Но в одном наставник Билли, человек во всех отношениях здравый, заблуждался. Говоря о Билли, он сказал, что тому предстоит теперь вечный отдых, покой. Однако общая вселенская драма, в которой человечество играло свою маленькую, но вполне определенную роль, была лишь частью перманентного взрыва универсума. Потому с космической точки зрения покоя быть не могло нигде и ни в чем — только безостановочное движение и перемещение частиц и энергий.
Глава 7.
Полет смерти
Генерал Ханра ТолрамКетинет щеголял в широкополой шляпе и старых широких штанах, заправленных в голенища высоких, по колено, солдатских сапог. Ничего больше на нем сейчас не было. На голой мускулистой груди генерала висел на ремне новенький сиборнальский мушкет. Отчаянно размахивая над головой борлиенским флагом, генерал брел по мелководью навстречу сиборнальским кораблям.
Позади раздавались ободряющие выкрики его маленького воинства. Всего с ним было двенадцать человек; во главе их стоял молодой сметливый лейтенант ГорторЛанстатет. Борлиенцы стояли на узкой песчаной косе, у них за спиной, на другом берегу темного Касола, начинались джунгли. Их плавание из Орделея — по сути бегство с поля проигранной битвы — завершилось. На 'Лордриардрийском увальне' они прошли всю реку Касол, и пороги, и те тихие заводи, где течение было настолько слабым, что со дна к поверхности поднимались ростки клубнеплодов, сплетавшиеся меж собой подобно сражавшимся в брачный период угрям и распускавшиеся над водой большими бледными цветами, источающими запах мертвечины и разложения. Эта вонь была проклятием путешествия.
Заросли по берегам Касола свивались в узлы, змеясь и сплетаясь с не меньшей энергией и ненавистью ко всему пытавшемуся проникнуть в них, чем поднимавшиеся с речного дна клубнеплоды. Со стороны джунгли казались совершенно непроходимыми; поднявшиеся за короткое время ползучие растения, лианы и прочие охотники до влаги и солнца без следа скрыли просеку, по которой совсем недавно, каких-нибудь полтеннера назад, генерал ТолрамКетинет без всяких помех провел своих бравых солдат. Да и сами джунгли стали другими, изменились, превратились из дождевого леса в лес муссонный, но всё равно подавляли, низко опуская свой полог над головами борлиенских солдат.
Там, где река наконец выносила свои бурые воды в море, из леса выползал зловонный туман, волна за волной поднимаясь по неровным склонам холмов, коими заканчивался горный массив Рандонанис.
Туман этот был вторым проклятием их путешествия, начиная с того самого момента, как отворились тяжелые трюмные люки и всё обволокло густой прохладной дымкой, поднимавшейся от тающего льда (генерал резнно усомнился в том, что за груз везет 'Лордриардрийский увалень'). Едва те, кто посмел подвергнуть сомнению статус его теперешних владельцев, полетели за борт с отрубленными головами, борлиенцы, решив исследовать трюмы, обнаружили в них тайник, полный (кто бы мог подумать!) сиборнальских мушкетов, завернутых от сырости в рогожи, пропитанные дегтем: таков был тайный подряд мертвого капитана 'Увальня', обещавший вознаградить его за все тяготы и риск, коему он подвергался, исполняя опасное поручение Криллио Мунтраса. По иронии судьбы, это были те самые сиборнальские мушкеты, которые купил у Ио Пашаратида принц Тайнц и которые король столь щедро послал в дар отважному генералу.
Вооружившись столь грозным и неожиданным образом, борлиенцы значительно воспряли духом и с новыми силами пустились в плавание по маслянистым водам, вскоре скрывшись в дымке печально знаменитых испарений, поднимающихся от реки Касол.
