— Её зовут...
Но имя Абази так и кануло навсегда в небытиё — железная рука судороги сдавила гортань Билли...
* * *
Мрак окутал Лордриардри. Фреир исчез, закатившись на западе. Птичьи трели стали тревожными. Зависнув низко над горизонтом, Баталикс светил над водой, прямо над чешуйчатыми игуанами, во множестве лежащими вповалку на прибрежной полосе. Туман сгустился, закрыв звезды, а с ними и созведие Ночного Червя.
Прежде, чем отправиться в спальню, Эйви Мунтрас всё же решила отнести Билли немного супа. Но чем больше он ел, тем больший голод снедал его. Его судороги и неподвижность прошли и внезапно, не совладав с собой, он набросился на Эйви, впился зубами ей в плечо и вырвал оттуда кусок мяса. Потом, крича и с окровавленным ртом, бросился вон из комнаты, совершенно безумный. Такой была высшая стадия смертельного ожирения — булимия. Из своих комнат высыпали остальные члены семейства Мунтрасов, рабы принесли лампы. Билли был схвачен, жестоко избит и накрепко привязан к кровати.
Так он пролежал час, прислушиваясь к суете в другой части дома, — там, где зашивали и перевязывали ужасную рану хозяйки. Билли терзали жуткие видения, много раз подряд он переживал сцену пожирания Эйви целиком. Он высасывал её ещё живой мозг. Он рыдал от раскаяния. Потом ему начал грезиться родной Аверн — он снова был дома, на станции. Перед ним появилась Рози Йи Пин, — и он набросился на неё, начал рвать её на части и насыщаться. Потом снова были слезы. Слезы слетали с его ресниц как жухлые осенние листья...
В коридоре заскрипели половицы. В дверях забрезжил свет тусклой лампы и неверное сияние выхватило из тьмы мрачное лицо мужчины. Это был изрядно набравшийся ледяной капитан. Вместе с ним в комнату проникли пары Огнедышащего .
— Эй, Биллиш, ты ещё не сдох? Извини, но если ты всё же не умрешь, мне придется выставить тебя из дома. Вутра тебя побери, ты искалечил мою жену, и это за все мои заботы о тебе...
Продолжая тяжело дышать, капитан помолчал, стараясь успокоиться.
— Жаль, что так вышло... Я знаю, Биллиш, ты гость из какого-то другого мира, лучшего, чем наш, хоть и кусаешься, как фагор. Человек должен верить в то, что где-то есть лучший мир... Мир добрее и светлее того, чем тот, где пришлось жить мне самому, где все думают только о себе. Аверн... если бы мой корабль мог летать, то я отвез бы тебя туда. Хотелось бы мне взглянуть на него хоть одним глазком...
— Мне лучше, — смог выдавить Билли. Боль от побоев вновь привела его в себя... в последний раз, как он понимал. Смерть уже вплотную подступала к нему...
Однако ледовый капитан расслабился.
— Хорошо. Пойду посижу во дворе под твоими окнами, Биллиш. Выпью ещё капельку. Подумаю о том, о сём. Утром нужно будет платить рабочим. Если я понадоблюсь, Биллиш, только крикни.
Теперь капитану было жаль Билли, в чьей скорой смерти он уже не сомневался, — а вновь крепко хлебнув Огнедышащего , он начал жалеть и себя. Всегда и во всем ему легче удавалось ужиться и договориться с незнакомцами, даже с настоящими бандитами, чем с собственной семьей, и это было для него ужасной мукой. Чужие люди для него были раскрытой книгой, родные же — тайной из тайн. Он не мог понять их...
Устроившись на скамейке под окном Билли, он прислонился спиной к стене, а кувшин и стакан поставил рядом. В сумрачном туманном вечере валуны казались ему спящими животными. Ползучий альбик, оплетавший стену дома, распустился цветами; пестики ночных цветов напоминали клювы попугаев в окружении нежно-сиреневых лепестков. Воздух был напоен их нежным успокоительным ароматом.
