Вслед за долгим днем малого лета, вечером которого советник Ирвраш допрашивал Билли, слушая, однако, с куда меньшим вниманием, чем заслуживали его речи, наконец-то наступила ночь. Почти пять часов в небе не светили ни Фреир, ни Баталикс.
Низко над северным горизонтом виднелась комета ЯрапРомбри. Но очень скоро и этот единственный источник неверного света поглотил поднявшийся густой туман. Вечное, неугомонное "дыхание пустыни" утихло и туман принялся расползаться более основательно.
Туман пришел от реки, по которой совсем недавно уплыла королева. Поднявшись, клубящаяся влага в первую очередь отозвалась мурашками озноба в спинах паромщиков и перевозчиков, в общем всех тех, кто добывал пропитание среди вечной сутолоки судоходных Валворала и Такиссы. Некоторые из речников, возвращаясь по домам, наблюдали необычное природное явление. Их дома стояли на бедных улицах, тянущихся вдоль доков, — густой тусклый туман сделал эти и без того нищенские жилища ещё непригляднее. Жены, высунувшись из окон, чтобы захлопнуть ставни, видели, как идущие с реки мужчины растворяются во вселенском мареве, преследуемые бесформенными призраками — сгустками тумана.
Марево поднялось выше, зацепилось за утес, и, насмешливое и зловредное, перевалило через стены замка. Очень быстро солдаты в своей тонкой форме и распространяющие вонь мохнатые фагоры, обходящие дозором пожранный маревом замок, принялись ёжиться и покашливать. Дворец тоже не смог долго противиться вторжению и впустил в свои залы полчище клубящихся туманных призраков. Проникнув сквозь пустые комнаты покоев королевы МирдемИнггалы, туман принялся беззвучно хозяйничать и в покоях самого короля.
Вслед за дворцом захватчик прокрался и в мир, вырытый внутри гранитного холма. Марево гнусно заклубилось там, где ударяли в гонг, издавали возвышенные восклицания, молились, погружались в прострацию и устраивали торжественные процессии, где подавляли сознание и насаждали святость, поставленную на поток; тут лукавое дыхание тумана легко смешалось с дыханием монашества и прихожан, окружив освященные свечи пурпурным ореолом, словно здесь и только здесь туман нашел единственный для себя доброжелательный приют. Марево завилось вокруг босых ног монахов и постепенно, не сразу, нашло дорогу к тайникам горы. Туда, в эти потаенные места, был среди ночи препровожден со странным эскортом Билли Сяо Пин.
После ухода СарториИрвраша несчастный победитель лотереи устало уронил голову на руки, на заскорузлую столешницу, и предался лихорадочным размышлениям, когда мысли, словно шары, носятся в черепной коробке, не находя лузы. Иногда он пытался совладать со своими мыслями, но тогда те бросались врассыпную, как беглые каторжники, перемахивая через стену сознания. Приходилось ли ему раньше описывать Геликонию в форме "спора с несведущим"? Конечно нет, ведь ему и в голову не приходило спорить о том, что спокон века считалось бесспорным, более того, единственно возможным. Думая об этом, Билли вспоминал гладкие многословные споры о сути действительности со своим старым наставником на Аверне, безопасные, но и бесплодные. Теперь, хлебнув действительности сполна, он не ожидал от неё ничего, кроме скорой безвременной смерти.
Преступницы-мысли снова бросились врассыпную, когда невероятно похожий на прямоходящего быка Лекс появился в камере и поставил перед Билли миску с едой.
— Ешь, — приказал анципитал Билли, поднявшему на своего стража мутные глаза.
В миске была каша с крупно нарезанными фруктами с яркой мякотью. Взяв деревянную ложку, Билли покорно принялся за еду. Каша показалась ему горькой. К тому же, едва покончив с ней, он почувствовал, что сейчас же провалится в сон. Со стоном оттолкнув тарелку, Билли снова упал головой на сложенные руки. Воспользовавшись затишьем, мухи уселись на тарелку и на его равнодушно подставленную щеку.
