Пока Роба говорил, сторож с умоляющим, но настойчивым выражением лица прошаркал вперед и встал между королем-отцом и принцем. Злобно взглянув на старика, ЯндолАнганол молча отвесил ему такого тумака, что несчастный отлетел на три шага и врезался спиной в кусты. Сидящие в клетке люди подняли ужасный переполох, завопили и принялись бить по прутьям решетки неизвестно откуда взявшимися бронзовыми мисками. Они хорошо понимали, что ждет их после смерти их последнего кормильца.
Направляясь к сыну, король улыбался точнее, ощерившись, притворялся, что улыбается. Роба в ужасе попятился от него.
— Ты не понимаешь, чем твой дед был для меня, какую власть надо мной имел — когда-то, да и сейчас, и наверняка сохранит её в будущем, — сказал он. — Я же не обладаю такой властью над собой. Я мог взойти на престол, только свергнув твоего деда...
— В крови, пролитой тобой, могли бы захлебнуться все узники тюрем! — выкрикнул Роба. — Пускай я стану мадис, а лучше лягушкой! Я отказываюсь быть человеком до тех пор, пока это звание носишь ты, отец!
— Роба, то, что ты говоришь, безумно! — возмутился король. — Очень скоро я сам собираюсь взять в жены — да что там, считай, уже взял! — дочь мадис. Для того-то я и приходил сюда, хотел поближе увидеть мадис. Прошу ещё раз, останься со мной!
— Для чего — смотреть, как ты трахаешься со своей рабыней-мадис? — ядовито сказал принц. — Считать ваше потомство? Следить за их ростом, регулярно взвешивать, вести книгу учета? Отбирать самых способных и плодовитых, которые всё равно никогда не забудут, что их собратья бродят где-то на свободе и вечно будут рваться прочь из твоей проклятой темницы!..
Выплевывая слова, молодой принц пятился, впиваясь ногтями в землю и оставляя после себя борозды. Потом, внезапно вскочив на ноги, он стрелой нырнул в кусты. Через мгновение король увидел, как полуголый принц шустро взбирается по скале, у подножия которой был сооружен зверинец. Потом Роба исчез.
Отвернувшись, король прислонился плечом к дереву и закрыл глаза. От тяжких дум его отвлекли стенания сторожа, до сих пор барахтавшегося в кустах. Недовольно оглянувшись на старика, он всё же подошел к нему, протянул руку и помог подняться.
— Простите меня, государь, но всего один мальчик, какой угодно, эти проклятые самцы мадис не лучше иных... — как заведенный, бормотал старик.
Брезгливо хмыкнув, ЯндолАнганол спросил:
— Ответь мне на один вопрос, старый козел. Скажи мне, в какой позе самки мадис предпочитают спариваться? Откуда они подпускают к себе самцов — сзади, как иные, или спереди, лицом к лицу, как люди? Я не успел прочесть про это...
Удивленно взглянув на него, сторож рассмеялся.
— Эх, государь, насколько я видел, они делают и так и эдак, и поверьте, у меня было время понаблюдать за ними, пока я работал тут. Хотя в основном они занимаются этим пристраиваясь друг к другу сзади, точно как иные. Народ считает, что мадис спариваются только для продолжения рода, но я-то знаю, что и они находят в этом удовольствие, хотя конечно в клетке жизнь другая, особенная...
— Целуются ли женщины и мужчины мадис друг с другом в губы, как люди?
— Никогда этого не видел, государь. Целуются здесь только люди.
— Тогда скажи, может быть прежде, чем спариться, они лижут друг у друга гениталии?
— Вот этим любят заниматься во всех клетках, государь. И лижут и сосут, этого полно, только мальчиков у мадис нет, да я и видеть их уже не могу...
— Довольно, старик! Я приказываю тебе сжечь дотла это гнусное место и выпустить всех пленников на волю. Они довольно настрадались и заслужили свободу. И сам катись на все четыре стороны!
Сказав это, король направился к выходу из зверинца, шагая медленно и задумчиво, держа одну руку на рукояти меча, другой потирая лоб.
