Капитан вновь судорожно кивнул.
Покончив с неприятным делом, Криллио Мунтрас со всеми предосторожностями переместил Билли на борт своего морского флагмана, 'Лордриардрийской Королевы', гордости его небольшой флотилии. Флагман мог нести в своих трюмах до 200 тонн лучшего лордриардрийского льда. Сейчас же, собираясь взять курс к родным берегам, 'Королева' загрузила в трюм борлиенское зерно. И, кроме того, пребывающего в восторге от предстоящего захватывающего плавания Билли и хмурого Дива.
Попутный ветер наполнил паруса до отказа — снасти запели от натуги, такелаж заскрипел. Нос флагмана ледяной флотилии, словно стрелка компаса, указывал сейчас точно на юг, на далекий пока Геспагорат...
* * *
Берега Геспагората с обитающими на них несчетными игуанами были отлично знакомы всем обитателям земной станции наблюдения. Авернцы с превеликим вниманием наблюдали за тем, как гордый деревянный бриг с Билли Сяо Пином на борту медленно, но неуклонно приближался к этим древним берегам.
Жизненные драмы не были непременной составляющей бытия обитателей Аверна. Драм и переживаний по возможности избегали. Но, как ни старался Аверн сохранять привычное спокойствие, эмоциональное напряжение, в особенности среди самых молодых членов шести семейств, было очевидным. Каждый обитатель Аверна, как бы он ни желал сохранить нейтралитет, так или иначе должен был встать либо на сторону Билли, либо на сторону тех, кто осуждал его поведение.
Власть предержащие Аверна давно уже считали Билли никчемным и подозрительным типом и были рады от него избавиться, подстроив нужным образом результаты лотереи, — что, конечно же, не составило для них никакого труда. Признать, что он проявил недюжинную храбрость и умение приспособиться к различным обстоятельствам, для них было просто невозможно, ибо это означало признать, что те качества, которые на борту Аверна тщательно искоренялись, были главными для выживания на Геликонии.
Одной из надежд управляемого ими большинства, слабой, но всё ярче разжигающей пожар споров, было упование на то, что каким-то образом, правдами или неправдами, Билли сумеет убедить геликонцев в существовании Аверна.
Медленно, но верно эта надежда начала давать реальные плоды — Билли удалось убедить Мунтраса. Но Мунтраса, ледяного капитана, всё же нельзя было считать важной персоной, способной на что-то повлиять. Противники немедленно указали на то, что, сумев убедить Мунтраса, Билли на том и остановился, не передавая ему бесценных знаний, а эгоистически решив насладиться последними днями перед тем, как вирус гелико доконает его, не думая о том, что самому Билли его положение представлялось до сих пор крайне шатким и он не без оснований боялся крутого нрава капитана.
Но самыми огорчительными были неудачи Билли в том, что касалось установления контакта с королем ЯндолАнганолом и его советником СарториИрврашем — контакта, который смог бы изменить всё. Мало кто на борту Аверна думал о том, что у этих облеченных властью мужей, поглощенных сиюминутной государственной рутиной, просто не могло быть времени на столь отвлеченные беседы с неизвестным бродягой.
Вопрос, волнующий сейчас умы большинства авернцев, сводился к следующему: 'что предпринял бы король ЯндолАнганол и советник, возьми они на себя труд вдуматься в слова Билли поглубже и поверить в существование другого мира?' Этот вопрос вызвал тот факт, что, хотя Геликония и была смыслом существования Аверна, существование Аверна оставалось неизвестным для Геликонии.
Успехи и неудачи Билли всячески сравнивали с успехами и неудачами тех несчастных, кто выигрывал прошлые 'каникулы на Геликонии'. Сказать по правде, мало кто из предыдущих победителей сумел продвинуться дальше Билли. Большую часть изгнанных мятежников убили при первой же встрече с туземцами, по тем или иным причинам, в основном потому, что их принимали за еретиков или посланцев злых духов. Те, кто добровольно последовал за ними, получали возможность создать правдоподобную легенду и таким образом выжить в первые дни пребывания на Геликонии. Тем не менее, памятуя о несчастной судьбе первопроходцев, они отчаянно скрывали своё происхождение и доживали свои дни под видом чужеземцев из заморских стран. Судьба женщин была ещё хуже судьбы мужчин: отсутствие духа состязательности на Аверне привело к установлению фактического равенства между полами. На планете внизу ситуация была, мягко говоря, обратной и в результате все авернские женщины, какими бы гордыми и независимыми они ни казались на станции, закончили свою жизнь рабынями.
Большинство из ступивших на землю Геликонии пускалось во всевозможный разврат, спеша урвать всё от немногих оставшихся им недель жизни, и встречали свой конец в ходе самых невообразимых извращений. Другие победители лотереи старались протянуть подольше. Но, несмотря на настойчивые предостережения врачей о том, что заражение вирусом обычно происходит через сексуальную связь с представителями местного населения, и они рано или поздно вступали в неё. Мотыльки всегда летят на самый яркий огонь. Даже зная об ожидавшей их судьбе, победители не могли заставить себя отказаться от главной земной радости. Лишь один из победителей лотереи, один из самых крепких и психологически закаленных авернцев, смог избежать рокового искушения и потому прожил достаточно долго, чтобы создать вокруг себя религиозную общину, приняв титул Небесного Спасителя.