Подойдя к обшитой деревянными панелями стене напротив той, в которой была устроена потайная дверь в кабинет советника, Лекс стукнул в неё несколько раз костяшками волосатой лапы. В ответ также послышался стук, на который он в свою очередь ответил, стукнув два раза с большими промежутками между ударами. Одна из панелей, казавшаяся частью стены, отворилась внутрь камеры, запорошив пол пылью.
Из второй, спрятанной куда лучше, чем первая, двери появился фагор женского пола, гиллота, плавно движущаяся в свойственном своему племени темпе. Не теряя времени даром, она вместе с Лексом освободила от оков бесчувственного Билли и унесла его в глубь открывшегося за дверью прохода. Закрыв за собой тайную дверь, фагорша тщательно заперла её на засов.
Во дворце было множество проходов и коридоров, о которых мало кто знал: многие проходы были либо секретны, либо вовсе неизвестны людям, ибо представляли собой часть древнейшего лабиринта, вырубленного в горе ещё тогда, когда здесь жили лишь фагоры. Судя по заброшенному виду тоннеля, по которому анципиталы несли Билли, этим проходом с равным успехом могли не пользоваться и несколько лет, и несколько веков. Рослые фагоры целиком заполняли тоннель, едва оставляя в нем место для своей обмякшей ноши.
Фагоры-рабы в матрассильском дворце были столь же обычны, как и фагоры-солдаты. Именно часть фагоров-рабов, служивших в роли каменотесов (на которую двурогие, обладавшие огромной физической силой и равнодушным упорством, годились идеально), участвуя в работах по восстановлению дворца и его подземелий, замаскировали эти тайные проходы ложным полом или стеной, и их племя использовало их иногда для своих особых надобностей.
Через какое-то время, очнувшись, Билли сразу же обнаружил две вещи: во-первых, его куда-то несут, а во вторых, он парализован и не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Мохнатые носильщики спускали его по ступенькам спиральной лестницы, винтом уходящей в глубину скалы, и, казалось, бесконечной. Сам Билли висел на закорках фагорши, прижимаясь лицом к волосатой спине двурогой дамы, и при каждом шаге бессильно бился лбом о её мощно ходящие лопатки.
Через неопределенный отрезок времени скрипнули петли. Анципиталы уложили его на открытую опускную дверь-помост. Густой запах и шарканье ног окружили Билли. На мгновение появившийся в его поле зрения факел тут же заслонила косматая голова. Он находился глубоко под землей и трехпалые руки беспрестанно мяли и ощупывали его. Малиновые и красные зрачки зловеще горели во мраке.
Опускную дверь закрыли и эхо металлического лязга прокатилось по подземелью. Где-то в стороне, там, куда он не мог взглянуть, смолисто трещал факел. Сходящий с ума от страха Билли испугался ещё больше, уже не надеясь на спасение. Он думал, что тут его и убьют.
И снова всё заслонила огромная мохнатая спина. Ещё одна дверь, опять ожидание, снова ступени, снова сводящий с ума шепот... На время Билли словно бы лишился чувств, хотя и не переставал сознавать, что спуск продолжается, что ему нет конца...
Откуда-то снаружи потянуло сыростью. Пройдя насквозь весь утес, на уровне земли фагоры сделали передышку. Билли почувствовал, что паралич всё же проходит. Вскоре его поставили на ноги и повели под руки, словно пьяного. Он уже догадался, что с ним случилось, — в еду ему подсыпали какое-то снотворное зелье.
Голова его моталась из стороны в сторону, и, увидев колеблющиеся отблески света, он осознал, что очутился на широком деревянном помосте, устроенном вдоль стен по периметру в большом подземном зале, под самым потолком. Тут и там с перил помоста в зал свешивались флаги. Внизу, на полу, какие-то лохматые парни в одних набедренных повязках восседали за длинными столами и пировали, а такие же полуголые подростки прислуживали им за трапезой. И тех, и других, он уже раньше видел при более приятных обстоятельствах. Довольно скоро Билли вспомнил и название, существующее для таких людей: монахи. Монахи и послушники.
