Даже если вспоминать одни только факты...
На штурм Двадцать Первого Скального явился самолично Ловец Ветров, а на его защиту — не кто-нибудь, а сам Грийс Громоязыкий.
Фарго Кривоплёт, обычно осторожный до трусливости, взялся сводить какие-то свои счёты настолько не ко времени, что сдох. Рядом с Долигом Рэхлондом, рядом с ним, Эхендом, против вчерашних младенцев с едва развитым Даром — и сдох!
Те самые младенцы, кстати, до всей этой мути очень и очень достойно держались против Погонщиков. Так достойно, что убили многих из них. Свершив немало деяний, что даже по отдельности стоили бы блокировки клейм, у кого они были. А у кого не было — присвоения внеочередных званий мастеров. И для всех выживших, клеймёных ли, нет ли — амнистии за применение запретных знаний и сил. Используемое к вящей славе Дома, против ненавистных Рептилий, запретное утрачивает это имя...
Но дальше — больше. Стоило умереть машир Ниллиме, подозреваемой в запретном (но явно не только и не просто одной из преступивших запреты!), как Ловец Ветров, не теряя ни бун времени, развернулся и отступил. Хотя доставить новых неприятностей Грийсу ещё мог. Ох как мог! Но, видно, самую крупную неприятность уже вывалил. Вопрос только, каким именно хитрым манёвром... сговор с Фарго? Да нет, быть того не может! Но всё равно — как?..
С учётом всего этого (а также обстоятельств, остающихся в тени, но ощутимых верховым чутьём интуиции) даже куда менее опытный разумный, чем Эхенд, осознал бы на загривке ледяную хватку бед. Причём грозящих не лично ему — это было бы не впервой и не страшно, с этим он справится, всегда справлялся! — но всему Дому.
— Что вы делаете, раа Рэхлонд? — спросил меж тем Долиг. — И как я могу помочь?
— Делаю? Ритуал. Помочь? Отойти и не мешать! И уберите подальше шхартов!
— Повинуюсь, раа.
Старший мастер Крыла Битвы, что в Лабиринте, поспешил исполнить глухо рычащий приказ молча и в точности. Поражение, нанесённое ему клеймёной машир — а лгать самому себе он зарёкся давно и понимал: то было именно поражение и ничто иное! — отягчало его дух.
Да и смерть Зарма... ненужная, лишняя... повернись обстоятельства чуть иначе, и он, своей кровью искупивший любые вины, должен был снискать награду. Одно то, как его до последнего пытались вытащить подчинённые... Эхенд умел замечать и ценить такие достижения. Непростые способности, позволившие повергнуть Фарго, уж точно могли бы лишить жизни Зарма. Но этого не случилось. Значит, отпрыск рода Хоррев, вопреки первому, малоприятному впечатлению, оказался достаточно умён и гибок. Он сумел измениться, отбросить лишнее, обрести недостающее, заслужить уважение подчинённых — и мастера Крыла Битвы заодно. Блистающей звездой своего поколения мог стать этот юный грерод... многие могли бы, Зарм не первый и не последний, кто мог бы добиться очень многого...
Если бы не политика.
Порою — и чем дальше, тем чаще — Эхенду всерьёз казалось, что судьба не дружественна к разумным. Что она прицельно карает за открытость и честь, за ум и силу. А выживают — хитрые, подлые, слабые в коленях, гибко-ядовитые, хладнокровно-жестокие. Иначе почему Дом Зверей уступает Дому Рептилий всё больше и больше территорий раз за разом?
"Ненавижу интриги. Ненавижу интриги. Ненавижу интриги.
Ненавижу!"
Долиг Рэхлонд
Ритуал запечатления подошёл к концу. И — впрочем, как всегда — оказался совершенно не зрелищным. Просто бронзовая семигранная призма, установленная в фокусе ритуальной фигуры, на пару бун осветилась ровным синеватым светом. Причём даже этот последний сигнал отнюдь не являлся обязательным, служа единственно для свидетельства, что запись закончилась.
