Ходьба несколько отрезвила его. С ним по-прежнему было двое фагоров, но Лекс куда-то делся: оба двурогих оказались гиллотами. Лекс, по всей вероятности, вернулся на свой пост в покои мирно спящего советника. Билли было закричал, пытаясь привлечь внимание монахов за столами, но его слабый голос тут же оборвал сильный удар в живот. Вскорости он и его провожатые снова нырнули во тьму.
Опять потянулась череда тоннелей. Билли попытался воспротивиться, но бороться с гиллотами было всё равно, что дробить кулаком гранит. По камню стены, мимо которой он брел, вился бесконечный каменный узор. Он предпринял попытку зацепиться пальцами за каменные извивы, но его грубо оттащили прочь.
Вперед. И снова вниз. Полная тьма, запах реки и подводных существ.
— Пожалуйста, отпустите меня, — его первые связные слова остались без ответа.
Невидимые врата перед ним растворились. Он очутился в другом мире, в подземном королевстве фагоров. Сам воздух здесь был другим, не тем, что на поверхности, звуки и запахи казались тоже чуждыми. Где-то рядом плескалась вода. Пропорции подземелий изменились: проходы расширились, стали выше и зияли словно пещеры. Дорога пошла ровная и даже начала забирать вверх. Со сводов свисали сталактиты, говоря об невероятной древности этой части подземелья. Впечатление было такое, словно Билли вели в пасть мертвого чудовища.
На Аверне Билли никогда и вообразить не мог ничего подобного тому, что происходило с ним теперь. Несколько раз его подводили к скопищам фагоров, словно для того, чтобы специально продемонстрировать — двурогие лезли к нему своими коровьими харями. В конце концов его оставили в покое — отпустили, поставив перед несколькими сидящими анципиталами, сталлунами и гиллотами — Советом. В нишах вдоль стен были выставлены племенные тотемы, древние фагоры, погружавшиеся всё глубже и глубже к предкам. Самый древний тотем напоминал маленькую черную куклу, почти полностью затянутую кератином. Возглавлял же совет кзаххн всех фагоров, Гххт-Йронц Зарл.
Гххт-Йронц Зарл недавно был всего лишь критом. В густой белой шерсти на его плечах ещё виднелись пурпурные детские пряди. Острые длинные рога кзаххна украшал священный спиральный рисунок и свою широколобую голову он по большей части держал набыченной, что придавало ему весьма драчливый вид. На самом деле причина была в том, что рослый глава совета боялся задеть своими длинными рогами низкий потолок зала и повредить их устрашающие острия.
Что касается самого зала, то потолок его был высечен грубо и не отделан, а стены представляли собой приблизительный круг. Сейчас зал служил аудиторией — если только подобный термин вообще применим к помещению для собрания нечеловеков — и повторял форму колеса. Глава совета, Гххт-Йронц Зарл, гордо выпятив грудь, стоял на самой ступице этого колеса.
Места для слушателей расходились от ступицы подобно спицам. Большая часть пола была разделена на места минимально необходимой для лежания величины — стойла. Там, застыв в молчаливой неподвижности и едва поводя время от времени ухом или носом, стояли члены совета. У каждого стойла имелась поилка и лежал вмурованный в камень кусок цепи. Желоба для мочи и кала тянулись от стойл, уходя в стоки по периметру колеса. Раньше тут была тюрьма для рабов.
Туман как-то сумел пробраться даже сюда, его дополняло тяжкое дыхание двурогих и алые отсветы факелов. Выхватывая из окружающего что удавалось, пока грубые руки вновь мяли и ощупывали его, Билли заметил радиальные ходы, уходящие вверх и зловеще спускавшиеся куда-то в самые недра земли, казалось, прямо в преисподнюю.
Неожиданная догадка поразила его: здесь, в этих прохладных пещерах, фагоры собирались переждать жару. Через несколько веков, когда грянут холода Великой Зимы, место двурогих займут люди-рабы, спасающиеся от воцарившейся на поверхности стужи. Тем временем во внешнем мире будут властвовать фагоры...