Увы, очень скоро о самозваном святом узнали агенты Берущих и отряд панновальской милиции беспощадно уничтожил сектантов, проживавших в пределах одной-единственной маленькой деревни.
То, что случилось во дворце с Билли, укрепило антипатию обитателей Аверна к вере геликонцев. По их общему мнению, именно религия сбивала развитие цивилизации с разумного и прогрессивного пути. Священники — всё равно, какого бога — рассматривались как реакционеры и поборники процветания идеалов лжи.
Однако дальнейшие впечатления от мытарств Билли отчасти умерили общую непримиримость к религии, подвинув мнение авернцев в сторону взгляда на жизнь каждого геликонца как на частное произведение искусства взбалмошной матери-природы.
* * *
На далекой Земле сложилось несколько иное мнение. Земляне взирали на злоключения короля ЯндолАнганола, СарториИрвраша и Билли Сяо Пина с чувством печального превосходства, замешенного в равной степени на отстраненности и сопереживании, как на главу из бесконечного романа о геликонской истории. В большинстве своём люди Земли давно уже перешли ту ступень развития, где вера составляет необходимую часть существования, поощряется идеологией, превозносится в качестве модного культа, или хотя бы упоминается — как бессильный рудимент на службе литературы и истории. Вместе с тем земляне хорошо понимали значение религии, предоставляющей даже самому последнему крестьянину, погрязшему в беспросветной нищите, возможность на мгновение приобщиться к Вечности. Униженным и оскорбленным Бог необходим, и это земляне тоже понимали. Они понимали, что Великий Акханаба — это возможность обрести земное утешение даже тем, кто в нем по сути не нуждался.
Причины того, почему раса анципиталов не подвержена религиозным волнениям, также тщательно анализировались, и вывод вкратце сводился к тому, что вневременный разум двурогих позволял им держаться вдали от подобного рода беспокоящих понятий. В отличие от людей фагоры никогда не стремились падать ниц перед порожденными ими же богами или тем паче восставать против них.
На расстоянии тысячи световых лет от подобных мыслителей материалисты Аверна восхищались фагорами. На их глазах двурогие невозмутимо приняли Билли и помогли ему, что разительно отличалось от приема, оказанного ему в матрассильском дворце. Некоторые, настроенные наиболее революционно, начинали подумывать о том, не дать ли следующему победителю лотереи установку на близкий контакт с фагорами, чтобы с их помощью попытаться свергнуть ложные идолы человечества.
Подобные идеи начинали приходить в голову после многочасовых всесторонних обсуждений и споров. Главной причиной подобных взглядов была тщательно скрываемая, но всё же процветающая зависть к свободе человечества на Геликонии, пускай и ограниченной и неверно используемой — зависть столь разрушительная для душевного здоровья, что бороться с ней в тесноте и безысходности земной станции наблюдения было практически невозможно.
Глава 3.
Способ обрести
новое оружие
Приближалось начало нового малого года — настолько незаметное и непримечательное событие, что под знойными лучами Фреира, стирающими все различия между временами года, о нем можно было бы забыть. О наступлении нового года помнила лишь Церковь, по-особому отмечающая эту дату.
В томительном ожидании грамоты с разрешением на развод король ЯндолАнганол исхудал и осунулся. Желая восстановить популярность в народе, он задумал новую кампанию в Косгатте, чтобы наконец разделаться с ненавистным Дарвлишем. Душевные муки он пытался заглушить непрерывной деятельностью. И куда бы король ни направился, за ним всюду следовал рунт Юли — и другие юркие тени, моментально исчезавшие, едва орлиный взор обращался в их сторону...
Помолившись и претерпев бичевание от рук собственного викария, король ЯндолАнганол поднялся для омовения в свою ванную, после чего оделся и бодрым шагом вышел на дворцовый плац, где ожидал оседланный хоксни. На короле был кожаный панцирь с серебряными бляхами-гербами, шелковые бриджи и высокие кожаные сапоги. Под панцирем скрывался богатый кидрант с вышитыми изображениями животных.
Любимый королевский скакун, Ветер, ожидал своего хозяина. Король вскочил в седло. Юли бегал вокруг, радостно вскрикивал и называл его 'отец'; помедлив немного, король нагнулся и одним быстрым движением поднял маленького двурогого к себе в седло.
Пустив Ветра рысью, король выехал в негустой холмистый парк позади дворца. За ним на почтительном расстоянии следовал отборный взвод Первого Фагорского полка, на который король в нынешние тревожные времена возлагал ещё больше надежд, чем прежде.
Теплый ветер ласкал щеки. Король дышал глубоко и ровно. Вокруг, куда ни глянь, всё было покрыто серым налетом дыхания извергающегося вдали вулкана Растиджойник.
— Сегодня будут штрелять, — вдруг объявил Юли.