К Билли вернулась память, он вспомнил монастырь у подножия холма, около которого покупал свою лепешку. Тайными путями его пронесли из дворца ЯндолАнганола в святилище.
Ходьба несколько отрезвила его. С ним по-прежнему было двое фагоров, но Лекс куда-то делся: оба двурогих оказались гиллотами. Лекс, по всей вероятности, вернулся на свой пост в покои мирно спящего советника. Билли было закричал, пытаясь привлечь внимание монахов за столами, но его слабый голос тут же оборвал сильный удар в живот. Вскорости он и его провожатые снова нырнули во тьму.
Опять потянулась череда тоннелей. Билли попытался воспротивиться, но бороться с гиллотами было всё равно, что дробить кулаком гранит. По камню стены, мимо которой он брел, вился бесконечный каменный узор. Он предпринял попытку зацепиться пальцами за каменные извивы, но его грубо оттащили прочь.
Вперед. И снова вниз. Полная тьма, запах реки и подводных существ.
— Пожалуйста, отпустите меня, — его первые связные слова остались без ответа.
Невидимые врата перед ним растворились. Он очутился в другом мире, в подземном королевстве фагоров. Сам воздух здесь был другим, не тем, что на поверхности, звуки и запахи казались тоже чуждыми. Где-то рядом плескалась вода. Пропорции подземелий изменились: проходы расширились, стали выше и зияли словно пещеры. Дорога пошла ровная. Со сводов свисали сталактиты, говоря об невероятной древности этой части подземелья. Впечатление было такое, словно Билли вели в пасть мертвого чудовища.
На Аверне Билли никогда и вообразить не мог ничего подобного тому, что происходило с ним теперь. Несколько раз его подводили к скопищам фагоров, видимо для того, чтобы специально продемонстрировать — двурогие лезли к нему своими коровьими харями. В конце концов его оставили в покое — отпустили, поставив перед несколькими сидящими анципиталами, сталлунами и гиллотами — Советом. В нишах вдоль стен были выставлены племенные тотемы, древние фагоры, погружавшиеся всё глубже и глубже к предкам. Самый древний тотем напоминал маленькую черную куклу, почти полностью затянутую кератином. Возглавлял же совет кзаххн всех фагоров, Гххт-Йронц Зарл.
Гххт-Йронц Зарл недавно был всего лишь критом. В густой белой шерсти на его плечах ещё виднелись пурпурные детские пряди. Острые длинные рога кзаххна украшал священный спиральный рисунок и свою широколобую голову он по большей части держал набыченной, что придавало ему весьма драчливый вид. На самом деле причина была в том, что рослый глава совета боялся задеть своими длинными рогами низкий потолок зала и повредить их устрашающие острия.
Что касается самого зала, то потолок его был высечен грубо и не отделан, а стены представляли собой приблизительный круг. Сейчас зал служил аудиторией — если только подобный термин вообще применим к помещению для собрания нечеловеков — и повторял форму колеса. Глава совета, Гххт-Йронц Зарл, гордо выпятив грудь, стоял на самой ступице этого колеса.
Места для слушателей расходились от ступицы подобно спицам. Большая часть пола была разделена на места минимально необходимой для лежания величины — стойла. Там, застыв в молчаливой неподвижности и едва поводя время от времени ухом или носом, стояли члены совета. У каждого стойла имелась поилка и лежал вмурованный в камень кусок цепи. Желоба для мочи и кала тянулись от стойл, уходя в стоки по периметру колеса. Раньше тут была тюрьма для рабов.