Стерев линии ритуала запечатления одной небрежной отмашкой, Грийс быстро, в несколько отточенных росчерков живой плети, начертал вокруг призмы новый узор. Впрочем, не намного более сложный, чем предыдущий. Бросил повелительно:
— Эхенд. Долиг. Приблизьтесь и наблюдайте вместе со мной. И ты... как твоё имя?
— Лахмен, — коротко поклонилась грерод-квартеронка.
— Лахмен и?
— Просто Лахмен.
"Отверженная родом? Почему? Уж точно не от недостатка успехов в освоении магии... что, снова какие-то мутные дела?
Впрочем, это подождёт..."
— Что ж. Смотри в оба глаза и ты.
Не тратя более времени, Грийс активировал ритуал.
Вокруг четвёрки магов — пары Старших мастеров, просто Старшего и одной низкоранговой целительницы — замкнулся купол, отсёкший вечный свет сердцевинных каналов. Площадка утонула во мраке... ненадолго. Зачарованная бронза в её центре (половина осьмушки локтя в высоту, столько же ширины в каждой из граней) снова осветилась, и в сфере, возникшей над призмой, отразилось недавнее прошлое.
Вот только до идеала записи оказалось далеко. Из-за мощи разбушевавшейся магии, прежде всего — ударившего по местности резидентного проклятия, начальные такты записи утонули в сплошной засветке, в тёмно-фиолетовом мелькании с пятнами синего и чёрного.
Несколько нохх четвёрка могла видеть только его. Однако постепенно на остаточном фоне, как дно озера сквозь взбаламученный, но помалу оседающий ил, протаяли некоторые детали.
Первыми стали тусклые, словно бы присыпанные пеплом стволы анморгиз. За ними последовал ритуальный барьер вокруг защитной гексаграммы. Мягкое сияние аур сарье: целительницы, жермар, ковыляющего всё ближе к выжившим Уэрна. Вот уже можно различить, что у харава возле мастера форта аура почти цела, только ожог на левой руке в магическом зрении смотрится куда хуже — настолько, что без быстрого исцеления есть риск потери конечности. Как отметил Смотритель, старательно вбирающий глазами максимум деталей, по ауре Зарма, за исключением района головы, змеятся некие как бы трещины — зримый след проклятия...
Вот только аура машир выглядит как бы не хуже, чем у него. Правая рука, обе ноги, область груди справа испятнаны какой-то бледной дрянью. Лицо обожжено, аура там как будто сажей запорошена. Пустые глазницы плачут сукровицей пополам с гноем. От этакого зрелища Долига поневоле передёрнуло.
А потом запись, сделанная Грийсом, окончательно навелась на резкость, и Старший мастер немедля остановил в ней время. Картина замерла, сильно теряя в контрастности.
— Лахмен, назови мне имена. Кроме Зарма, Уэрна, Мугрина и Онгера, их я знаю.
— Повинуюсь, раа. Машир звали Ниллима. Жермар звали Хабо, она была доверенной помощницей Уэрна. Того... предателя я по имени не знаю.
— Но хоть что-то ты о нём знаешь?
Целительница раздражённо дёрнула левым ухом, словно муху отгоняя.
— Только то, что он приходился Уэрну родичем. Не особо близким.
— Долиг, — не оборачиваясь. И не скрывая раздражения. — Позже выяснишь, что это за клоп.
Запись двинулась дальше, возвращая резкость, а Смотритель увидел ещё больше, чем до её остановки. Возможно, даже больше, чем мог бы увидеть при помощи специальных заклинаний своими глазами. Творя ритуал запечатления, Старший мастер поистине хорошо постарался...
Мягкие потоки зеленоватой, даже с виду "тёплой" магии омывают ауру Зарма, стекая с ладоней целительницы. Долиг вновь, и сильнее прежнего, удивлён: такое отточенное искусство — и в руках отверженной, выброшенной из рода? Надо эту Лахмен взять на заметку... впрочем, другие тут тоже не просто так. От жермар по имени Хабо к целительнице идёт шнур энергии: густой, тёмно-зелёной, словно заранее приспособленной для усвоения и использования именно в целях лечения. Но что самое удивительное, так это похожий шнур (но более гладкий и толстый), что связал Лахмен и машир. Испятнанная проклятьями, раненая, эта...
