На палубе, помимо скучающих пассажиров, находился и один аранг, предназначенный на ужин мореходам. Все пассажиры, кроме, естественно, аранга, по мнению ледяного капитана, были людьми уважаемыми и честными торговцами.
Туман, стлавшийся над Валворалом, полностью скрывал воду, и казалось, что корабль движется по небу из молочной дымки. У крутого скального утеса Ванлиена туман немного рассеялся, и в разрывах проглянула вода, удивительно темная, зыбко отражающая вздымающийся над ней камень. Сам утес, напоминающий издали скомканную и брошенную накрахмаленную льняную скатерть, в трех сотнях футов от подножия был густо покрыт растительностью, столь обильной и пышной, что ничто не удерживало эту зеленую шапку от сползания вниз, кроме плотного кустарникового подлеска и хитросплетения лиан. На утесе Ванлиен селились ласточки и птицы-плакальщики. Последние, наиболее любопытные, стремительно пикировали с высоты и с меланхолическими криками кружили около парусов готовой пристать к берегу 'Лордриардрийской девы', изучая пришелицу со всех сторон.
Городок Ванлиен не был примечателен ничем, кроме своего местоположения между утесом и рекой и очевидного безразличия к обвалам с одной стороны и паводкам с другой. Сама река обнаруживала мало следов цивилизации: пристань да несколько деревянных складов, на одном из которых красовалась порядком облезлая вывеска Лордриардрийской ледоторговой компании. От пристани в гору, к бестолково разбросанным вплоть до подножия утеса домам, вела дорога. Этот городок, а точнее его рынок, был последней целью Мунтраса перед Матрассилом и выходом в море.
Когда, повернувшись бортом к мелькающим в тумане на причале ловким рукам, судно начало швартоваться, из мглистого марева торопливо вынырнули босоногие полуголые мальчишки, неизменные обитатели подобных мест. Отложив музыкальный инструмент, капитан Мунтрас поднялся, и, величественно став на носу, принялся обозревать берег, оценивая рабочие ресурсы — людей, каждого из которых он знал по имени.
С борта 'Девы' на причал были переброшены сходни. Сойдя на берег, путешественники принялись бродить между торговцами фруктами, прицениваясь к товару. Купцы, плывшие в Ванлиен, следили за тем, чтобы матросы, сгружая на берег их товар, чего-нибудь не испортили. Мальчишки лихо ныряли за брошенными в воду медными монетами, на потеху прибывшим.
Самым неуместным в этой молочно-сонной сцене были кипы пестрых тканей, аккуратно сложенных на столе у дверей лордриардрийского склада под надзором одетого во всё белое приказчика. Едва борт судна мягко коснулся причала, стоящий наготове неподалеку от стола квартет музыкантов бодро заиграл гимн 'Да здравствует хозяин наш!' Так по традиции местный персонал компании всякий раз приветствовал её главу. Всего местных представителей ледоторговой компании было трое. Выйдя вперед с традиционными поклонами, троица приказчиков проводила Криллио Мунтраса и его сына Дива к ожидающим их на берегу креслам.
Младшего из троицы клерков, долговязого неуклюжего парня, приняли на службу совсем недавно и он ещё не пришел в себя от потрясения от нежданно-негаданно выпавшей ему чести и осознания своей ответственности; два других клерка, убеленных сединами, были старше своего хозяина, которому служили верно и преданно уже третий десяток лет. Пожилые люди украдкой смахивали с ресниц слезинки, исподтишка рассматривая молодого хозяина, Дива, стараясь оценить его способности и установить, какие трудности, связанные с такой разительной переменой руководства, ожидают их впереди.
Пожав каждому клерку руку, Мунтрас опустился в предложенное кресло. Ему подали бокал с вином, куда он всыпал горсть собственноручно колотого льда. Лениво пригубив вино, он устремил взгляд на медленно текущую реку. Из-за тумана противоположный берег проступал едва различимой, неясной полосой. Когда слуга подал медовое печенье, вокруг хозяина и его сына уже вовсю шел разговор известного сорта, когда большая часть предложений начинается словами: 'А помните, когда...', а заканчивается обычно дружным смехом.
