость, поставленную на поток; тут лукавое дыхание тумана легко смешалось с дыханием монашества и прихожан, окружив освященные свечи пурпурным ореолом, словно здесь и только здесь туман нашел единственный для себя доброжелательный приют. Марево завилось вокруг босых ног монахов и постепенно, не сразу, нашло дорогу к тайникам горы. Туда, в эти потаенные места, был среди ночи препровожден со странным эскортом Билли Сяо Пин.
После ухода СарториИрвраша несчастный победитель лотереи устало уронил голову на руки, на заскорузлую столешницу, и предался лихорадочным размышлениям, когда мысли, словно шары, носятся в черепной коробке, не находя лузы. Иногда он пытался совладать со своими мыслями, но тогда те бросались врассыпную, как беглые каторжники, перемахивая через стену сознания. Приходилось ли ему раньше описывать Геликонию в форме 'спора с несведущим'? Конечно нет, ведь ему и в голову не приходило спорить о том, что спокон века считалось бесспорным, более того, единственно возможным. Думая об этом, Билли вспоминал гладкие многословные споры о сути действительности со своим старым наставником на Аверне, безопасные, но и бесплодные. Теперь, хлебнув действительности сполна, он не ожидал от неё ничего, кроме скорой безвременной смерти.
Преступницы-мысли снова бросились врассыпную, когда невероятно похожий на прямоходящего быка Лекс появился в камере и поставил перед Билли миску с едой.
— Ешь, — приказал анципитал Билли, поднявшему на своего стража мутные глаза.
В миске была каша с крупно нарезанными фруктами с яркой мякотью. Взяв деревянную ложку, Билли покорно принялся за еду. Каша показалась ему горькой. К тому же, едва покончив с ней, он почувствовал, что сейчас же провалится в сон. Со стоном оттолкнув тарелку, Билли снова упал головой на сложенные руки. Воспользовавшись затишьем, мухи уселись на тарелку и на его равнодушно подставленную щеку.
Подойдя к обшитой деревянными панелями стене напротив той, в которой была устроена потайная дверь в кабинет советника, Лекс стукнул в неё несколько раз костяшками волосатой лапы. В ответ также послышался стук, на который он в свою очередь ответил, стукнув два раза с большими промежутками между ударами. Одна из панелей, казавшаяся частью стены, отворилась внутрь камеры, запорошив пол пылью.
Из второй, спрятанной куда лучше, чем первая, двери появился фагор женского пола, гиллота, плавно движущаяся в свойственном своему племени темпе. Не теряя времени даром, она вместе с Лексом освободила от оков бесчувственного Билли и унесла его в глубь открывшегося за дверью прохода. Закрыв за собой тайную дверь, фагорша тщательно заперла её на засов.
Во дворце было множество проходов и коридоров, о которых мало кто знал: многие проходы были либо секретны, либо вовсе неизвестны людям, ибо представляли собой часть древнейшего лабиринта, вырубленного в горе ещё тогда, когда здесь жили лишь фагоры. Судя по заброшенному виду тоннеля, по которому анципиталы несли Билли, этим проходом с равным успехом могли не пользоваться и несколько лет, и несколько веков. Рослые фагоры целиком заполняли тоннель, едва оставляя в нем место для своей обмякшей ноши.
Фагоры-рабы в матрассильском дворце были столь же обычны, как и фагоры-солдаты. Именно часть фагоров-рабов, служивших в роли каменотесов (на которую двурогие, обладавшие огромной физической силой и равнодушным упорством, годились идеально), участвуя в работах по восстановлению дворца и его подземелий, замаскировали эти тайные проходы ложным полом или стеной, и их племя использовало их иногда для своих особых надобностей.
Через какое-то время, очнувшись, Билли сразу же обнаружил две вещи: во-первых, его куда-то несут, а во вторых, он парализован и не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Мохнатые носильщики спускали его по ступенькам спиральной лестницы, винтом уходящей в глубину скалы, и, казалось, бесконечной. Сам Билли висел на закорках фагорши, прижимаясь лицом к волосатой спине двурогой дамы и при каждом шаге бессильно бился лбом о её мощно ходящие лопатки.
Через неопределенный отрезок времени скрипнули петли. Анципиталы уложили его на открытую опускную дверь-помост. Густой запах и шарканье ног окружили Билли. На мгновение появившийся справа в его поле зрения факел тут же заслонила косматая голова. Он находился глубоко под землей и трехпалые руки беспрестанно мяли и ощупывали его. Малиновые и красные зрачки зловеще горели во мраке.
Опускную дверь закрыли и эхо металлического лязга прокатилось по подземелью. Где-то в стороне, там, куда он не мог взглянуть, смолисто трещал факел. Сходящий с ума от страха Билли испугался ещё больше, уже не надеясь на спасение. Он думал, что тут его и убьют.
И снова всё заслонила огромная мохнатая спина. Ещё одна дверь, опять ожидание, снова ступени, снова сводящий с ума шепот... На время Билли словно бы лишился чувств, хотя и не переставал сознавать, что спуск продолжается, что ему нет конца...
Откуда-то снаружи потянуло сыростью. Пройдя насквозь весь утес, на уровне земли фагоры сделали передышку. Билли вдруг поставили на ноги и повели под руки, словно пьяного. Он уже догадался, что с ним случилось, — в еду ему подсыпали какое-то зелье. Голова его моталась из стороны в сторону, и, ловя колеблющееся отображение окружающего, он осознал, что очутился в большом подземном зале, под самым потолком, на широком деревянном помосте, устроенном вдоль стен по периметру. Тут и там с перил помоста в зал свешивались флаги. Внизу, на полу, находились какие-то полуголые люди в одних набедренных повязках, кажется, босые. Довольно скоро Билли вспомнил название, существующее для таких людей: монахи. Монахи восседали за длинными столами и пировали, а такие же полуголые послушники прислуживали им за трапезой. К Билли вернулась память, он вспомнил монастырь у подножия холма, около которого покупал свою лепешку. Тайными путями его пронесли из дворца ЯндолАнганола в святилище.