— Где твой ручной мечезуб?
— Зачем... он... вам? Танш сарье.
"Её звали — Ниллима".
...эта сарье умудряется делиться своей Силой! Вместо того, чтобы спокойно лежать и ждать помощи. Поразительная стойкость для... такой, как она.
— Каково... твоё предложение... танш сарье?
— Клятва верности и клеймо Лабиринта. Ты примешь их?
— ...Приму.
"Как-то неуместно звать её меше.
К тому же ради истинно ничтожной мы бы не прилетели сюда".
...чтобы увидеть, много времени не надо. Понять — тоже. Сказанных вслух слов запись не сохранила; впрочем, большого значения это не имеет, ибо переливы аур и движение магии говорят зоркому взгляду много больше. Финал (даже при том, что Грийс замедлил темп иллюзии втрое против нормы) не занял много бун. Вот отлетает прочь, уже лишённое искры сознания и жизни, многажды искалеченное тело машир. Вот очень медленно, но неуклонно опускается, лишившись подпитки и сдаваясь в борьбе за жизнь Зарма, Лахмен. Однако — и это иллюзия показывает в полной мере — опускается не раньше, чем вычерпывает свои резервы без малого до дна... что происходит также очень быстро.
Ауру её пациента тотчас охватывает сеть разрастающихся трещин. И как заключительный аккорд неотменимого прошлого, аура гаснет — вместе с искрой жизни проклятого.
Старший мастер остановил ритуал. Схлопнулся световой барьер. По успевшим отвыкнуть от яркости глазам наблюдателей резануло вечным сиянием сердцевинных каналов. Бронзовая призма, хранящая запись событий, словно по собственной воле взлетела и перенеслась в руку Грийса, который тут же спрятал её в одно из отделений своего пояса.
— Говорите, — обронил он, — по старшинству.
— Мне нечего сказать, — молвила тут же Лахмен.
— Зато мне есть, что у тебя спросить. — Эхенд Лорвамэтеш также не задержался с репликой. — Отложим суд о мёртвых, воздадим живым: как всё же имя рода, что...
— ...отверг меня? — с усталой наглостью перебила его целительница. — Что ж, Старший мастер Крыла Битвы, что в Лабиринте, я отвечу: Лорвамэтеш. Я, отверженная, рождена твоими ближними, а если точнее, то полукровкой Вендеми и чистокровным Саргом. Ты доволен этим или желаешь знать подробности?
— Я недоволен, — громыхнул грерод, — однако узнаю подробности не от тебя. Однако же я рад, что ты — из Лорвамэтеш и что тем самым могу судить тебя, — при этих словах, как заметил Долиг, целительница углубила сосредоточенье, готовая... к чему? Неужто к бою — или всё же..? — Рекомая Лахмен! — продолжил Эхенд. — За оборону Двадцать Первого Скального и достижения на поле целительского искусства, по совокупности заслуг, своей властью в присутствии достойных дарую званье мастера сарье. Носи с честью, стремись к средоточию Силы, умножай славу Дома!
— Свидетельствую, — молвил Долиг.
— Подтверждаю, — запечатал Грийс.
— Во славу Дома Зверей, — завершила ритуальной фразой новоиспечённый мастер. — Могу я удалиться?
— Для чего?
— Разве Старший мастер Крыла Битвы не догадывается? Что ж, скажу прямо: я хочу оплакать мёртвых и успокоить ум медитацией.
— Сперва последний вопрос, — рокотнул Грийс. — Я почти уверен, но... ты ощущаешь связи с анморгиз и знание ключей от силы форта?
— Нет.
Долиг Рэхлонд замер, как ударенный под дых. Мозаика сложилась — и позор, что сам он, без подсказок, этого не сделал, поскольку всё лежало на свету.
"Быть не может!
Ведь правила незыблемы: как последняя выжившая сарье, Лахмен ДОЛЖНА была стать мастером форта, просто за неимением иных кандидатур. А раз не стала...