Обитающие в скалах птицы по-прежнему кружили над головами и их протяжные тоскливые крики иногда заглушали шум речного порта, грубые голоса матросов и грузчиков, лай асокинов. Заметив через какое-то время, что птицы не унимаются, хотя его корабль давно пристал и времени прошло немало, капитан Мунтрас пожелал узнать, в чем дело. Ответом молодого клерка был короткий смешок, на лицах же обоих его пожилых товарищей отобразилось беспокойство.
— В Ванлиене объявлен святой поход, капитан, — один из стариков ткнул пальцем вверх, в вершину утеса. — Люди решили разобраться с объявившимися там недавно двурогими.
— В Олдорандо покоя нет от походов против инородцев, — брезгливо отозвался Мунтрас. — Под шумок святоши заодно с фагорами часто режут и людей, так называемых 'еретиков'. Ох уж мне эта религия! М-да!
Разговор вернулся в проторенную колею — хозяин и работники предались воспоминаниям о том, как те когда-то работали ещё на отца Мунтраса, человека деспотического, крутого нрава, — при нем торговля шла ни шатко ни валко, лишь бы свести концы с концами. Вдалеке на утесе протрубили в рог и оттуда донесся звонкий лай гончих.
— Вам с отцом повезло, хозяин Див, — внезапно заметил один из стариков-клерков, игнорируя всё это.
Див неопределенно кивнул, словно был не совсем уверен в справедливости такого заявления, и выбрался из кресла. Пройдя к берегу реки, он задрал голову и принялся глядеть на кручу утеса, откуда уже доносились приглушенные расстоянием злобные крики. Через минуту, вернувшись к отцу, он с жаром сообщил:
— Там фагоры!
Никто, ни клерки, ни капитан, не откликнулся и разговор, на мгновение прерванный очевидным для всех сообщением Дива, продолжился.
— Там привели фагоров, отец! — не унимался Див. — Какие-то люди собираются сбросить их со скалы в воду!
Див энергично ткнул рукой куда-то наверх. В сторону скалы уже смотрели очень многие из стоящих на берегу и плывущих по реке в лодках — люди вытягивали шеи и показывали пальцами.
— В Олдорандо нет покоя от святых походов, — снова повторил Мунтрас, тяжело поднимаясь, чтобы присоединиться к сыну, который замер на берегу, разинув рот.
— Такова государственная политика, сударь, — осмелился сказать один из клерков, кланяясь и почтительно заглядывая снизу вверх в лицо капитану. — Люди убивают фагоров и отбирают их земли. Я считаю, это неплохой бизнес.
— Эти земли не под силу поднять обычному человеку, — холодно отозвался ледяной капитан. — Почему они просто не оставят этих бедняг в покое? Они же безвредные, эти фагоры. Более того, они трудяги, каких мало. Один фагор заменяет десятерых здешних ленивых бездельников! Эти ослепленные верой кретины своими руками обрекают себя на костоломный труд и нищету.
Хриплые крики фагоров доносились со скалы довольно явственно, но разглядеть их не удавалось. Через какое-то время воздух огласили торжествующие крики людей и зеленая шапка растительности на вершине утеса ожила и заволновалась. Посыпались камни, полетели обломанные ветви — и вынырнувшая наконец из зелени фигура закувыркалась в воздухе, ударилась о камни утеса, снова закувыркалась, ужасно растревожив птиц-плакальщиков.
Упав на береговые камни, фигура вдруг села и попыталась подняться, потом повалилась головой в воду и поплыла по течению. Над водой поднялась трехпалая рука, потом всё скрылось — изувеченный фагор утонул.
Див рассмеялся, но смех его звучал по-дурацки.
— Вы видели? — воскликнул он. — Как они его, а?..
