Голоса мёртвых — не для слуха живых. Даже когда магия нарушает порядок вещей.
— Объясни, что есть окончательный расчёт! — рыкнул Грийс собственным голосом.
— План устранения харава по имени Уэрн, — послушно ответствовал дух Фарго. Из его дальнейших слов следовало, что сработавший окончательный расчёт оказался ни много, ни мало пятым, а четыре предыдущих по разным причинам провалились. Да и пятый мог не сработать, если бы Уэрн не заменил верную Хабо на заранее обработанного, по сравнительно мягкому варианту заклятого родственника-харава.
— Зачем вообще надо было устранять Уэрна? — предерзостно вклинился в допрос Эхенд. Но ни Грийс, ни тот-кто-в-нём не остановили его, а Фарго ответил:
— Нельзя позволять харавам подниматься до уровня Старших сарье. Уэрн опасно близок был к повышению. Практиковал запретное. Повинен смерти.
— Что за чепуха! — не унимался Эхенд, напротив, лишь сильнее распаляясь. — Любой сарье имеет право и обязанность двигаться ввысь, шлифовать искусство, набирать Силу!
— Не любой. Харавам следует препятствовать, инлейн и сиври следует ограничивать.
— Почему харавам нельзя подниматься до Старших?
— Потому, что иное разрушает баланс сил. Линия Клыка стоит выше прочих Линий, и всё, способное нарушить сей статус, вредно для Дома, ибо ведёт к нестроениям. Харавы, как часть Линии Резца, есть природные союзники вуллан, тем самым...
— И всего-то? Подрыв потенциальной силы Дома, устранение талантливых, опытных сарье — ради политического баланса?
— Довольно, Эхенд, — громыхнул тот-кто-в-Грийсе. — А ты, Фарго, именем связанный, мне открой: если превосходство твоей Линии природно и несомненно, почему ты заботился о благе Линии Клыка столь ревностно?
— Таково заклятье, наложенное на меня с согласия моего Менирой Двуязыкой.
Долиг выдохнул. Он отлично помнил Мениру, предшественницу Фарго — и воспоминания те приятными назвать не мог никак. Если до Кривоплёта он снисходил, одновременно стараясь держаться подальше от его путей и дел, то вот Двуязыкая — старше, сильнее, искуснее, умнее и хитрее его (да что его, она и Грийса во многом превосходила!) — вызывала боязливое почтение, если не сказать страх.
— Кого ещё ты заклинал сходным образом?
— Всех своих заместителей, имеющих правильное происхождение.
— Идиоты заклятые...
Не будь Грийс водителем ритуала, он бы, пожалуй, вцепился когтями в своё лицо.
И Долиг полностью разделял его чувства. Неспроста к заклятым принято относиться с некоторой толикой пренебрежения! И неспроста заклятия, воздействующие на разум, столь строго преследуются. Все Старшие сарье, получающие доступ к нужным познаниям, одновременно с ним получают предписание использовать их как можно реже, в качестве исключительной меры. Опыт тысяч бирелл свидетельствует: даже вроде бы мягкие, не противоречащие характеру, действующие на сущность заклятия всё равно ограничивают магов. Отнимают гибкость духа-разума, мешают возвышению, а нередко (в случае заклятия преступников с внедрением жёстких установок) — блокируют возможность дальнейшего развития полностью.
Самое же поганое заключается в том, что даже после снятия заклятий ограничения отчасти сохраняются. Это как с проклятиями: даже если устранить воздействие, шрамы не исчезнут.
А наносить вред куда проще, чем исцелять.
Большой вопрос, что сильнее поколебало основы могущества Дома Зверей: преследование и убийства сарье Линий Резца и Рога — или отупляющие, ограничивающие заклятия на сарье Линии Клыка. В одном Долиг не сомневался: деяния Фарго и Мениры (да и вряд ли их одних; ещё предстоит выяснить, как далеко расползлась обнаруженная зараза!) вполне достойны того, чтобы их вывернули кишками наружу. Медленно.
