Но и это было не всё. Справедливый Судья без труда находил лазейки и в местном городском законодательстве, составленном членами клана Мунтрасов с великой выгодой для своего клана и с пренебрежением к участи рабочих и простых жителей. Поминая зятя в разговоре, Криллио Мунтрас всегда морщился.
В отличие от мужа Эйви придерживалась иного мнения о зяте. Восторженно относясь к его чувству справедливости, она слышать не хотела дурного слова в адрес своих молодых. Ласковая с ними, она была сурова с Дивом, чьё поведение — чему, увы, немалой виной было холодное отношение матери, — дома становилось особенно неприглядным. Он много пил и шлялся по местным борделям, где часто устраивал дебоши, гоняя по улицам голых шлюх и служа бесконечной темой пересудов.
— Ты должен изменить завещание, — сказала она мужу, когда после очередного загула Дива они стояли вдвоем над постелью Билли, — и оставить компанию Имии и Судье. Тогда за судьбу дела можно будет не беспокоиться. Как только во главе компании окажется Див, не позже чем через три года всему городу придет конец. Наша девочка наделена отличным чувством меры и сумеет отличить верный путь от неверного. И у неё есть деловая хватка.
Само собой разумелось, что и хватка и чувство меры Имии таковы, какими им надлежит быть у настоящей димариамки. Никогда ещё Имия не видела чужих краев и всю жизнь провела в родном Лордриардри, словно отгородившемся от остального мира цепочкой из островов Лордри и мириад чешуйчатых игуан, бродящих по побережью Геспагората. Однако, как знал её отец, она интересовалась историей и географией и тоже мечтала о путешествиях в дальние страны и континенты.
Внешне Имия Мунтрас очень походила на отца — у неё было такое же простое, широкое лицо человека, не страшащегося открыто смотреть в глаза судьбы. Рассказывая Билли о ледяном деле своей семьи, она стояла прямо на льду, упершись в него крепкими ногами. В её словах слышалась нескрываемая гордость.
Берег моря остался далеко позади и туман сюда уже не проникал. Высокая ледяная стена, благодаря которой Мунтрас и сумел сколотить состояние, ярко блистала на солнце. Чуть поодаль, там, где лучи Баталикса преломлялись в ледяных кавернах, ледник переливался цветами морской зелени и голубизны, как немыслимых размеров сапфир. Его отражение в озере искрилось словно бриллиантовыми осколками.
Воздух был чист, холоден и свеж. Над гладью озера проносились охочие до рыб птицы. Там, где на границе воды и суши обильно расцветали поля фиолетовых цветов, несмотря на холод жили своей жужжащей жизнью бесчисленные насекомые.
На циферблат часов Билли, прямо на три ряда мигающих цифр, опустилась прекрасная бабочка, с головой, напоминающей стилизованный череп. Стараясь разгадать намерения крылатого существа, Билли встревоженно уставился на него.
То, что действительно угрожало ему, было незримо и недоступно ему, не вооруженному ничем, кроме знаний. Его врагом был вирус, уже проникший в гипоталамус, в ствол головного мозга. Не встречая никакого сопротивления, вирус размножался там с огромной скоростью; в организме Билли не было антител, которые могли бы остановить чужака-захватчика. Очень скоро он превратится в неподвижную мумию, станет похожим на предков анципиталов, обитающих в глубине веков...
Но он ни о чем не жалел. Сожалеть можно было только об улетевшей бабочке, которой надоело сидеть на его руке. За то, чтобы вкусить настоящей жизни, той, о которой его соплеменники могли только догадываться, нужно было платить. Он видел дворец королевы королев — пускай уже пустой. Он возлежал с прекрасной Абази. Даже сейчас, едва способный двигаться, он мог собственными глазами видеть, как гладкие склоны ледника переливаются синим огнем далеких молний над морем и алым огнем заходящего солнца, вызывая удивление у него, считавшего лед простой бесцветной субстанцией. Он вкусил всех прелестей бытия и познал совершенство живой природы. За это требовалось уплатить совершенно справедливую цену.