Другой фагор, пытаясь ускользнуть от своих мучителей, помчался с утеса сам, начав как нельзя лучше. Но уже через секунду двурогий сорвался, покатившись по уступам вниз, сильно ударился о камни берега и тоже был поглощен водой. За первой парой взрослых фагоров последовали другие — такие же рослые и поменьше, дети-рунты. На глазах застывших у реки людей белесые фигуры словно в сказочном сне сыпались в воду с утеса. С края утеса, там, где обрыв был самый крутой, два фагора прыгнули вниз, держась за руки. Проломившись сквозь сучья, эта пара счастливо миновала острые выступы скалы и с плеском упала в воду. Разъяренные асокины попрыгали следом — и, круша себе кости, вскоре замертво попадали на берег.
— Нам следует убраться отсюда, — тревожно сказал старый Мунтрас. — Эти проклятые святоши просто обезумели. Покончив с фагорами, они примутся за чужеземцев. Эй, ребята, готовьтесь поднимать сходни! Все, кто плывет с нами, — на борт! Живей!
Наскоро пожав руки клеркам, ледяной капитан торопливо зашагал к 'Деве', чтобы проследить за точным исполнением своего приказа. Один из купцов-олдорандцев на пристани улыбнулся ему:
— Отрадно видеть, что даже в этой клопиной дыре жители стремятся избавиться от двурогой нечисти!
— От фагоров нет никакого вреда, — резко отозвался Мунтрас, не замедляя шаг и набычив крупную голову.
— А вот и есть, сударь, — возразил купец. — Эти двурогие бестии — злейшие враги человека: во время Ледяных Веков они вырезали людей почти под корень!
— Это было давно, — отмахнулся Мунтрас. — Нынче времена изменились. Давайте-ка на борт. Пора отчаливать от этого пристанища варваров!
По преимуществу команду 'Лордриардрийской девы' составляли выходцы из Геспагората. К ним принадлежал и капитан. Без лишних разговоров матросы затащили на борт сходни и отдали швартовы. Вскоре судно шло своим курсом вниз по реке.
Как только 'Дева' вышла на середину реки, её пассажиры заметили за бортом трупы анципиталов, распространяющие в воде облака желтой крови. Неожиданно один из членов команды издал предупреждающий крик. Впереди корабля, неуклюже пытаясь плыть, качался на мелкой волне живой фагор.
Мгновенно принесенный шест был спущен за борт. 'Дева' шла без парусов и ветра не было, однако сильное течение несло судно очень быстро. 'Дева' неспешно приближалась к несчастному двурогому, но тот быстро сумел сориентироваться. Отчаянно рванувшись к борту судна, он обеими лапами схватился за шест. Течение с силой ударило его о борт корабля, но он удержался и вскоре уже выбирался на палубу.
— Зря вытащили, — сухо заметил капитану купец-олдорандец. — Двурогие плавают чуть лучше топора — прошли бы мимо, он бы и утонул.
— Это мой корабль и моё слово здесь закон, — резко отозвался Мунтрас, мрачно взглянув на купца. — Если вам не по нраву то, что здесь происходит, я вас не неволю — можете прыгнуть за борт в любой момент!
Упав на палубу без сил, сталлун какое-то время лежал в луже стекающей с его шерсти воды. Из раны на его голове сочилась желтая кровь.
— Дайте ему глоток 'Огнедышащего', — приказал капитан. — Он парень здоровый — выдюжит.
Проследив за тем, как матросы вынесли из его каюты бутыль с крепчайшим димариамским напитком, Мунтрас отвернулся и ушел к себе.
'Доживая свой век, — думал он, лежа в постели, — я с сожалением вижу, как портится людская природа, как ожесточается, злобится, копит ненависть человек, становясь мнительным и всюду ищущим врагов. Может быть, и тут всему виной жара. Может быть, мы просто чувствуем, что наш мир обречен сгореть в огне'.
Ну что ж, что бы ни принесли Олдорандо ближайшие годы, он встретит будущее в мирном Лордриардри, в своем крепком добротном доме, откуда открывается замечательный вид на морской простор. В Димариаме всегда было прохладней, чем в Кампаннлате. Люди там всегда были терпимей. Намного терпимей...