Так начиналось их плавание. Теперь они стояли на узкой песчаной полоске, протянувшейся подобно шпоре от подножия каменистого, поросшего лесом островка под названием Кивассиен, отделяющего реку от моря. Темно-зеленый бесконечный тоннель реки, невыносимая вонь, тишина, наполненная только жужжанием немилосердно жалящих насекомых, влажные туманные испарения — всё это осталось позади. Впереди маняще синело море. Море было их спасением и они смотрели на него во все глаза, загораживая их сложенными козырьками ладонями от невыносимого отраженного в волнах блеска восходящих солнц. Змеящийся свет отважно сражался с остатками наплывающего из джунглей тумана.
Корабли явились как нельзя более вовремя. День назад, когда Фреир уже закатился, а Баталикс лишь клонился к закату и горы неясной зубчатой массой темнели на фоне пылающего неба, они искали среди гигантских корневищ, красных, словно окровавленные внутренности, место, чтобы бросить якорь и причалить к берегу. Совершенно внезапно из ветвей на головы борлиенцев свалились шесть змей, каждая длиной не менее семи футов. Это были стайные змеи, которые, обладая зачатками сообразительности, всегда охотились вместе. Димариамская команда оцепенела от небывалого ужаса. Вахтенный за штурвалом при виде приближающихся к нему извивающихся невообразимых созданий без раздумий прыгнул за борт — но лишь для того, чтобы тут же угодить в пасть грыбе, которая лишь мгновением раньше неподвижно лежала на воде, изображая бревно.
Через несколько секунд бравые борлиенцы опомнились и изрубили стайных змей мечами. Однако к тому времени неуправляемое судно, подхваченное течением, уже вынесло на середину реки, в самую стремнину, откуда недалеко было до острых клыков Рандонаниса. В ход пошли шесты, однако река в устье стала особенно норовистой, широкой и глубокой, и от шестов не было никакого толка — они просто не доставали до дна. Когда впереди наконец замаячил остров Кивассиен, у них уже не было ни сил, ни возможности выбирать между Борлиеном по левому борту, Рандонаном по правому и морем посередине. К счастью, река неудержимо несла 'Увальня' на камни у дальней северной оконечности острова. Под энергичным командованием ТолрамКетинета 'Увалень' начал выворачивать, но было уже поздно — течение бросило корабль на подводные камни. Руль сломался, корпус дал течь. Почесав затылки, борлиенцы собрали какие могли пожитки и вместе с растерявшимся экипажем выбрались на берег, бросив тонущий корабль на произвол судьбы.
Ночь не заставила себя ждать. Под нескончаемый гул прибоя, напоминающий далекую ружейную канонаду, сон не шел. Люди были испуганы и генерал ТолрамКетинет решил устроить ночевку тут же, на косе, не пытаясь сразу пытаться добраться до города, до которого, как он знал, было уже рукой подать.
Назначили смены часовых. Ночь вокруг была словно полна незримой и внезапной смерти. В воздухе кружили огромные светляки, проносились крупные, как воробьи, мотыльки с большими сияющими глазами без зрачков на распахнутых крыльях, в отдалении среди зарослей светились как угли глаза хищников. Всё это происходило под бурное клокотание сливавшихся неподалеку двух стихий, в месте встречи которых рождалась адская фосфоресценция. С тяжким стоном обреченного вода Касола уносилась в безбрежье океана, теряясь в его дремотной необъятности.
Утром в облаках взошел Фреир. Борлиенцы начали подниматься, почесывая места укусов. ТолрамКетинет и лейтенант ГорторЛанстатет кратко обрисовали своим людям задачу. Взобравшись на горный хребет острова, они смогут увидеть за восточным рукавом реки борлиенский берег. Там, посреди глухих лесов, стоял древний город Кивассиен, родина знаменитого мудреца ЯрапРомбри, самый западный оплот их родины, возведенный на берегу небольшой удобной бухточки.
Они взобрались на хребет в самый разгар рассвета; короткое время восточный берег, скрытый за розовой дымкой, был недоступен их взору. Но потом Фреир поднялся, утренний туман рассеялся, и они увидели перед собой старые крепостные стены... за которыми торчали почерневшие, обожженные руины домов с провалившимися крышами. Через секунду из тринадцати глоток вырвался дружный вздох:
— Город разрушен!