Под обратным обезболиванием.
...а допрос меж тем продолжался.
— Почему ты выбрал для окончательного расчёта такое неудачное время?
— Я... мне... не могу...
— Именем связанный, ритуалом подчинённый, мёртвый! Ответствуй, Фарррго!!!
Гнев анмир лерре подавлял. Концентрированное и дистиллированное бешенство сущности, превзошедшей ограничения плоти, а отчасти — и ограничения духа... даже Долигу, всего лишь присутствующему и старающемуся не привлекать внимания, хотелось забуриться на сотню шагов вглубь тобрасса или лучше того — в единый бун исчезнуть отсюда, оказавшись в Лабиринте, внутри кругов стационарной защиты его личных покоев. Не то, чтобы это могло помочь, буде Узел обратил бы своё недоброе внимание именно на него...
Каково приходится нагому духу Фарго, даже думать не хотелось.
Как и следовало ожидать, в призванном ритуалом что-то сломалось. Или, напротив, встало на место? Голос Кривоплёта (и без того потусторонний, тяжко-неприятный) начал колоть и резать там, где раньше лишь давил:
— Через посредничество и опору Ловца Ветров, Тысячещитника, Кровавопалого, Бегущего По Водам пришло на Дом Зверей безымянное проклятье великой неудачи, насланное четырьмя Узлами Рептилий, оплаченное слабостью последней, отражённой ныне Волны. От Линий Змея, Панциря, Гатора и Ящера пришло оно. Ударило по местам слабым, по душам надломленным, по обстоятельствам шатким. Я, именем связанный, ритуалом подчинённый, своей смертью второй, окончательной, дарую вам знание этой беды. Слепой инструмент Дома Сияющих в жизни, доволен я лишь тем и удовлетворение в смерти имею от того, что не получит Дом Сияющих то, чего жаждет; и то, что Дома Зверей и Рептилий также остаются ни с чем, ведёт к лучшему исходу. Я вижу... я... какая тонкость! Какая красота...
— Что ты видишь?
— Осколок иного. Скользок он и... явится и будет... запредельная... замысел... не...
Голос Фарго иссякал, слабел, таял льдинкой в ладони. Последние образы, им насланные, утонули в шелесте бессвязной мути, почти вовсе лишённые смысла. Однако нечто внутри Долига, откликаясь на сказанное, шевельнуло тяжкий ком тёмных предчувствий.
И снова действия Грийса вернули Долига в здесь-и-сейчас:
— Зарм Хоррев! К тебе взываю, именем связываю, ритуалом подчиняю!..
Допрос новопризванного, по счастью, никаких новых глобальных тайн не вскрыл. Ну, если не считать тайной обстоятельства, связанные с Ниллимой. Слушая историю машир, поведанную отпрыском рода Хоррев, Смотритель временами лишь нешуточным усилием давил в себе желание отрицать всё, замкнуть слух, не верить сказанному.
Но мёртвые, тем более связанные именем в ритуале призыва, не лгут.
Не могут лгать.
Дом Сияющих через своих агентов искал в Кхерсе "нечто необычное, резко выделяющееся, странное". И Ниллима полностью подпадала под определение. Юная машир, внезапно ставшая сарье — притом если не великой силы, то великого умения, достойного, быть может, даже и звания Старшего мага. Машир столь добродетельная, открытая и щедрая, что это могло бы показаться попросту нелепым — и, однако же, успешность её на избранной стезе наглядно показывала, что эта открытость на знания, эта щедрость на помощь является хорошо рассчитанной стратегией. Не привычным образом действуя, но сотрудничая (как, быть может, ещё никогда не сотрудничали благородные и низкие, опытные и наивные, сильные и слабые), сарье группы Зарма добились почти что невозможных результатов за смехотворно малый срок.