Имия же показывала, как из тела ледника выпиливают огромные треугольные призмы льда. Вооруженные длинными ножевками работники сначала распиливали пласты замороженной воды, а потом аккуратно отделяли полученные блоки. Таков был труд лордриардрийских ледяных старателей. Готовый ледяной блок закрепляли на тележке и спускали до ведущей к берегу моря особой дороги, представляющей собой деревянные рельсы, идущие под небольшим уклоном вниз. По ним тележки, без малейшего участия человека, катились целых две мили до самого порта Лордриардри. Закладывая виражи, груженные ледяными блоками тележки грохотали по деревянным рельсам, пока не останавливались, поднимаясь на небольшой уклон. На набережной у моря длинные призмы распиливали на блоки покороче и грузили в трюмы кораблей компании, имеющих толстую изоляцию из слоев тростника.
Так снег, когда-то выпавший в высокогорных пустынях за 55-м градусом южной широты, а после спрессованный под собственной тяжестью и за несколько веков обратившийся в лед, в конце концов служил людям, живущим на экваторе, охлаждая их питье и ледники с провизией. Там, где природа дала промашку, на помощь ей пришел ледяной капитан Мунтрас.
— Пожалуйста, отвезите меня домой, — наконец попросил уставший Билли.
Льющийся гладко и без передышки рассказ Имии прервался. Её повествование о тоннажах, о тысячемильной протяженности различных торговых маршрутов, о себестоимости каждой меры льда, поступающего в распоряжение их маленькой империи, закончилось; утомленный слушатель больше не хотел ничего знать. Молодая женщина вздохнула и что-то сказала отцу, но грохот очередной тележки со льдом, промчавшейся у них над головой, заглушил её слова. Уже через мгновение её черты разгладились и она улыбнулась Билли.
— Давай-ка лучше отвезем Биллиша домой, отец, — сказала она. — Он ещё явно не совсем поправился.
— И то верно, — неохотно отозвался ледяной капитан, — и то верно.
* * *
Не скоро, лишь по прошествии почти половины Великого Года, после того, как планеты-сестры Геликонии и она сама до предела отдалились от Фреира и Геликония снова оказалась в объятиях снегов и ярости зимней стужи, изображение обессилевшего Билли, откинувшегося на спинку возка, достигло наконец далекой Земли, став там достоянием миллиардов зрителей.
* * *
Свежий воздух ледника, омывший лицо Билли и проникший в легкие, отчасти освежил его. В голове прояснилось и он смог насладиться зрелищем блистающего мира. Однако живость этого мира, окружающие звуки быстро утомили его — для него это было уже слишком. Пришлось закрыть глаза. Когда он снова открыл их, асокины уже резво бежали, возок подпрыгивал на кочках, а поднимавшийся над морем туман уже заволакивал прежде видную с горы часть горизонта.
Несколько смущенный разносом отца Див Мунтрас, видимо, желая подняться в собственных глазах, настоял на том, чтобы самому править возком. Перекинув вожжи через плечо, он небрежно прижал их локтем левой руки, которой держался за переднюю ручку возка. В свободной правой руке он сжимал хлыст, которым орудовал очень усердно, то и дело щелкая им в воздухе над асокинами без малейшей на то нужды.
— Правь осторожнее, Див! — то и дело покрикивал на сына ледяной капитан.
Капитан не зря волновался — на одном из поворотов возок налетел на камень и перевернулся. Седоков выбросило на землю, прямо под столб деревянной дороги. Капитан приземлился на четвереньки, словно кот. Перевернув возок, он отобрал у сына вожжи и хмуро на него посмотрел, но ничего не сказал. Имия, чьи губы сжались в узкую прямую линию, помогла Билли снова забраться в него. Её молчание было выразительнее всяких слов.
— Я не виноват, это собаки, — оправдывался Див, потирая запястье и притворяясь, что вывихнул его.
Заняв место возницы, отец кивком указал сыну назад, на то место, которое недавно занимал сам. Дальше они ехали уже гораздо спокойнее.