Король нахмурился.
— Да, стрелять.
В лесистой долине, где распростер кожистые листья брассимпс, уже были расставлены мишени. Несколько мужчин в черной одежде выполняли последние приготовления. Заметив короля, люди в черном замерли, словно пораженные августейшим присутствием, замораживающим кровь в жилах подданных. Воины Первого Фагорского молча выстроились в цепь и перегородили вход в долину.
Спрыгнув с Ветра, Юли принялся сновать вокруг, безразличный к мнению людей. Король остался в седле, грозно сдвинув брови, словно его сила оказалась настолько велика и всеподавляюща, что заморозила кровь даже в нем самом.
Решившись наконец, одна из черных фигур выдвинулась вперед и приветствовала короля. Мужчина в черном был невысок и худощав, его сложение было костлявым, мешковатая одежда — типичной для представителей его ремесленного клана.
Ремесленника звали СланджнивалИпректира. Имя было грубым и смешным. Именно ему мастер был обязан многим любовным неудачам, с которыми он пытался бороться, украшая свой вид длинными растрепанными волосами, пышными усами и напоминающей ухо фагора бородкой. От этого его вообще-то незлое лицо приобретало довольно устрашающий и просто странный вид — стоящие дыбом усы и шевелюра искажали пропорции лица, растягивая его в ширину.
С трудом выдержав орлиный взор государя, мастер облизнул губы. Волнение объяснялось не его нелепым и смешным именем, а тем, что по должности он был главным оружейных дел мастером Кузнечной гильдии. Взволнован мастер Сландживал был также и тем, что представлял сегодня на суд короля шесть ружей, изготовленных по высочайшему приказу в Кузнечной гильдии по образцу сиборнальских.
Сегодняшняя проба была уже второй. Шесть ружей первой партии испробовали полтеннера назад. В тот раз ни одно из них не пережило выстрел и король пообещал отрубить нерадивому мастеру голову, если он подведет его во второй раз. Вот почему СланджнивалИпректира облизывал пересохшие губы. Вот почему подгибались от страха его костлявые колени.
Сидя высоко в седле, король брезгливо оглядел оружейников. Потом, подняв руку, подал сигнал. Неподвижные фигуры ожили.
Для испытания ружей были назначены шесть фагоров, которые должны были стрелять один за другим. Фагоры с тяжеловесными, ничего не выражающими бычьими мордами двинулись вперед, расправив широкие плечи, являя разительный контраст с хлипкими фигурами королевских оружейников.
Внешне новые изделия СланджнивалИпректиры в точности повторяли оригиналы — сиборнальские ружья. Стволы покоились в выемках деревянных лож, переходящих в приклады длиной в полтора фута. К прикладу ствол крепился полосками меди. Запальный механизм был очень примитивен, но сам ствол выполнен из лучшего железа, какое только были способны сварить мастера Кузнечной гильдии. Серебряные накладки с картинами на религиозные темы украшали приклады. Как и сиборнальские оригиналы, ружья Сланджнивала заряжались через дуло при помощи шомпола.
Первый фагор занял позицию с первым ружьем в руках и спокойно принялся следить за тем, как один из оружейников наводит оружие на цель. Опустившись на одно колено, фагор подогнул опорную ногу не назад, как человек, а вперед, что со стороны выглядело совсем уже странно. Передняя часть ружейного дула покоилась на треножнике, принимающем на себя основную часть немалого веса оружия.
— Всё готово, ваше величество, — почтительно проговорил СланджнивалИпректира, взволнованно переводя взгляд с оружия на монарха. Король кивнул с почти безразличным выражением.
Фитиль был подожжен, курок нажат и огонь коснулся запальной полки. Заряд взорвался. С оглушительным грохотом ружье разлетелось на куски.
Издав горловой звук, раненый фагор опрокинулся на спину. Юли с писком порскнул в кусты. Ветер попятился. С деревьев с криками снялись птицы.
Король ЯндолАнганол успокоил своего скакуна.
— Давайте номер второй, — мрачно приказал он.
Раненого в лицо и грудь и истекающего кровью фагора, время от времени издающего слабое блеяние, его товарищи подхватили на руки и унесли с глаз долой. Его место уже занял второй равнодушный фагор.
Взрыв, завершивший попытку выстрелить из второго ружья, оказался ещё мощнее первого. Один из осколков долетел до самого короля и ударил в кожаный нагрудник. Фагору оторвало палец. Третье ружье не выстрелило вообще. После нескольких попыток поджечь порох пуля просто выкатилась из дула и бессильно упала на землю. Посерев лицом, королевский оружейник вдруг истерично рассмеялся.
— Со следующим должно повезти, — пообещал он.
С четвертым ружьем действительно повезло — хотя королю хотелось бы большего. Ружье выдержало выстрел, пуля вылетела из дула и впилась в мишень у самого её края. Мишень была самой большой, предназначалась для обучения стрельбе из лука, и стояла всего в двух дюжинах шагов от стрелка — но к всеобщей радости выстрел был засчитан королем как удачный.