Добившись своего, осуществив свой план тайком доставить Биллиша домой, капитан вдруг понял, что не знает, как быть дальше. Тогда он собирался рассказать всем о том, что жизнь, известная им, не единственная, есть другая, несравнимо лучшая, чему Биллиш должен был стать очевидным доказательством. Но теперь, когда Биллиш заболел и вот-вот должен был умереть, всё пошло прахом. В далеком укромном уголке сознания капитана зародилось жуткое подозрение, что он, человек повидавший весь мир, всё же знает о жизни до смешного мало. А сидя дома, не узнает ничего нового. Да, он хочет только одного — снова стать бродягой, хотя это уже невозможно, он просто слишком стар. И что ему не живется в собственном доме, в достатке и покое...
Через какое-то время капитан с тяжким вздохом поднялся, и, повернувшись, заглянул в окно Биллиша.
— Ты ещё не спишь, Биллиш? Див заходил к тебе? Я просил его присмотреть за тобой...
Из комнаты донеслось единственное слово, выдавленное сквозь стиснутые судорогой агонии зубы:
— Присмотреть...
— Конечно же нет. Бедный мой сын... бесполезно и надеяться, что когда-нибудь он сумеет взять моё дело в свои руки, он думает только о бабах и выпивке. Вот и сейчас, когда его мать так страдает, он валяется со шлюхами в каком-то портовом борделе...
Застонав от горя, капитан снова уселся на скамью. Потом взял кружку и как следует отхлебнул. Жаль, что Биллишу не понравился Огнедышащий ...
Туманные сумерки постепенно достигли густоты сметаны. Над альбиком закружились ночные мотыльки. За спиной капитана в спящем доме тихо скрипели сохнущие половицы, словно жалуясь на судьбу.
Вновь поднявшись на ноги, ледяной капитан потянулся. Потом взглянул в открытое окно, на кровать Биллиша, где неподвижно лежало скрюченное тело.
— Завтра день ассатасси — с тобой, Биллиш, я забыл обо всём! Начало сезона муссонов. На это тебе стоило бы посмотреть. По большому счету, это главная местная достопримечательность. Завтра вечером у нас будет праздник, самый шумный в году, право слово!
Ответом ему был страшный судорожный хрип — Билли в эту минуту уже испускал дух, задыхаясь в тисках собственного одеревеневшего окончательно тела.
— И всё же, ты видел лучший мир... — пробормотал мертвецки пьяный капитан Мунтрас, закурил — и уснул с крепко зажатым в зубах вероником.
* * *
Впечатления от недолгого нахождения Билли на Геликонии шли вразрез с любыми представлениями Земли о Законе, важнейшее из положений которого гласило: Ни один человек с Аверна никогда не должен ступать на поверхность Геликонии и вмешиваться или как-то влиять на протекающую там жизнь .
Этому Закону, созданному на Земле, было уже три тысячи лет. С точки зрения людей эти три тысячи лет были конечно же огромным сроком. С поры принятия Закона понимание людьми окружающего мира изменилось и углубилось — во многом благодаря наблюдениям большинства населения Земли за жизнью и мытарствами геликонцев. Подобные передачи способствовали единому и одновременному — а оттого более прочному — качественному изменению самосознания обитателей далекой планеты.
Билли проник в биосферу Геликонии и моментально стал её частью. Немедленно вспыхнувший за этим конфликт был очевиден всем землянам. Химические элементы клеток, составляющих тело Билли, включали в себя атомы с умерших звезд в той же пропорции, в какой те присутствовали в теле Мунтраса и МирдемИнггалы. Смерть Билли символизировала окончательное единение с планетой, слияние без надежды на разделение в будущем. Билли, как и все люди, был смертен. Атомы, из которых состояло его тело, — вечны и нерушимы.
На Аверне это был повод печалиться о канувшей в вечность ещё одной человеческой личности, уникальной и неповторимой; но на Земле мало кто воспринял это как повод проливать слезы. Ведь Билли никто не принуждал к сделанному им жестокому выбору. Да и, как нарушитель Закона, он, конечно же, заслуживал такой жестокой смерти.
