Что же до КЗР, то в них революционное руководство специально отбирало самых сметливых и сообразительных из местных жителей. Во всяком случае, в Ольгине КЗР возглавлял совсем молодой, но очень умный и тактичный парень, Патрис Эрейра, который умудрился быстрейшим образом подружиться со всей разноплеменной публикой, и если кого и раздражал, то только немного, и лишь тех, к кому не приходил на барбекю по выходным из-за занятости, хотя и давал обещание.
Задание Ник и Салли успешно выполнили: кажется, советский представитель, с которым они по очереди выезжали в Арсенал и оружейные комнаты милиционных подразделений, остался даже более довольным, чем рассчитывал сам. Откровенно говоря, Ник и сам был рад хотя бы на время отвлечься от производственных дел, а, кроме того, в Гаване удалось купить для сына настоящую, «космическую» игрушечную лису советского производства, в натуральном размере и настоящем «космическом» ошейнике, такую красивую, что самому из рук выпускать не хотелось. Дети Кубы, вне зависимости от национальности и возраста, просто сходили от этих лис с ума, так что в продаже их всегда было недостаточно. Управились за два дня, а Сьенфуэгос, который был весьма рад тому, как быстро удалось спихнуть с себя лишнее дело, в приказном порядке заставил супругов взять выходной. Так что утро 11 апреля супруги встретили дома, в собственной спальне, и никуда не торопились с четким осознанием выполненного долга.
Выходной провели в относительной тишине и спокойствии. У всех был рабочий день, и Джозеф ушел с утра в школу. Поэтому Ник и Салли от души выспались, потом занимались любовью, потом, не торопясь позавтракали, потом снова занимались любовью, пили кофе, и беседовали на отвлеченные темы, не касающиеся ни оружия, ни предстоящих налетов доблестной американской авиации. Потом собрали немного съестного, сели на велосипеды, и скатались в парк Баиа де Наранхо, в четырех километрах от города. Там погуляли среди зарослей, искупались в недавно сооруженном общественном бассейне. Пребывание на острове, тренировки в Интербригаде и здоровое (хотя, по началу, и несколько однообразное) питание пошли обоим на пользу. И Ник, и его супруга загорели, подтянулись, и даже, как будто помолодели внешне, и темперамента у них заметно прибавилось. Ежедневное общение с кубинцами невольно меняло и отношение к жизни: уж точно, оба стали более эмоциональными, открытыми и активными, чем во времена монотонной работы на заводе в Илионе. Ну и на личной жизни перемены сказались самым благотворным образом.
Правда, в обед Джозеф вернулся с учебы, так что расслабленности слегка поубавилось: надо было кормить его, помогать с уроками, обсуждать с ним перспективы использования безгильзовых боеприпасов (парень увлекался, кажется, всем на свете, но и про семейное дело не забывал), однако, отдохнули, все равно, очень хорошо.
Утром супруги пошли, как и полагается, на работу. Вот только рабочего дня, как такового, почти не получилось: после трех часов пришло сообщение, что в СССР был успешно осуществлен первый полет человека в космос. Все население острова охватила такая экзальтация, что конструктивные планы пришлось, волей неволей, на время отложить. В цеху прошел стихийный митинг, все громко кричали «ура», обнимали друг друга и поздравляли. На улице тоже творилось черте что: громко играла музыка, народ шумно скандировал нечто восторженное, кто-то даже выстрелил несколько раз в воздух, правда, это быстро пресекли. Начиная с некоторого момента, стало понятно, что полноценной работы не будет, и, получив разрешение от Сьенфуэгоса, Ник махнул рукой, позволив мастеру Эстебасу отпустить людей на три часа раньше. Салли, то ли убеждением, то ли обаянием, заставила, таки, свою приемку доработать до конца: у них скопилось слишком много переделанных винтовок для интербригады, и она считала, что с ними следует закончить, несмотря на внезапный праздник. Поэтому домой Ник пошел один.