Племена фагоров, вынужденные на время покинуть джунгли, в которые так неосмотрительно вторглись ненавистные им борлиенцы (и которые в преддверии муссонов превратились в непролазную чащу), недаром так обильно снабжали рандонанские племена вулувунвумом. Выпивка эта была ознаменована великими откровениями, полученными рандонанцами от духов их умерших предков. Изловив в лесах иных, рандонанцы соорудили из бамбука троны, усадив на них своих хвостатых богов, на плотах переправились через бурный Касол, вышли из леса к порту и за одну ночь сожгли его дотла, засыпав горящими стрелами и бросаемыми из пращей горшочками с маслом. Пожар вспыхнул сразу во множестве мест и сплошной стеной двинулся от стен к центру города, жадно пожирая деревянную внутренность домов. От огня не спасся никто. Даже стража на стенах бежала в лес от дыма и жара — и была тут же перебита рандонанцами. С высоты островного хребта не было видно никаких признаков жизни, только несколько птиц меланхолично кружили над развалинами. Молча, уже мало на что надеясь, солдаты спустились по южному склону хребта, и, с проклятиями прорубив полосу колючей растительности, вышли на песчаную косу.
Перед ними было открытое море, девственно голубое, за исключением коричневых разводов принесенного Касолом ила. Длинные валы с бело-пенными гребнями, медленно и величественно катились к пологому берегу. На западе едва виднелся Пурич, торговый остров, отделяющий море Орла от моря Нармоссет. Спасения ждать было неоткуда. Нечего было и думать переправиться через бурлящую реку. Но неожиданно из-за Пурича вывернули четыре корабля — два больших и два поменьше. Это было Божье чудо.
Подняв на копьё борлиенский флаг, спасенный им среди всех испытаний (проще говоря, ещё в начале бегства он опоясался им в виде своеобразного кушака), генерал ТолрамКетинет смело ступил в полосу прибоя навстречу неведомым кораблям. Он даже не подозревал, что прямо сейчас ему предстоит сыграть решающую роль в судьбе родной страны, да и всего мира...
* * *
Когда сиборнальская флотилия оказалась в виду устья Касола, вахту на 'Золоте дружбы' несла сама Денью Пашаратид: нужно было выбрать место для якорной стоянки. Руки бывшей уже жены посла стиснули леер. Ничем иным она не выдала волнения, охватившего её при виде медленно и величественно скользнувшего за корму острова Пурич, окутанного утренним туманом, и показавшегося за ним долгожданного берега Борлиена.
С веселой стоянки и отдыха у мыса Финдовил, где корабли быстро отремонтировали, за кормой остались шесть тысяч морских миль. За минувшие с тех пор теннеры госпожа Денью много общалась с Азоиаксиком; в безбрежном океане близость Бога чувствовалась остро, как никогда. Она официально освободилась от брачных уз, связывающих её с мужем, Иоскегой Пашаратидом. Обвинив его в неверности, она добилась того, чтобы Ио перевели на 'Союз', дабы он не смущал больше её взора. Всё это было проделано ею в самой что ни на есть типичной холодной сиборнальской манере, без какого-либо проявления эмоций. Теперь она была свободна перед Богом и могла распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению, могла даже вступить в союз с другим мужчиной. Даже это...
Всё было прекрасно — море, небо, бриз — но некое тихое щемящее недовольство марало едва заметным черным пятнышком её мирное, светлое, безоблачное настроение. Она заметила — не могла не заметить — что между адмиралом воинов-священников и беглым борлиенцем зарождаются отношения более теплые, чем просто дружеские — трава, сорная трава, вот на что это похоже! О нет, нет, она, конечно же, совсем не ревнует! Об Иоске она тоже больше не вспоминает, её чувства к нему погасли — все, до последней искорки. 'Думай о Зиме, — говорила она себе, как истинная ускутка. — Остуди свои чувства, охлади надежду'.