К дворцу он ехал через колеблющийся океан теней райбарала. Фреир уже клонился к закату. Небеса пожелтели. Вокруг того места, где Фреир соскальзывал за горизонт, стояли концентрические коричневые и оранжевые круги, возникшие в результате преломления света в слоях медленно оседающей вулканической пыли. Заходящее светило близ горизонта напоминало пораженную гниением раковину-жемчужницу, накрывшую собой весь мир.
— Я не могу довериться ему, — сказал король Ветру. — Он необуздан — в меня. Я люблю его, но считаю за лучшее убить собственной рукой. Если бы он не лишился рассудка, он уже давно сумел бы заключить союз со своей подлой матерью и организовать в скритине заговор против меня. Со мной легко было бы покончить... я люблю их обоих, хотя и предпочел бы убить их собственной рукой, даже её!..
Ветер промолчал, даже ухом не повел. Хоксни брел на закат, думая только об одном — как побыстрее добраться до родного стойла.
'Как подло я мыслю, — подумал король. — Это невыносимо!'
Взглянув на полыхающие небеса, он вспомнил, что религия давно научила его бороться со злом, и внутренним, и внешним.
— Всё это зло происходит от кхмира. Я должен хранить обет целомудрия, — сказал он себе. — Помоги мне, о Всемогущий!..
С этими словами он пришпорил Ветра. Сейчас он отправится повидать Первый Фагорский. Анципиталы не ведают, что такое мораль и не знают угрызений совести. Только с ними он мог найти мир и покой.
* * *
Коричневый полукруг наконец одолел оранжевый. Фреир скрылся за горизонтом и раковина принялась рассыпаться в пепел, стремительно, минута за минутой, обрушиваясь сама в себя, исчезая по мере того, как свет Баталикса пронизывал её насквозь, приканчивая. Сияние ушло и на месте зловещего заката осталась лишь курчавая облачная гряда, куда, в свою очередь, неуклонно смещаясь к западу, падал Баталикс. Глядя на это, Робайдай наверняка подумает (это ясно, как и то, что завтра снова будет жара), что всему на свете приходит конец. Всё в мире клонится к закату...
Вернувшись в свой тихий дворец, король ЯндолАнганол обнаружил, что у него гости — в дворцовых залах разгуливали важные церковные персоны. Это были посланцы Священного Панновала, доставившие ему долгожданную грамоту. Их глава, Элам Эсомбер, дожидался его, чтобы заключить в крепкие объятия.
Элам Эсомбер, моложавый мужчина двадцати четырех с половиной лет, худощавый, но довольно высокий, был облачен в длинный, до пят, церковный чарфрул, полы которого при ходьбе волочились за ним. Первый раз они встретились во время двухлетнего пребывания юного ЯндолАнганола в панновальском монастыре, там же подружились и оставались друзьями по сей день. Элам Эсомбер, теперь епископ панновальской курии, был назначен свидетелем подписания королевой бракоразводной грамоты, чего требовали законы, установленные церковью. Подписанную грамоту надлежало утвердить самому Киландру IХ и только тогда брак мог считаться законно расторгнутым. Король был очень рад, что такое тонкое дело поручили Эсомберу, его доброму другу, который, конечно же, во всём будет на его стороне.
Грамота с высочайшим разрешением на развод наконец-то прибыла. Остался сущий пустяк — доставить грамоту королеве королев, провести краткую, чисто формальную церемонию — и он будет свободен. Свободен для того, чтобы обручиться с молодой Симодой Тал и спасти своё королевство...
* * *
Выйдя из бухты у южного основания Финдовила, 'Золото дружбы' пошло на юг через Понипотское море, мимо легендарных древнейших краев. Об этих землях ходили легенды. По некоторым утверждениям отсюда когда-то произошли люди, другие твердили, что именно здесь человек впервые обрел дар речи. Обширные равнины, некогда вскормившие первую расу людей, переходили в бескрайние леса, укрывающие подножия грозного Барьерного Хребта, отделяющего эти земли от беспокойных центральных равнин Кампаннлата.