Куба ликовала. Улицы Ольгина уже украсились красными и национальными флагами, люди пели и танцевали прямо на улицах, играли на гитарах, проводили стихийные митинги. Со всех сторон скандировали «¡Viva Rusia!» и «¡Viva Gagarin!!!». Несмотря на то, что большинство кубинцев алкоголизмом вовсе не страдало, из домов постоянно выносили выпивку, пиво, и смесь рома с апельсиновым соком, которые разливали всем подряд, и соседям, и случайным прохожим. В толпе было полно проживающих в городе иностранцев, русских, корейцев, восточных славян, американцев и канадцев из консульства, и все были в равной степени исполнены ликования. Складывалось ощущение, что каждый воспринимал свою причастность к событию, каждый чувствовал, что в советский успех — это успех всего человечества. Но русские, определенно, были героями дня: едва на улице показывался советский специалист, как мужчины норовили напоить его, женщины — расцеловать, а дети радостно визжали и дарили им цветы. Ника, каким-то загадочным образом, все, даже незнакомцы, сходу идентифицировали как norteamericano, но веселье захлестнуло и его. Пока он шел до дома, ему два раза пришлось выпить пива с какими-то студентами, принять (не без удовольствия, впрочем) жаркие поцелуи от юных мулаток, негритянок и метисок, и пережить множественные рукопожатия и похлопывания по плечам. В сущности, кажется, мало кто понимал в полной мере, что именно произошло. Но ощущение чего-то грандиозного охватило всех без исключения. К тому же, надо понимать, что кубинцы в последние месяцы жили в огромном напряжении, и радостная новость была хорошим поводом, чтобы, хотя бы ненадолго, это напряжение сбросить. На самом деле, конечно, Ник тоже ощущал душевный подъем от мысли, что человечество сделало первый шаг на пути к звездам, но, увы, пока еще не смог осознать этого полностью, и, когда он смог, все-таки, присесть на крыльцо своего подъезда, то ощущал себя довольно-таки усталым. Едва он вытер пот со лба, как увидел на соседнем крыльце Николая Ивановича, который с таким же усталым видом цедил кофе из кружки, и напряженно разглядывал свежую краску на крыльце, которая пошла пузырями и облупилась. Сосед был в непривычном облачении — на нем была тщательно наглаженная тропическая советская форма светло-оливкового цвета, начищенные кожаные туфли и аккуратная небольшая фуражка с золоченной кокардой, похожая на те, что носят американские моряки. На груди виднелись орденские планки, а в петлицах — значки в виде стилизованной баллистической ракеты с двумя молниями. Кажется, подозрения Ника относительно профессиональной специализации Николая Ивановича оправдались.
Поздоровались.
— Взгляните на эту покраску, — озадаченно проворчал Николай Иванович, — Очень странное дело, как мне кажется: я брал краску в магазине, это американский продукт, завезенный еще до блокады. Мне он показался очень качественным, удобная упаковка, приятный цвет. И ведь красил в соответствии с инструкцией, и срок годности еще не вышел, специально проверял! Как же такое получилось?
— Можно взглянуть на банку? — спросил Ник.
— Да, конечно. Там еще осталось немного.
Ник осмотрел этикетку, и убедился, что сосед был прав: банка была завезена на Кубу сравнительно недавно, а выпустил краску известный во всем мире химический концерн (ему самому куда более известный в контексте производства пороха для стрелкового оружия). Но была одна тонкость: несмотря на известность, лаки и краски этой фирмы имели неважную репутацию, напоминая в отношении качества рулетку. Причем, рулетку в далеко не самом солидном казино. Чаще всего, их использовали на государственных подрядах, на которых в США красть считалось даже и не вполне преступлением, а, скорее, великосветским спортом с большими ставками. О чем Ник честно и сообщил соседу.