Но теперь даже личное общение с Азоиаксиком, ставшее до того постоянным и привычным, что начало уже казаться интимным, сбивало её с толку. Казалось, Азоиаксик, такой внимательный и ласковый к ней, на самом деле ловко лукавит со своей верной дщерью, лишив её места в Своём лоне. Она была достойнейшей из дочерей Бога — но Бог оставался к ней равнодушным. Равнодушным, несмотря на её благонравное, добродетельное поведение!..
В этом отношении несомненный мужчина, Вседержитель, Господь Церкви Недосягаемого Мира, как ни странно, напоминал Денью её супруга, Иоскегу Пашаратида. Именно внесознательное понимание этого, а не упокоение на груди возлюбленного Бога погнало её через бесконечные мили чужого моря, как она теперь понимала. Море отвлекало её от гнетущих мыслей, а для этого годилось всё! Вот почему, завидев берег Борлиена, она оторвалась от размышлений и велела горнисту трубить 'Добрую весть'.
Скоро палубы всех четырех судов заполнили моряки и морские пехотинцы, жаждущие взглянуть на землю, которую им вскоре предстояло завоевать и подчинить. СарториИрвраш поднялся на палубу одним из последних. Поплотнее запахнув плащ, он постоял, вдыхая свежий морской воздух и морщась от вездесущего духа фагоров. На борту их давно не осталось, однако деться от их едкой вони было некуда, запах упорно держался — запах, бередящий воспоминания о новой неудаче...
Уже час назад ветер улегся. К началу ночи, когда впереди показался Пурич, паруса наполнял только спокойный легкий бриз. На рассвете матросы 'Дружбы' увидели и другие корабли, всё это время плывшие совсем рядом — Азоиаксик был к ним благосклонен. Вскоре можно было надеяться увидеть сквозь утренний розовый туман у устья Касола порт Кивассиен — место, с которого должно было начаться завоевание Кампаннлата...
Все на борту ощущали, что тогда произойдет нечто необыкновенное. Весь мир вокруг вдруг изменился, стал незнакомым и чужим. Странный небывалый мрак окутывал западный край горизонта. Море вокруг кишело дельфинами — они стрелой проносились под самой поверхностью и то и дело выпрыгивали из воды. Над мачтами корабля кружили сотни прибрежных птиц. Птицы летали молча, но биение их бесчисленных крыльев напоминало шум дождя, ронявшего на палубу капли помета. Когда над палубой разнесся сигнал горниста 'Добрая весть', это мало кого обрадовало.
В виду близкого берега четыре корабля сошлись плотнее. Ветер вдруг стих, паруса обвисли и застучали по мачтам такелажем.
Подняв подзорную трубу, Денью Пашаратид от скуки осмотрела узкую песчаную полоску, отмеченную бело-пенной полосой прибоя. К крайнему её удивлению, на песке, прямо перед разбивавшимися волнами, стояли вооруженные сиборнальскими мушкетами люди — всего она насчитала берегу тринадцать мужчин. Один из них двинулся вперед, размахивая борлиенским флагом — он явно давал понять, что их корабли опознаны и высаживаться на берег тут не стоит.
Госпожа Денью нахмурилась. За прошедшие дни корабли без малейших проблем миновали береговую полосу гибельного Рандонана. Здесь же начинался Борлиен, вражеская территория, — и то, что прямо на границе их поджидал столь неожиданно вооруженный отряд, стало для неё крайне неприятным сюрпризом. То, чтобы новость о приближавшейся флотилии не достигла раньше них Оттасола, было крайне важно. Силы экспедиции были всё же крайне ограничены и главным их оружием была неожиданность — здесь и в основном потом, в будущей военной кампании.
С каждой минутой становилось всё светлее. 'Золото дружбы' связалось флажками с 'Союзом', 'Доброй надеждой' и белой каравеллой, 'Жрецом Ривенинка', предупреждая их о возможной опасности.