Смерть Билли стали оплакивать много раньше, на станции наблюдения Аверн. Билли был главной драмой авернцев, их доказательством того, что реальность действительно существует, что сами они суть ни что иное, как типичные человеческие организмы, управляемые неумолимой биологической силой, адекватно реагирующие на изменения условий окружающей среды. Хвалебные слова были сказаны в ту же ночь.
Семейство Пин оторвалось от обычного пассивного созерцания экранов и пережило небольшую семейную драму. Рози Йи Пин, которая то заливалась слезами, то истерически хохотала, стала центром всеобщего внимания. Она замечательно провела это время. Бывший наставник Билли был крайне огорчен случившимся.
* * *
Капитана Мунтраса разбудили голоса. Он неохотно разлепил веки. Во дворе собирались рабочие — наступил день выплат. Ещё толком не рассвело. В утреннем мире царила мертвая тишина и спокойствие. Рабочие и работницы, люди с грубыми лицами и в грубой простой одежде, в нерешительности топтались у ворот в сложенной из обточенных ледником камней ограде, боясь, что разбуженный хозяин обрушится на них с руганью. Но Мунтрас был в непривычно хорошем настроении. Крепкая выпивка помогла ему развеять все печали.
— Идите сюда, народ. Давненько я не расплачивался с вами звонкой монетой, — провозгласил он. — Сегодня последний раз. Дальше вам будет платить новый хозяин, Див. Давайте же побыстрее покончим со всем этим, потому что сегодня у всех нас будет много дел — ведь нужно готовиться к празднику! Где же мой счетовод?
Вперед выскочил низкорослый худощавый человечек в черной куртке с высоким воротиком, с длинными волосами, зачесанными на громадную плешь. Под мышкой он держал толстый гроссбух, а следом за ним дюжий сталлун тащил сейф. Несмотря на малый рост, человечек выступал перед рабочими гордо и очень уверенно. Проталкиваясь сквозь толпу, счетовод не сводил глаз с хозяина и беспрестанно шевелил губами, даже на ходу продолжая подсчитывать, проверять и перепроверять зарплату каждого рабочего. При появлении счетовода и фагора с сейфом рабочие быстро и безропотно выстроились в очередь в известном каждому порядке первенства. В смутном рассветном сиянии лица рабочих казались неподвижными масками.
— Вы, парни, сейчас получите деньги, отнесете их женам, а потом, как это у вас заведено, надеретесь до челдримов, — продолжал вещать Мунтрас. Он обращался к нескольким мужчинам, стоявшим прямо перед ним, обычным наемным рабочим, среди которых он не видел ни одного своего мастера — тех он рассчитывал самолично, в своей конторе. Но уже через миг негодование и жалость поднялись в нем, и он заговорил громче, так, чтобы было слышно всем.
— Ваши жизни проходят впустую. Вы все родились у этого серого моря и здесь же умрете. Где вы были, что видели? Вы слышали легенду о Пеговине, но видели вы его когда-нибудь своими глазами? Кто из вас, тупых болванов, видел Пеговин?..
Пока хозяин обращался к рабочим, счетовод не терял времени даром: раскрыв на столе под старым абрикосом свою книгу, он вытащил из глубокого внутреннего кармана ключи от сейфа и приготовился открыть его. По указанию счетовода фагор, поводя ушами на звуки голоса ледяного капитана, снял с плеча и опустил сейф в удобной близости от стола.
— Я видел весь свет, я обошел его на своих кораблях! Я был в Аскитоше, я доплывал до Кориантуры, где кончается море! Я видел древние разрушенные города Понипота и торговал барахлом на базарах Оттасола и Олдорандо. Я говорил с королями, мужественными и беспощадными как львы, и королевами, прекрасными как цветы. У меня есть друзья по всему свету. Я знаю столько народу, что всех и не перечесть. Это мужчины и женщины из разных стран. Мир прекрасен. Я прошел его из конца в конец и помню каждую минуту этого пути! Каждый из вас мог бы увидеть то же самое — всё это ждет и вас, нужно только наняться на корабль!