Туман как-то сумел пробраться даже сюда, его дополняло тяжкое дыхание двурогих и алые отсветы факелов. Выхватывая из окружающего что удавалось, пока грубые руки вновь мяли и ощупывали его, Билли заметил радиальные ходы, уходящие вверх и зловеще спускавшиеся куда-то в самые недра земли, казалось, прямо в преисподнюю.
Неожиданная догадка поразила его: здесь, в этих прохладных пещерах, фагоры собирались переждать жару. Через несколько веков, когда грянут холода Великой Зимы, место двурогих займут люди-рабы, спасающиеся от воцарившейся на поверхности стужи. Тем временем во внешнем мире будут властвовать фагоры...
Кзаххн призвал всех к порядку и начал допрос. Уже после нескольких фраз Гххт-Йронца не осталось никаких сомнений в том, что Лекс, тщательно слушавший и запомнивший многое из разговора советника короля с Билли, донес до своего предводителя важнейшие подробности этой якобы приватной беседы.
Рядом с кзаххном сидела обычная женщина средних лет, в бесформенной одежде; её обязанностью было переводить его речь с хурдху на олонецкий. Смысл вопросов, которые задавал ему кзаххн, доходил до Билли с трудом, а двурогий с трудом понимал его ответы. В общении с придворным советником Билли испытывал серьёзные трудности. Здесь же культурные различия были несравненно более существенными — можно было бы сказать, непреодолимыми, если бы время от времени ему всё же не удавалось донести до сознания анципиталов суть сказанного им. К примеру, эти, словно вышедшие из кошмарных снов создания без сомнения понимали тот факт, что теперешняя изнурительная жара на Геликонии достигнет предела примерно через две человеческих жизни и на смену ей придет длительный климатический сдвиг в сторону зимы и холодов.
Тут вопросы неожиданно прекратились и кзаххн, погрузившись в транс, принялся совещаться с предками по поводу сказанного Билли.
Любопытно было и то, что фагоры поняли часть рассказа Билли, посвященную его полету в космосе, чего СарториИрвраш уразуметь так и не смог, так как в родном языке анципиталов понятие "космос" существовало, хотя состояло из сложного набора фраз и было малопереводимым на олонецкий. "Космос" на их родном означал приблизительно "бесконечная тропа превращения пространств и лет". Впрочем, стремясь сократить свою речь, двурогие обычно обозначали понятие "космос" более простой конструкцией, вроде "Путь Кайдау".
Часы, которые продемонстрировал им Билли, фагоры рассмотрели, но прикасаться к ним вновь не захотели. Когда разговор зашел о часах, Билли долгое время обходил двурогих одного за другим, пока все желающие не рассмотрели его "браслет с цифрами". Объяснения по поводу того, что три группы цифр означают время Геликонии, Земли и Аверна, не произвело на фагоров никакого впечатления. Как и фагоры, встреченные им в лесу под Матрассилом, подземные обитатели не пытались забрать у него часы и уже очень скоро разговор зашел совершенно о другом.
В то время как собственные дела анципиталов оставались для людей полнейшей тайной — да попросту белым пятном — двурогие были осведомлены в делах людей очень хорошо. Люди, высокомерно пренебрегая фагорами, вовсе не замечали их рядом с собой и двурогим слугам часто удавалось присутствовать на совещаниях секретных и государственной важности. При этом даже знавший олонецкий рунт мог быть отличным шпионом.
Поначалу, представ перед неподвижными величественными фигурами двурогих, Билли решил, что его взяли в заложники в надежде получить выкуп, и, быть может, заставить короля изменить решение жениться на принцессе-олдорандке; но постепенно до него дошло, что король вряд ли оповещен о его существовании.
Глаза Билли слезились, из носа не переставая текло — у него открылась аллергия на шкуры двурогих, о которые ему пришлось долгое время тереться лицом. Постоянно получая тумаки, он рассказал своим похитителям всё, что ему было известно о текущем положении дел на Геликонии. Страх перед новыми ударами заставлял его выкладывать всё, что только можно.