Когда асокины наконец домчали путешественников до дома, встретившая их на пороге жена капитана, Эйви, захлопотала вокруг ушибленного мужа точно так же, как недавно хлопотала вокруг Билли. Но Билли был даже рад этому — он предпочитал остаться один в своей комнате с голыми белеными стенами, чтобы смотреть в окно на силуэты деревьев. Постепенно взгляд его замер. Безумие наконец подкралось к нему, задвигало его руками, всячески изгибая их, и так до тех пор, пока руки Билли не взметнулись над головой, где их свела судорога, превратив в подобие древесных сучьев за окном.
В комнату Билли тихо вошел Див. Сын капитана был босиком и старался двигаться бесшумно. Проявляя крайнюю осторожность, он тихо затворил за собой дверь и подошел к кровати. Увидев, что творится с Билли, во что тот превратился, Див испуганно замер. Кисть левой руки Билли так далеко загнулась назад, что костяшки пальцев почти касались предплечья, а металлический браслет часов сильно врезался в кожу.
— Я заберу твои часы, — ухмыльнулся Див. — Ты всё равно уже скоро умрешь. Покойнику они ни к чему.
Не с первой попытки расстегнув браслет, он наконец снял с Билли часы. Положив их в карман, он вздрогнул, заметив, что тот смотрит на него.
— Отдай, — прохрипел сквозь стиснутые зубы Билли.
— Отбери! — хохотнул Див. — Ты всё равно уже труп.
— Я... скажу капитану, — с трудом выдавил Билли.
— Тогда ты пожалеешь, что не умер от болезни, — угрожающим тоном сказал Див, сжав кулаки. И продолжил уже более нетерпеливым тоном. — Я зашел узнать у тебя кое-о-чем. Помнишь 'Лордриардрийскую деву' и ту девушку, АбазВасидол? Ту, что плыла с нами из Матрассила? — спросил он Билли, присаживаясь на край постели и испуганно оборачиваясь на дверь. — У неё ещё были прекрасные каштановые волосы и высокая грудь.
— Деревья... — выдавил Билли, пытаясь указать за окно. Он чувствовал, как бред вновь поглощает его.
Див тоже посмотрел за окно.
— Да, деревья — это абрикосы. Из сока абрикосов отец гонит свой знаменитый 'Огнедышащий'. Скажи мне, Биллиш, ты помнишь ту девушку, Абази, о которой я говорю?
— Умирают... — пробормотал в бреду Билли.
Див разозлился.
— Не они умирают, Биллиш, а ты! Вот почему я решил поговорить с тобой, пока ты ещё не отдал концы. Помнишь, как отец унизил меня тогда с Абази? Он отдал её тебе, Биллиш, будь ты проклят! Он всегда так поступает со мной — унижает при первой возможности! Понимаешь? Откуда мой отец взял эту Абази, а, скажи мне, Биллиш? Если знаешь, скажи, прошу тебя!
Билли молчал, уже не понимая, о чем идет разговор. Див схватил его за руку и начал грубо выворачивать её.
— Я не хочу тебе плохого, я просто хочу знать. Отвечай же, Вутра тебя побери!
Боль отчасти привела Билли в себя.
— Абази. Спелость лета...
Див, сосредоточенно сопя, продолжал выкручивать ему руку. Локтевой сустав Билли хрустнул.
— Я не держу на тебя зла, Биллиш, ты ведь безумец и к тому же почти уже мертвец. Послушай: мне необходимо узнать, как найти Абази. Я люблю её, понимаешь? После того, что случилось между вами, мне не следовало возвращаться домой. После того, как отец так унизил меня — нет, никогда! Он никогда не позволит мне взять компанию в свои руки, я знаю. Пусть он подавиться ей, я уезжаю. Я смогу развернуться и сам — ведь я проворный парень! Я найду Абази и начну собственное дело. Сейчас мне нужно знать только одно, Биллиш, — куда отец подевал её? Быстрее отвечай, мерзавец, пока я не сломал тебе локоть!
— Да, — выдавил Билли, всё же приходя в себя от боли. — Я скажу, скажу, только перестаньте делать больно!