Звание мастера форта перешло от Уэрна к Ниллиме — это точно помню. И вывод здесь возможен лишь один.
Но как же..? Нет, ну в самом деле: как?!"
Взгляды Смотрителя, а равно и Эхенда, и Грийса прикипели к трупу Ниллимы. Который за истёкшее время ничуть не изменился. Разве что продолжил остывать.
Властно подняв десницу, Громоязыкий установил контакт Сил с ближайшим анморгиз.
— Приоритетный приказ, — сказал он. — Ключ рода Рэхлонд, код эно-сорок-триста-ант-сорок-двадцать-один-эссо-красный-ноль. Открыть для доступа лог передачи полномочий мастера. Дать сведения о статусе командующего... шшшто?
— Что выяснилось? — спросил Эхенд, на бун опередив Долига.
— Сущая чепуха, — ответил Грийс. Чуть ли не впервые на памяти его родича в голосе старшего Рэхлонда звучала растерянность. — Действующий командующий форта: Ниллима, права переданы от Уэрна, основание — смерть предыдущего командующего. Статус действующего командующего: мертва. Передача прав по цепочке инициирована, адресат — Ниллима, процедура не завершена, причина — смерть адресата. Местоположение действующего командующего: не определено. И как надо понимать вот это вот жернаково дерьмо?!
...Ритуалы запечатления и воспроизведения Смотритель сумел бы провести и сам. Может, не так легко и качественно, как Грийс, но сумел.
Тот ритуал, что Старший мастер творил сейчас, находился даже не за пределами доступных Долигу сил, но за пределами его понимания. Он мог опознать только самые типичные, общие элементы — фигура концентрации энергии, знаки прямого контакта с эмерон, контур управления... ну, ещё сам тип конструкции, характерный для призывов, хотя тут уже возможны вариации... и на этом фактически всё.
Именно в такие моменты он особенно остро ощущал пропасть между собой, Старшим магом — и Старшими мастерами. Пропасть не в силе, нет, в ёмкости резерва Долиг уступал своему родичу всего лишь двукратно. Но опыт, но выходящее за рамки доступного искусство, очевидное и вместе с тем неуловимое для рассудка нечто, как раз и называемое мастерством... о, как он этого жаждал! Со всей страстью души, со всем хищным устремлением чистокровного грерод.
И знал: когда-нибудь он своего добьётся. Но это не станет ни простым делом, ни быстрым. Не десятки — сотни, тысячи бирелл придётся потратить, чтобы...
Но тут Грийс привёл Силы в движение, и всё лишнее мгновенно покинуло разум Долига. Он приготовился запоминать мельчайшие детали ритуала, как до того запомнил во всех нюансах элементы начертания, конъюгации и селекции.
— Фарго, именуемый также Кривоплёт! — повелительно рыкнул Грийс Рэхлонд, совершая обеими своими руками мощное хватающее движение... не завершённое, но направленное точно в центр ритуальной фигуры. У присутствующих вздыбилась шерсть, вся, сколько её было. — К тебе взываю, именем связываю, ритуалом подчиняю! Фарго... явись — и ответь!
Ранее вздыбившаяся, шерсть у свидетелей словно возымела желание выдраться вон и как можно быстрее уползти прочь. Долиг застыл, как примороженный, осознанием...
"Да он же не Фарго призывал ритуалом! Он призвал волю анмир лерре — через себя, как живой сосуд!"
Меж тем в руках — в когтях — Грийса проявился колышущийся, неверный силуэт. Менее убедительный, чем даже ученическая иллюзия. Силуэт сей, однако, полнился силой, сознанием, присутствием. И в духовном зрении, в отличие от зрения глазами тела, призванный обладал немалой плотностью.
Но не волей. Её, насколько понял Долиг, ритуал сковал.
— Спрашивайте, — прошелестел, просвистел, прогудел силуэт. Его бесплотный глас казался разом высоким и низким, музыкальным и диссонирующим; в памяти он причудливо искажался и словно сдавливал виски. Неприятно было внимать ему.