Кзаххн призвал всех к порядку и начал допрос. Уже после нескольких фраз Гххт-Йронца не осталось никаких сомнений в том, что Лекс, тщательно слушавший и запомнивший многое из разговора советника короля с Билли, донес до своего предводителя важнейшие подробности этой якобы приватной беседы.
Рядом с кзаххном сидела обычная женщина средних лет, в бесформенной одежде; её обязанностью было переводить его речь с хурдху на олонецкий. Смысл вопросов, которые задавал ему кзаххн, доходил до Билли с трудом, а двурогий с трудом понимал его ответы. В общении с придворным советником Билли испытывал серьёзные трудности. Здесь же культурные различия были несравненно более существенными — можно было бы сказать, непреодолимыми, если бы время от времени ему всё же не удавалось донести до сознания анципиталов суть сказанного им. К примеру, эти, словно вышедшие из кошмарных снов создания без сомнения понимали тот факт, что теперешняя изнурительная жара на Геликонии достигнет предела примерно через две человеческих жизни и на смену ей придет длительный климатический сдвиг в сторону зимы и холодов.
Тут вопросы неожиданно прекратились и кзаххн, погрузившись в транс, принялся совещаться с предками по поводу сказанного Билли.
Любопытно было и то, что фагоры поняли часть рассказа Билли, посвященную его полету в космосе, чего СарториИрвраш уразуметь так и не смог, так как в родном языке анципиталов понятие 'космос' существовало, хотя состояло из сложного набора фраз и было малопереводимым на олонецкий. 'Космос' на их родном означал приблизительно 'бесконечная тропа превращения пространств и лет'. Впрочем, стремясь сократить свою речь, двурогие обычно обозначали понятие 'космос' более простой конструкцией, вроде 'Путь Кайдау'.
Часы, которые продемонстрировал им Билли, фагоры рассмотрели, но прикасаться к ним вновь не захотели. Когда разговор зашел о часах, Билли долгое время обходил двурогих одного за другим, пока все желающие не рассмотрели его 'браслет с цифрами'. Объяснения по поводу того, что три группы цифр означают время Геликонии, Земли и Аверна, не произвело на фагоров никакого впечатления. Как и фагоры, встреченные им в лесу под Матрассилом, подземные обитатели не пытались забрать у него часы и уже очень скоро разговор зашел совершенно о другом.
В то время как собственные дела анципиталов оставались для людей полнейшей тайной — да попросту белым пятном — двурогие были осведомлены в делах людей очень хорошо. Люди, высокомерно пренебрегая фагорами, вовсе не замечали их рядом с собой и двурогим слугам часто удавалось присутствовать на совещаниях секретных и государственной важности. При этом даже знавший олонецкий рунт мог быть отличным шпионом.
Поначалу, представ перед неподвижными величественными фигурами двурогих, Билли решил, что его взяли в заложники в надежде получить выкуп, и, быть может, заставить короля изменить решение жениться на принцессе-олдорандке; но постепенно до него дошло, что король вряд ли оповещен о его существовании.
Глаза Билли слезились, из носа не переставая текло — у него открылась аллергия на шкуры двурогих, о которые ему пришлось долгое время тереться лицом. Постоянно получая тумаки, он рассказал своим похитителям всё, что ему было известно о текущем положении дел на Геликонии. Страх перед новыми ударами заставлял его выкладывать всё, что только можно.
Как только в словах Билли встречалось что-либо понятное двурогим, те немедленно проявляли интерес и задавали вопросы. Получив в той или иной степени исчерпывающий ответ, кзаххн снова уходил в себя, чтобы рассказать об узнанном своим кератиновым предкам, которые, очевидно, были чем-то вроде хранителей родовых знаний — в этом Билли был не слишком силен, так как на Аверне фагоры не были его специализацией. Никто не сказал ему о том, что эти священные пещеры под холмом матрассильского дворца занимают в зависимости от сезона Великого Года то фагоры, то сыны Фреира. Даже всевидящие приборы Аверна не могли заглядывать под землю.