— Но это странно! — озадаченно проворчал Иван Николаевич, — Мы привыкли считать, что в Америке делают качественные вещи. Почти все, что поставлялось в СССР из США, было отличным, и служило долгие годы. Многое и сейчас используется, кстати. Одежда, обувь, грузовики, средства связи, разные другие вещи. У меня вот с самой войны остались американские ботинки, им нет износа. Как же могут капиталисты выпускать плохой товар на рынок?! Их же моментально «съедят» конкуренты.
— Тут нет ничего удивительного, — развел Ник руками, — Просто вы у себя привыкли к военным и гражданским товарам, которые проходили жесткий отбор специалистов вашего Внешторга, или комиссии по Ленд-лизу. За качеством тщательно следили, не позволяя сбагрить дешевку или брак. Неудивительно, что до советских людей дошли только лучшие вещи, добротные, и, как правило, весьма недешевые. А выпускать дешевую дрянь капиталист может легче легкого, особенно если является фактическим монополистом. Никто его не «съест»: конкуренции, как таковой, в развитом капитализме давно нет. Рынки либо поделены между крупными производителями, либо вовсе захвачены одним или двумя концернами, а все «конкурирующие», якобы, фирмы, им и принадлежат, и просто создают впечатление разнообразия выбора. Я бы, на вашем месте, лучше купил английскую краску фирмы «Тэтчер». Представления не имею, как они обходят блокаду, но её в продаже много, и на качество пока никто не жаловался.
Поговорили на отвлеченные темы. Ник поздравил соседа с выдающимся успехом СССР, на что тот упредительно поднял ладонь, и шустро сбегал в дом, откуда вернулся с запотевшей бутылкой русской водки из холодильника, парой чистых рюмок, и тарелочкой с нарезанным копченным салом, ветчиной, сыром и жаренными креветками.
— Я помню, Николас, что вы не пьяница, — пояснил он на своем правильном, но несколько «скудном» английском, — Я и сам не большой любитель, если честно. Я сегодня один в увольнительной, все мои коллеги заняты, а отметить такое необходимо. Просто, понимаете, к сегодняшнему дню вела очень долгая дорога. И не все товарищи, к сожалению, дошли до её конца. Сейчас я, конечно, очень рад. Но я вспоминаю про них. Про всех тех, кто страстно мечтал услышать сегодняшнюю новость, кто должен был быть сейчас там, на Байконуре, но не дожил… Их было много, товарищ Фрезер, в том числе таких, кто мечтал о космосе еще во времена первых наших ракет. Многие из них прошли войну, голод, и другие тяготы, но сохраняли мечту до последнего вздоха… Сегодня я просто не могу не выпить за них.
Нику ничего не оставалось, как молча, не чокаясь, поднять рюмку вместе с соседом. Холодная водка пошла на удивление хорошо, а, закусив крупной креветкой, зажаренной с чесноком, Ник убедился, что идея закуски после хорошей выпивки — отнюдь недурна. Было даже странно, что американцы её, в основной массе, игнорируют.
После этого ритуала дело пошло на лад. Они, путая языки, но, почему-то, отлично друг друга понимая, рассказывали друг другу про свою жизнь, про то, как это необычно — жить с сознанием того, что вскоре люди начнут колонизировать новую стихию (у обоих не было ни малейших сомнений относительно того, что это произойдет в ближайшие годы). Выпили за Гагарина лично, за разработчиков ракет, за Генерального Конструктора, потом за какого-то маршала Неделина, затем за Никиту Сергеевича Хрущева (лицо соседа явственно скисло, но тост он поддержал без возражений). Потом — за победу над мировым капитализмом и наступление коммунизма, а также мира во всем мире. Чтобы, стало быть, люди летали на ракетах в иные миры, а не пугали ими друг друга до поноса. После этого Екатерина Александровна, супруга Николая Ивановича, высунулась из дома, слегка отругала мужа за то, что тот держит гостя во дворе, и Ник не успел оглянуться, как оказался за семейным столом, на котором оказался огненно-алый борщ, со сметаной, присыпанными чесноком пампушками и зеленью, потом — запеченная индейка, салаты и другие вкусности. К удивлению Ника, большую часть этого роскошества хозяин приготовил сам.