Но в Матрассиле он попросит аудиенции у короля ЯндолАнганола, по той самой причине, по которой мудрые люди всегда обращаются к своим знакомым могущественным патронам. Королева отправилась в изгнание, а вместе с ней уплыло и кольцо, которое он когда-то давно ей продал. Добравшись до Оттасола, он должен будет позаботиться о том, чтобы отправить по назначению её письмо. Тем временем он, возможно, уже получит первые известия о судьбе несчастной королевы королев. И может быть заглянет к Мэтти: ведь другая оказия увидеться с ней ему уже не представится. Ощущая внизу живота знакомое посасывание, он с улыбкой думал об отлично выполняющем своё назначение доме терпимости Мэтти, где дело было поставлено гораздо лучше, чем в убогих оттасольских притонах. Спору нет, Мэтти хороша, хоть и не перестает ходить в церковь и усердно молиться с тех пор, как заслужила личную благодарность короля ЯндолАнганола, раненного при Косгатте и спасенного лично ей и им самим.
Привычные трудности этого плавания уже тяготили его. Он был рад уйти на покой — но что он будет делать в своём Димариаме? Вот в чем вопрос. Об этом следовало крепко подумать. Семейный очаг сулил капитану покой и удобства, но их ему было мало. Может быть, он создаст или подыщет себе какую-нибудь напыщенную должность с необременительными обязанностями, чтобы хоть чем-то заполнить свой досуг...
Заснул капитан в обнимку с верным клосом.
* * *
Матрассил встретил капитана Мунтраса молчанием, словно испуганный событиями последних дней.
Беды валились на короля нескончаемым потоком. По донесениям из Рандонана выходило, что солдаты королевской армии Борлиена уже попросту бегут с полей сражений. Без конца возносимые в церквях Акханабы молитвы не смогли уберечь урожай от засухи. Королевский оружейник, усиленно пытавшийся создать ружье по образу и подобию сиборнальского, пока ещё ничем не мог порадовать его величество. В довершение всего, в город вернулся Робайдай.
Король ЯндолАнганол отправился верхом на обычную прогулку по окрестностям столицы. Спешившись в тени небольшой рощи, он пошел рядом со своим любимым хоксни, Ветром. Рунт Юли, ужасно довольный возможностью побывать на вольном воздухе и размяться, преданно бежал рядом, чуть приотстав от хозяина. Двое верховых капитанов стражи тихо ехали следом, стараясь держаться за пределами слышимости. Внезапно спрыгнув с дерева, Робайдай предстал перед отцом.
— Уж не сам ли это король, мой повелитель, прогуливается в лесу со своей новой невестой? — спросил он.
В неприбранных волосах принца запутались мелкие веточки и листья. Отец-король ничуть не удивился.
— Роба, ты нужен мне в Матрассиле. Почему ты не хочешь вернуться во дворец?
Король просто не знал, что ему делать — гневаться или радоваться такому неожиданному появлению пропавшего наследника.
— Я не хочу возвращаться во дворец, мне там душно, — зло бросил юноша. — Там я чувствую себя узником, вольной птицей в роскошной клетке. Согласись, отец, есть разница между воздухом полей и лесов и вонью сырого подземелья, в котором гниёт мой дед! Хотя я и сейчас несвободен. Вот если бы у меня не осталось родителей, тогда я обрел бы настоящую волю!
Глаза Робы, несущего такую невозможную, даже в сравнении с его прежними дерзкими речами дичь, дико блуждали, и, казалось, мало что различали. Его невнятная речь была спутанной, как и волосы. Он был абсолютно наг, если не считать куска звериной шкуры, обернутой вокруг бедер наподобие килта. На истощенном теле, испещренном шрамами и царапинами, резко выступали ребра. В руке Роба сжимал дротик.
Стукнув тупым древком оружия по земле, Роба бросился к рунту, и, крепко схватив его за лапу, притянул к себе. Молодой фагор протестующе закричал от боли.