Когда-то давно, в другой жизни, Билли бесстыдно хвастал, что на Аверне ему не хватает в противники существ иной природы; теперь же, в ту минуту, когда он, с огромным трудом стараясь разобраться в обращенных к нему вопросах двурогих, вел рассказ о том, как и каким образом происходит смена времен Большого Года, оказавшись в одиночестве среди сотен этих иных существ, с которыми когда-то жаждал встречи, он сходил с ума, чувствуя, как голова пухнет от необходимости изъясняться на хурдху, переходя от точной науки к отвлеченным понятиям. Прислушиваясь к деловитым вопросам фагоров, Билли иногда ловил себя на том, что потрясен и озадачен, как ребенок, внезапно открывший, что его домашний зверек умеет разговаривать и наделен железной волей. Он всё больше запутывался, волнуясь и запинаясь, и недоумение фагоров росло, а атмосфера наполнялась враждебностью.
За враждебностью двурогих крылся страх — страх особого, неличностного характера. Фагоры видели, что король ЯндолАнганол слаб и слабость эта способна подтолкнуть короля к скрепленному династическим браком союзу с ненавистным Олдорандо, и страшились этого. Как только наследница Олдорандо станет женой короля Борлиена, фагоров и здесь объявят вне закона. Это станет для них полной катастрофой, ибо бежать из Матрассила им было, в сущности, некуда. Со всех сторон простирались густо населенные земли людей.
Лютая ненависть, которую питала к двурогим столица Олдорандо, была давным-давно известна всем и каждому, и менее известной, хотя и не менее сильной была ненависть фагоров к этой столице, называемой ими на вневременном Хрл-Брхд Идохк и почитаемой ныне за источник всех их несчастий.
Путаясь в предложениях, переполненных именами существительными, Билли попытался донести до сознания двурогих свою личную невиновность в них. Однако вопросы вины и понятие 'невиновность' находилось вне пределов умвелта двурогих.
— Нет никаких оснований считать, что негармонично-диаметральные и ужасающе сильные колебания климата, происходящие со сменой времен Великого Года — это мстительные проделки сынов Фреира, за которые их надлежит истребить, — закончил речь Билли.
Едва смолкнув, он сразу смекнул, какая новая опасность угрожает ему. Если фагорам известно, что присутствие Билли во дворце — личная тайна советника СарториИрвраша, они могут оставить его здесь, в тюрьме, ещё более страшной, чем предыдущая. Или — что куда проще — свернуть ему шею и бросить труп в реку.
Додумать эту мысль ему не дали косматые представители совета, чьи вопросы вдруг неожиданно вернулись к проблемам пленения Фреиром Баталикса, очевидно, чрезвычайно их интересовавшим. Вопросы их по преимуществу касались прибытия Билли с Фреира — об Аверне фагоры ничего не знали. Если Билли и суждено было откуда-то прибыть, то по мнению фагоров только с Фреира и ниоткуда больше, ибо оттуда исходило всё зло, включая и людей. Если же он прибыл не с Фреира, тогда, может, с Т'Сехн-Хрр?..
На этот вопрос Билли не сумел ответить. Что они понимали под Т'Сехн-Хрр — Аверн-Кайдау?..
Как выяснилось — нет. Фагоры попробовали объясниться — безрезультатно; потом прояснить истину попытался сам Билли. Но Т'Сехн-Хрр так и остался тайной. Не в силах что-либо понять, Билли остался почти один на один с торчащими вдоль стен кератиновыми фигурами, вынужденный раз за разом твердить одну и ту же фразу медленно затихающим голосом. Разговор с фагорами напоминал потуги переспорить камень.
Совет снова приказал подручным провести пленника между рядами фагоров — Билли останавливали тут, заставляли поворачиваться на месте там. Его снова попросили показать всем наручные часы с тремя рядами мигающих знаков. Ни один из двурогих даже не попытался прикоснуться к часам Билли, или, тем более, забрать их у него, словно страшась разрушительной силы этого прибора. Наконец, человек-раб принес Билли немного горькой воды. Напившись, Билли воззвал к сородичу, умоляя скорее вернуть его во дворец. Добиться ответа он не смог, но на этом расспросы прекратились.