Таков был Понипот — Понптпандум, о котором маленькая Татро читала в своих книжках сказок, ныне почти необитаемый, с вечно глядящими на закат развалинами трех великих древних городов, имена которых заставляли что-то шевельнуться в каждой человеческой душе: Повачет, Проваш, Гал-Дундар... Там, над холодной и беспокойной рекой Аза, стояли Осенние Дворцы, одна терраса над другой. В этих пирамидальных громадах, простирающихся вдоль её скалистых берегов в пространстве и во времени, были заключены сны давно забытых тиранов. По легенде некогда в их гулких залах обитал сам великий король Дэннис.
Со дня своего основания дворцы никогда не являлись полностью обитаемыми, как никогда не являлись и полностью покинутыми. Дворцы оказались слишком грандиозными и для тех, кто воздвиг их, и для тех, кто их унаследовал. Но с той поры, как Осень впервые окутала их грозные башни, вознесшиеся над несокрушимыми гранитными стенами, дворцы постоянно использовались — уже долгое, очень долгое время. Человеческие существа — целые племена — и поныне обитали здесь, подобно птицам в заброшенном саду.
Ученые мужи, вовсю штудирующие прошлое, тоже наведывались в Осенние дворцы. Для них дворцы были крупнейшим археологическим полигоном в мире, где даже мусорные кучи могли многое поведать о забытом величии человека. А что уж говорить про их подвалы! Лабиринты бесконечных подземелий, хитроумные воздуховоды, на мили уходящие в недра земли для того, чтобы добывать тепло из горячего сердца Геликонии... Здесь можно было найти послания на давно забытых языках, вырубленные на твердом камне стен, крылышки давно вымерших насекомых и отпечатки листьев давно исчезнувших видов деревьев в заброшенных угольных шахтах, черепа, которые можно было измерить, зубы, которые можно было вставить обратно в лунки в челюстях, бриллианты, брошенные в мусорные кучи, оружие, рассыпавшееся в ржавчину... всю историю планеты, тщетно дожидавшуюся расшифровки и понимания, как и исчезнувшие человеческие жизни, и так же мучительно остающуюся вне понимания, подобно вечно незавершенным человеческим отношениям. Дворцы виднелись в дымке темными силуэтами на фоне бледной тени гор, и СарториИрвраш буквально на коленях умолял госпожу адмирала сделать к ним вылазку — он всю жизнь мечтал побывать в них и слишком хорошо понимал, что другого случая ему уже не представится. Но, увы, они были не научной экспедицией, а военным отрядом, имевшим строгий приказ не задерживаться. Осенние дворцы не были их целью, и флот прошел мимо них, оставив берег далеко по левому борту.
Тем не менее, в эти жаркие дни однообразного плавания вырвавшийся из своего затхлого кабинета в большой мир СарториИрвраш почувствовал вдруг невероятный покой и умиротворение, ибо дни теперь проходили в милых его сердцу ученых беседах с адмиралом Оди Джесератабхар. Постепенно, как и следовало ожидать от дамы не первой молодости, она сблизилась с ним и стала любовницей советника. Даже язык Оди, поначалу переполненный сложными запутанными оборотами сиборнальских временных форм, стал проще. Уединение в тесной каюте стало казаться драгоценным даром судьбы. Долгое плавание к далекому Гравабагалинену стало совместным плаванием их душ.
* * *
Наконец, корабли прошли через пролив Кадмира — самое узкое место между материками Кампаннлат и Геспагорат, и здесь их настиг мертвый штиль. Они были вынуждены остановиться. Насытившись любовью, борлиенец и ускутка сидели на палубе, ощущая невероятный покой, и глядели на поразительно спокойное море. У северного горизонта неясным силуэтом выступал из туманной дымки хребет Рададо, южный отрог Барьерного Хребта, близнеца грозных гор Шивенинка, за которым лежал бесплодный Куайн — страна высокогорных пустынь. Прошлое Рададо спокойно почивало на скалистых плато у подножия хребта, в давно заброшенных городах, где некогда проживали многие миллионы людей — для сравнения, в соседнем Рандонане проживало теперь едва два миллиона, из которых половину составляли фагоры.