Только вот Смотрителю смеяться не хотелось. Ни сам он, ни его Дом в целом не выглядели в этой истории достойно. Походило на то, что Ниллима была великим шансом для всех них — и её уничтожило не только и не столько проклятье Рептилий, сколько накопившаяся меж Зверей и особенно внутри них тьма.
Как там сказал дух Фарго? "Места слабые, души надломленные, обстоятельства шаткие"? Вот уж да... камень, что не имеет внутри себя тайных трещин, куда прочнее. Но Дом оказался "камнем", источенным тайными изъянами насквозь. Хрупким, ломким, уязвимым. Оправдать это одними лишь интригами иных Домов? Увы, но не выйдет.
Не из-за интриг он, Долиг Рэхлонд, Смотритель Лабиринта, отпрыск старого благородного рода и пример для подражания младших сарье, заклеймил "дикую ведьму". Не из-за интриг вёл себя так, что ныне, вспоминая себя былого, ощущал тошноту.
— При жизни не успел воздать тебе, — мощно пророкотал анмир лерре, когда рассказ Зарма подошёл к концу. — Потому воздам посмертно. Ступай и возродись в Линии своей, обрети новую жизнь, память о старой своей жизни — в полноте сохранив. Стремись к средоточию Силы, умножай славу Дома.
— Исполню, — прошуршал дух, приняв в свою суть сгусток какой-то тонкой магии и исчезая таинственными путями, открытыми лишь для мертвецов.
— Ниллима! — без передышки продолжился ритуал. — К тебе взываю, именем связываю, ритуалом подчиняю!..
Нет ответа.
— Машир, заклеймённая сарье Лабиринта, что в силгаме Кхерс! — попытался снова анмир лерре. — Ты либо та, которой ты стала ныне, к тебе взываю! Явись и ответь!
Однако на зов никто не явился.
Впрочем Долиг заранее был почти уверен, что всё не закончится так просто.
Ниллима
Сознание вернулось незаметно. Сначала работали только обычные, телесные органы чувств (причём в знакомом сочетании: отличное панорамное зрение со сверхчёткой фокусировкой вдоль оси взгляда плюс осязание, ловящее мельчайшие движения воздуха, если те способны шевельнуть оперение — красноклювая орлица, без сомнений). Затем как-то плавно и ненавязчиво вернулось чутьё на магию. Не как при Раскрытии Связей, нет, даже не близко к тому... одна лишь бледная тень полноценных ощущений. Только и позволяющая, что оценить наполненность резерва (менее одной десятой нормы, мало!) да смутно, полуинстинктивно определить позицию в объёмной сети тобрассов (треть пути от Двадцать Первого Скального к Лабиринту, причём дан изрядный крюк — от сердцевинных каналов подальше, к удалённым поближе).
А потом где-то внутри словно порвалась паутинка. Тонкая, но важная. И сразу же раздался знакомый мысленный голос Соседа, одним своим присутствием будящий уснувший было дух:
"Добро пожаловать в этот не худший из миров обратно, малышка".
Приливом накатила... нет, не боль — но, может, лучше бы она. Странное, никогда ранее не ощущавшееся, но предельно неприятное чувство скованности. Ограниченности. Окостенелости. А заодно и слабости, и отуманенности, и отупелости.
Физически-то — никаких изъянов, но дух... но Дар... и даже сам рассудок...
"Что... я же..."
"Да, немножко как бы умерла. Но ты ведь помнишь, что у тебя в запасе не одно и не два тела? Машир по имени Ниллима умерла — лан сарье Ниллима, утратив одно из своих обличий, вполне здорова и почти благополучна. Учитывая, в каком состоянии находилось твоё изначальное тело до удара Эхенда, после всех увечий и проклятий — невелика потеря".
"И как ты это провернул?"