— Выживание и только оно — наша единственная задача, — заключил Гххт-Йронц Зарл через женщину-переводчика. — Внимание к злу, что может случиться в любой момент, не дает нам заняться ничем другим. Смертоносный Фреир безжалостно полыхает в небе. Кзаххн ЯндолАнганол в Борлиене стоит на стороне фагоров и защита в борлиенских пределах нам пока что обеспечена. В свою очередь народ двурогих, сознавая свой долг перед кзаххном Борлиена, считает себя обязанным поставлять вооруженные отряды для поддержки его военных начинаний. Таков наш путь к выживанию в нынешнее неблагоприятное время Года. Тебе, Билли, наш совет проявлять в общении с кзаххном ЯндолАнганолом, во всем предпочитающим потакать своим порывам, особую осторожность, дабы избежать напрасных мучений. Внял ли ты нашим речам верно?
Всё ещё мучительно подыскивая слова для объяснения, Билли вдруг обнаружил, что совет во главе с кзаххном собирается уходить. В его голове опять заклубился туман. Очнувшись через какое-то время, он обнаружил, что снова сидит на знакомом скрипучем стуле за обшарпанным столом. Вздохнув, он опустил голову на скованные руки, как когда-то недавно. Гиллота вернула его в темницу советника. За узким зарешеченным окошком уже занимался бледный рассвет. Лекс уже снова был здесь, обезроженный, выхолощенный, верный и почти покорный...
— Тебе следует лечь в постель на период сна, — участливо подсказал он Билли.
Билли вспоминал, что он рассказал фагорам. А рассказал он практически всё, даже то, чему его учили в школе. В ней он впервые услышал о том, насколько важна на отсталой Геликонии религия. Иногда целые нации в один день обращались здесь в другую веру — так произошло с Панновалом. Иные же нации, внезапно лишившись веры, теряли основу своего существования, единое целое рассыпалось и исчезало без следа, — он хорошо помнил свой подробнейший рассказ об этом. То, что он видел в том подземном монастырском зале, было главным бастионом Борлиена. И этот бастион был, по сути, в полнейшей власти фагоров!
Билли разрыдался. И заснул в слезах. Теперь он понимал, что предал весь человеческий род.
* * *
Растекшись во всю возможную ширь и длину, туман повернул к реке Валворал, чтобы мягко опуститься на оплетающие оба её берега джунгли. Ничего не ведая о национальных границах, туман свободно проник на территорию Олдорандо. Здесь, устремляясь далее, туман встретил на своем пути 'Лордриардрийскую деву', идущую на юго-запад, к Матрассилу, и дальше, вниз по течению, к морскому простору.
Выгодно распродав свой ледяной груз в Олдорандо, упомянутое судно держало курс на столицу Борлиена и далее на Оттасол. На борту оно несло соль, шелк, узорчатые коврики мадис и гобеленовые ткани всевозможных расцветок, голубой гаут из озера Дорзин в бочках с колотым лордриардрийским льдом, резные безделушки из кости и дерева, часы, кость, рог и множество сортов шерсти. Плывущие вместе со своим товаром купцы размещались в небольших каютах на нижней палубе. Один странствовал вместе с попугаем, другой — с малолетней любовницей. Самую лучшую каюту конечно же занимал владелец судна, Криллио Мунтрас, знаменитый ледяной капитан из Димариама, и его сын, Див. Див, молодой человек с безвольным подбородком, к огромному сожалению отца неспособный унаследовать его энергию и успех в жизни, несмотря на все попытки ледяного капитана воодушевить его и подвигнуть к занятиям семейным делом, сидел, рассматривая медленно проплывающую мимо смутную линию берега. Расположился он прямо на влажной от ночного тумана палубе, не обращая внимания на подмокшие штаны. Отец Дива сидел неподалеку на гамаке, плетеном из пенькового каната, наигрывая на двухструнном клосе — он извлекал из инструмента намеренно сентиментальные мелодии, поскольку это плавание было, увы, уже последним перед уходом на покой. Аккомпанируя себе на клосе, Мунтрас тихо запел приятным тенором.