Заметив, что приготовления закончены, рабочие осторожно переместились к столу, сохранив очередь, укоротившуюся оттого, что они в нетерпении прижались друг к другу. В воротах появлялись опоздавшие, и, бросив на разглагольствующего хозяина опасливый взгляд, быстро пристраивались к хвосту очереди. На эту мирную и обычную картину взирал с небес пылающий пурпур рассветных облаков.
— Сидя здесь, в Лордриардри, вы и представить себе не можете, как велик и прекрасен наш мир. Это моё плавание было последним — и, видно в награду за мою честную жизнь, мне был послан один человек, странный человек, спустившийся к нам с небес. Геликония не единственная обитель человека. Вокруг нашего мира кружится ещё один мир, но и это ещё не всё, есть и другие, их множество, и когда-нибудь мы побываем и там! Один из этих миров называется Земля ...
Что-то испуганно ворча, рабочие подались назад от каменного забора. Пьяное бормотание их хозяина показалось им безумным.
— Говорю вам, есть и другие миры. Попробуйте вообразить их — не совсем же вы отупели от пьянства! — Мунтрас вдруг стукнул кулаком по скамье. — Неужели вам никогда не бывает жаль, что вы знаете о мире так мало? Неужели вам никогда не хотелось повидать его? Я в молодые годы был совершенно другим. Вот здесь, за этим самым окном, всего в десятке футов от вас, лежит на кровати молодой парень, явившийся из другого мира. Он мог бы выйти наружу и рассказать о нем, но он болен и не встает с постели. Он может рассказать вам о вещах удивительных и невероятных, случившихся так давно, что даже ваши прадеды не могли их помнить...
— Он тоже любит Огнедышащий ?
Вопрос донесся из очереди дожидающихся выплаты работников. Мунтрас дернулся, словно от удара кулаком в лицо. Потом обвел тяжелым взглядом цепочку людей — ни одни глаза не решились встретиться с его.
— Вы не верите; что ж, хорошо, я докажу! — выкрикнул он злобно. — Вам придется мне поверить! Сейчас я покажу вам вещь, которой не видели ещё на всей Геликонии! Вещь из другого мира!
Он поднялся, и, спотыкаясь, вошел в дом. Присутствующие уныло наблюдали за представлением, и легкое нетерпение решался выказывать только счетовод, который сначала принялся барабанить маленькими пальчиками по столу, потом обвел всех острыми глазками, принюхался к запахам маленьким острым носиком, после чего возвел глаза к багровеющему небу.
Мунтрас решительно направился к Билли, лежавшему на кровати без движения, в страшной изломанной позе. Изнывая в предсмертной тоске Билли навеки стал деревом — его руки и ноги приняли форму скрюченных сучьев и корней истерзанного веками растения.
— Биллиш, — тихо позвал Мунтрас. Потом наклонился над больным и потряс его за плечо. И со страхом ощутил под рукой жесткое негнущееся тело, холодную и твердую как мрамор плоть, окоченевшую за ночь.
— Что ж, теперь тебе часы ни к чему, Биллиш, — потрясенно пробормотал Мунтрас. Но, схватив Билли за вывернутое запястье, ледяной капитан внезапно обнаружил, что удивительные часы пропали с него...
— Биллиш, — не позвал, а просто повторил он снова, потому что всё было кончено. Билли умер, а его бесценные часы с тремя рядами мигающих цифр исчезли. Кто-то украл их, и капитан уже знал, кто. В его доме был только один человек, способный на это...
Накрыв лицо Билли большой шершавой ладонью, он пробормотал что-то среднее между молитвой и ругательством.
Ещё несколько минут ледяной капитан стоял в комнате неподвижно, приоткрыв рот и бездумно глядя в потолок. Потом, всё же вспомнив о тех, кто ожидал его снаружи, подошел к окну и молча, знаком, скомандовал счетоводу начинать выдачу денег. Чуть шевельнувшись, очередь ещё плотнее придвинулась к столу.