"Хм. Если сильно упростить, при смене облика не обязательно воплощать новое тело точно там, где находилось старое. Путём некоторых ухищрений и, конечно же, серьёзной траты резерва возможно пронзать ткань пространства, как бы... телепортируясь. Этот трюк мы ещё не изучали, потому что он, помимо всего прочего, крайне опасен. Но суровый бун взывает к крайним мерам и всё такое. Дополнительный плюс тут в том, что единожды рискнув и успешно сделав Перескок, причём на четыреста с лишним шагов за раз, ты получаешь возможность сравнительно безопасно учиться более коротким перемещениям, на четыре-пять шагов, уже без риска... и с минимальным риском — на дистанции до полутора сотен шагов".
"Сдаётся мне, ты вновь обходишь нечто важное".
"Ещё бы. И даже не одно. Например, я обошёл вопрос твоего статуса".
"О чём ты?"
"После смерти Уэрна права мастера форта достались тебе. Поэтому мне пришлось немалый срок держать тебя под гранью осознания, чтобы избавиться от этой опасной связи. Которая, помимо прочего, даёт возможность определять твоё положение относительно Двадцать Первого Скального, притом с высокой точностью. И сразу хочу просить твоего прощения за это, ведь..."
"Оставь. Заранее согласовать своё решение ты не мог, после — также не мог, но уже из-за сложившихся обстоятельств, а действия твои, как я понимаю, были направлены на благо. Причём не твоё личное, а наше общее. Я помню, ты обещал не управлять моим Даром, как всадник правит суркахом. Но для всякого обещания имеется порог, за которым его исполнение будет уже не честностью, а глупостью. Лучше продолжай вводить меня в курс: о чём ещё ты умолчал?"
"О последствиях, оставленных проклятиями и смертью. Часть их ты сейчас чувствуешь напрямую. Кое-что я уже исцелил, кое-что смогу исцелить впоследствии, да и ты не останешься в стороне. Но часть незримых ран..."
"Насколько всё серьёзно?"
"Пока что рано подводить итоги в точности, но предварительно итог такой: ты безвозвратно утратишь от одной седьмой до одной третьей от своего максимального резерва. Рассчитать более отдалённые последствия сложно, но можно предполагать, что преодоление первого естественного порога затянется, а выход к новым горизонтам Силы — осложнится. Помимо этого, ты утратишь часть гибкости и чуткости Дара, скорость плетения заклятий также упадёт..."
"Как сильно?"
"Прямо сейчас — втрое, в будущем — на четверть или около того".
Клюв сам собой раскрылся, издавая скрипучий недовольный вопль.
"Да, неприятно, — поспешил добавить Сосед, — но есть и пара преимуществ..."
"Неужели?"
"В самом деле. Например, ты наконец-то полностью избавлена от клейма Лабиринта. Чем не плюс? Кроме того, почти все минусы возможно перекрыть, причём с запасом, если как замена телу машир — которое и впрямь не особенно подходит для практикующей сарье — в колесе Основ встанет на освободившееся место копия кого-то из благородных с неплохим потенциалом..."
"Нет. Этого не будет!"
"Почему?"
"Потому что Сорх и Жанкарн знают меня как машир. Потому что я сама привыкла жить в теле машир. Потому что я хочу преуспеть на стезе сарье именно в таком облике!"
"Вообще-то я также совсем не против твоего преуспеяния..."
"Закроем тему".
"Ну уж нет! Не так быстро!"
"Говори".
От Соседа дохнуло сдержанным раздражением.
Ну да, разрешение говорить — совсем не то, что обещание хотя бы выслушать, и тем более — прислушаться к сказанному...
"Помимо успешного Перескока, ты не менее успешно разбила ансамбль Основ. Да, опять риск и всё такое, к тому же оплаченный по верхней ставке; но пока в колесе зияет дыра, этим тоже можно воспользоваться к нашей общей пользе. То есть выщелкнуть один лишний облик и заменить нужным. А копия благородного сарье нам нужна, хотя бы исцеления ради; и ты сама прекрасно это понимаешь. Ведь понимаешь, не так ли?"