Под борщ выпили за кота Леопольда. Под заливного тунца и лангустов — за лису Злату. Под индейку — за шимпанзе Хэма. Под запеченную под сыром картошку, острые маринованные закуски (Николай Иванович готовил их, как и многое другое, самолично) и, наконец, фрукты — за всех прочих, не столь знаменитых, зверей, которые героически прокладывали людям дорогу в космос. Когда из школы вернулись Джозеф, и сын Червяцовых, Вячеслав, оба тоже оказались за столом, тем более, что на нем как раз оказался торт и фруктовый десерт. В конце концов, вернулась с работы и Салли. Убедившись, что Ник уже успел должным образом «напраздноваться», она махнула рукой, и поддалась на уговоры Екатерины, тоже «дернув» вместе с ней пару рюмок наливки. Кажется, пили еще за космос, за советские ракетные войска на страже мира и труда, пели какие-то советские песни, которых Ник не знал, но, почему-то, очень быстро стал подпевать как родные, старательно вытягивая: «Artilleristy, Stalin dal prikaz! Artilleristy, zovet otchizna nas!». О том, насколько забавно звучит эта песня в исполнении американца немецкого происхождения, да еще и троцкиста, он, как-то не подумал.
Ник, вокальными талантами не блиставший, и сам спел простенькую рабочую песенку «Solidarity Forever», которую, к его удивлению, Николай Иванович знал, и без труда подхватил. Оказывается, в СССР её исполняла одна из этих новомодных фолк-металл групп, «Танкоград», из уральского города Челябинска.
Потом вышли смотреть фейерверк. На радостях, кто-то из городского начальства распорядился, и был отстрелян весь запас ракет, отложенный на 26 июля. В ночное небо над Ольгином взвились яркие огненные стрелы работы китайских мастеров, которые разрывались в поднебесье густыми гроздьями. Все жители окрестных кварталов высыпали во дворы, и громко ликовали и хлопали в ладоши с каждым разрывом. В Гаване, Сантьяго, Санта-Кларе и других городах устроили карнавалы, которые показывали по телевизору в прямом эфире. Но это Ник уже помнил весьма и весьма смутно…
Утро Ник встретил хуже, чем могло бы быть, но куда лучше, чем предполагал. Видимо, сказывалась его общее окрепшее здоровье, качественное русское пойло, почти не содержащее сивушных масел и иных вредных примесей, да и общая культура питья, включающая в себя аппетитные и сытные закуски. Голова почти не болела. Правда, Салли, которая, по сравнению с мужем, отпраздновала триумфальный прорыв человечества почти «всухую», изрядно страдала, и ругала ягодные настойки Червяцовых, исключительно вкусные, но весьма коварные, почем свет стоит. Когда Фрезеры уже успели привести себя в порядок, из своей спальни, зевая, вышел Джозеф, и полюбопытствовал, от чего это мама и папа проснулись в такую рань, если еще вчера по телевидению и радио выступал товарищ Нуньес Хименес, и сообщил, что завтрашний день, 13 апреля, в честь исторического полета Гагарина, на Кубе объявляется выходным. В Гаване планируется пресс-конференция советского посла, и некоторые другие мероприятия. Ник и Салли переглянулись: не было сомнений, что правительство просто решило «узаконить» то, что свершилось, так сказать, явочным порядком. Скорее всего, большая часть населения сегодня в любом случае утратило работоспособность… Ну, и, кроме того, можно было предположить, почему с обращением выступил Хименес: надо думать, команданте Кастро проявил солидарность с большей частью населения острова…