Рададо венчал великий путь паломничества двурогих, протянувшийся от Нктрикха через весь Кампаннлат. Это была их Ультима Туле, куда анципиталы стремились всей душой, дабы исполнить здесь никому не ведомые ритуалы, по большей части состоящие в неподвижном сидении на корточках на краю береговых утесов, лицом к едва видимому на другом берегу пролива Кадмир Геспагорату, к краю их извечного назначения, неведомого другим формам разумных.
Слева, совсем рядом, виднелся остров Глиат с удобной бухтой, известной всем мореходам. По правому борту три вершины подводных гор, некогда опустившихся в глубины, торчали из водной глади, подобно верхушкам темных айсбергов. Оди Джесератабхар указала за них.
— Стоит подняться на мачты, и увидишь берег Геспагората — обширную страну Зросса. Сейчас мы как раз проплываем мимо неё. По-моему, всё, что мы видим, — неоспоримое доказательство того, что в своё время Кампаннлат и Геспагорат соединялись перешейком, разрушенным во время какого-то древнего катаклизма. Что ты думаешь по этому поводу, Рашвен?
Бывший советник задумчиво рассматривал скалистые склоны острова Глиат.
— Если верить легендам, фагоры пришли к нам из самой отдаленной части Геспагората, Пеговина, оттуда, где в далекие времена жили черные фагоры. Фагоры приходят сюда хотя бы раз в жизни — возможно, их манит древнее воспоминание. Они всё ещё надеются увидеть разрушенный в древности перешеек, связывавший Кампаннлат с Геспагоратом, родиной двурогих.
— Ты видел когда-нибудь в Борлиене черных фагоров? — спросила вдруг леди-адмирал.
— Только в старых книгах, — СарториИрвраш достал вероник. — Всякий материк славен своими видами зверей. Но перешеек между Кампаннлатом и Геспагоратом действительно существовал, доказательством тому служат геспагоратские игуаны, живущие у берегов Рададо. Ты когда-нибудь видела игуан в Рададо, Оди?
— Сейчас игуан там уже нет, — с внезапной печалью ответила госпожа Джесератабхар, — но только потому, что люди истребили их всех до единой — жизнь в Рададо очень тяжела, голод там нередкий гость и в пищу идет всё. Очень жаль, что мы не смогли посетить Осенние Дворцы — это заняло бы слишком много времени. Но что ты скажешь о Глиате? Сейчас штиль и можно потратить появившееся у нас время с толком, чтобы обогатить своим трудом науку. Как ты смотришь на то, чтобы сплавать на шлюпке на остров и осмотреть его? Устроим небольшую экспедицию.
— Это возможно? — удивился СарториИрвраш. Он помнил, как госпожа адмирал отказала ему.
— Всё здесь в моей власти.
— После происшествия в бухте Осужденных нужно быть осторожными, — пробормотал он. — В столь диких местах опасности могут подстерегать повсюду.
— Ты считаешь меня ненормальной? — удивилась Оди. — Я возьму с собой надежную охрану!
Она рассмеялась и СарториИрвраш сжал руку подруги.
Леди-адмирал тотчас же приказала спустить на воду шлюпку. На весла сели фагоры-гребцы. Парочка тоже уселась и десятивесельная шлюпка отчалила от борта корабля. По гладкому, словно стекло, морю они проплыли две мили, отделявшие их от острова. Вместе с ними отправилось и полдюжины моряков-пехотинцев, тоже довольных возможностью вырваться на приволье из ставшей уже ненавистной корабельной тесноты.
Будучи погаснувшим вулканом, остров Глиат представлял собой неровный круг диаметром приблизительно пять миль. Для высадки на берег выбрали южную оконечность острова, где берег отлого спускался к морю, переходя в восхитительный пляж из желтого песка. Около шлюпки были оставлены часовые и экспедиция осторожно двинулась в глубь суши.