— Ну? — Див отпустил его руку и угрожающе наклонился над ним.
Билли молчал. Едва боль отступила, бред снова начал завладевать им. Его пальцы, ритмично сгибавшиеся, словно деревья под ветром на улице, казалось пытались произнести нужное слово на языке немых.
— Анатом... — наконец смог выдавить он.
Резко подавшись вперед, Див вцепился в сведенные судорогой плечи Билли, рывком подняв его.
— КараБансити? Отец отвел её к КараБансити?
Звук, слетевший с уст Билли, мог означать только одно — согласие. Уразумев это, Див тотчас разжал руки, позволив Билли чурбаном упасть на подушку. Вскочив на ноги, он какое-то время стоял посреди комнаты, сжимая кулаки и злобно бормоча себе под нос. Заслышав в коридоре чьи-то шаги, он стремглав бросился к окну, прыгнул на подоконник и через миг исчез в саду.
В комнату Билли вошла Эйви Мунтрас. Присев на постель больного, она принялась кормить его кусочками мелко нарезанного нежного белого мяса из тарелки, которую принесла с собой. В мире больных Эйви чувствовала себя уверенной командиршей. Но уговаривать Билли не пришлось — аппетит у него пробудился отменный, ел он жадно, точно голодный хищник. После еды она протерла лицо и голую грудь Билли губкой. Потом, чтобы дать больному отдохнуть, задернула на окнах занавески. Вырисовываясь сквозь занавески силуэтами, деревья превратились в призраки.
Когда она уже собралась уходить, Билли сказал:
— Я голоден.
Эйви неуверенно улыбнулась.
— Подожди ужина, Биллиш. Вечером я принесу тебе ещё мяса игуаны. Тебе понравилась игуана, верно? Специально для тебя я сварила её в молоке.
— Я голоден! — яростно выкрикнул он. Пробудившийся вдруг голод пожирал его изнутри.
Лицо жены ледяного капитана стало испуганным, и она торопливо ушла. Вскоре Билли услышал, как она разговаривает с какими-то незнакомыми людьми. Жилы на его шее напряглись словно канаты, когда он пытался разобрать слова. Но те остались непонятными, лишенными всякого смысла. Он лежал, высоко подняв руки, прижав плечи к ушам, и потому плохо разбирал звуки речи, едва доносящиеся до него. Как только он смог кое-как изменить позу, смысл слов стал ему понятнее.
— Мама, — говорил нетерпеливый голос Имии, — не глупи. Никакие мои притирания и питьё не спасут Биллиша. У него ужасная болезнь, о которой я читала в старых книгах. Она называется смертельное ожирение. Но симптомы стертые, очевидно потому, что он действительно с Кайдау, о котором постоянно говорит, и его организм чем-то отличается от нашего.
— Имия, дорогая, я ничего не знаю об этом и ничего не могу тебе сказать, — ответила Эйви. — Но думаю, что ещё немного мяса не причинит ему большого вреда. Может быть, ему понравится гвинг-гвинг...
— Теперь, когда симптомы смертельного ожирения проявились так ярко, у него в любой миг может начаться булимия. Это вторая стадия болезни. В любом случае его лучше привязать к кровати.
— Неужели это обязательно, дорогая? — пробормотала Эйви. — Он всегда казался мне таким милым...
— Мама, когда булимия скрутит его, он перестанет быть милым и станет свирепым, словно дикий зверь!
— Что ж, не буду спорить, всё равно я в этих делах не разбираюсь. Я просто надеюсь на то, что с ним всё обойдется, — голос, в котором едва заметно сквозило презрение, принадлежал взрослому мужчине. Мужчина говорил терпеливо, но скучно, словно лектор, в тысячный раз выступающий перед желторотыми юнцами. Голос принадлежал мужу Имии, Судье.
— Никогда не слышала о том, что кто-то заболел Жирной Смертью Летом Великого Года, — отозвалась Имия. — Но похоже Биллиш заразился этой болезнью от фагоров, которые считаются её переносчиками. Помните, что он рассказывал нам?..
