Голос гиллоты был настолько страшен, что король упал в обморок.
Отворив дверь своей темницы, гиллота вышла из неё и отправилась по лестнице наверх. В то же самое время королева, не зная, зачем её муж каждый теннер спускается в подземелье и сгорая по этому поводу от любопытства, наконец решилась разобраться, в чем дело. Сбросив обувь, она босиком прокралась мимо ослепленных фагоров. Но только-только она сделала несколько шагов по лестнице вниз, как навстречу ей из темноты появилась гиллота.
Королева вскрикнула от ужаса. Чтобы заставить её замолчать и помешать ей позвать стражников, гиллота схватила её и тотчас убила, свернув шею.
Услышав страшный крик своей возлюбленной жены, король очнулся и бросился по лестнице наверх. Увидев бездыханное тело королевы, он выхватил из ножен меч и в безумном гневе зарубил гиллоту.
Но как только волшебница умерла, серебряный глаз в небе стал подниматься всё выше и выше, делаясь всё меньше и меньше, пока не исчез совсем. Люди с радостью поняли, что серебряный глаз больше никогда не будет надзирать за ними и наконец-то свергли и убили жестокого тирана-короля.
Несколько мгновений Татро молчала.
— Как жалко бедную гиллоту, — сказала она наконец. — Прочитай мне эту сказку ещё раз, Рашвен, пожалуйста!
Но приподнявшись на локте, королева недовольно проговорила:
— Почему вы всегда выбираете такие мрачные сказки, советник? Разве в ваших книгах нет ничего повеселее? А этот ваш 'серебряный глаз' — сплошное кощунство и ересь. Надеюсь, вы помните, что наша святая церковь сурово осуждает колдовство. И вдвойне ересь — говорить про колдовство нечестивых двурогих!
— Мне показалось, что принцессе нравится эта сказка, потому я её и выбрал, ваше величество, — снисходительно отозвался СарториИрвраш, как обычно после возражений королевы принимаясь разглаживать усы и улыбаясь.
— Зная ваше отвращение к расе анципиталов, я не понимаю, отчего вы всё время так упиваетесь мыслью о том, что даже король должен обращаться за знанием к нечестивым двурогим, — окончательно разозлилась та.
— Осмелюсь возразить вам, государыня, — в этой сказке мне нравится совсем иное, а именно сама идея того, что король вообще может обращаться к кому-то за знанием.
От удовольствия МирдемИнггала невольно захлопала в ладоши — так ей понравился остроумный ответ.
— Остается лишь надеяться, что вы не кончите свои дни под мечом короля, как эта несчастная гиллота...
* * *
Следуя Ахду, мадис ступили на территорию государства Олдорандо, и через несколько дней на пути их встал его стольный город — тезка своей страны.
Специально для стоянок путников перед Южными воротами отвели место под старинным названием Паук. Племя разбило там лагерь на несколько дней, что в их странствиях случалось крайне редко. В первый же вечер в ознаменование этого события был устроен скромный праздник. Был зарезан и изжарен со специями аранг. После трапезы мадис танцевали у костра свой сложный танец, зиганк.
Вода и шерсть. В Олдорандо шерстяная одежда и коврики, изготовленные за время Пути, обменяли у купцов на предметы первой необходимости. Редкие купцы, всего один или два, пользовались доверием у мадис. Мадис нужна была походная утварь и упряжь для животных — племя не умело работать с металлом.
Как правило, почти каждый раз по прибытии в город несколько членов племени оставались там дожидаться нового появления своих сородичей. Единственной причиной, способной заставить мадис отказаться от Ахда, была старость и увечья.
Так много лет назад хромая девочка-мадис оставила Ахд и поселилась в Олдорандо. Позже, немного поправившись, она получила работу — стала мести полы во дворце короля Сайрена Станда. Девочку звали Бакхаарнет-она. Бакхаарнет-она была полукровкой-мадис, с совершенным лицом своего племени — полуцветок, полуптица, — и в работе не знала усталости, делала всё, что ей приказывали, чем сильно отличалась от ленивых олдорандских слуг. За работой она пела, и стайки маленьких птиц бесстрашно слетались к ней послушать её песню.
Выйдя однажды на дворцовый балкон, король Сайрен Станд увидел Бакхаарнет-она. В дни своей молодости король ещё не считал необходимым окружать себя советниками и церковниками-наперсниками. Увидев прекрасную мадис, он приказал привести её к себе.
В отличие от большинства соплеменников, взгляд Бакхаарнет-она был разумным и мог фокусироваться на предметах, как это обычно происходит у людей. Кроме того, как женщина мадис, она была покорна мужчине во всём, что как нельзя лучше устраивало короля Станда.
Он приказад научить девушку олонецкому и приличным манерам, для чего во дворец взяли лучшего учителя. Однако язык давался Бакхаарнет-она с огромным трудом — за месяц она едва сумела выучить с десяток слов. Так продолжалось до тех пор, пока учитель не догадался обратиться к своей подопечной с песней. Она мгновенно повторила пропетую им фразу. После этого учеба пошла гораздо быстрее. Бакхаарнет-она отлично выучилась олонецкому, но говорить на нем как все люди не могла, а только пела.
Увлечение короля степной дикаркой шокировало двор. Самого Сайрена Станда ярость придворных только забавляла. Довольно скоро он узнал от юной мадис, что её отцом был мужчина-человек, беглый раб, в молодости присоединившийся к Пути, чтобы в одиночку не пропасть в пустыне с голоду.
Презрев гнев придворных, король Олдорандо женился на Бакхаарнет-она, официально обратив её перед тем в святую веру. Через положенное время молодая королева родила ему сына о двух головах, вскорости умершего. После этого несчастья королева-мадис рожала ещё дважды — и оба раза на свет появлялись девочки, хорошенькие, здоровые и вполне нормальные. Первой родилась Симода Тал, второй — подвижная как ртуть Милуя Тал.
Эту историю принц РобайдайАнганол слышал ещё мальчиком. Теперь, одетый как мадис и называющий себя Роба, он, миновав городские ворота, добрался от Паука до самого королевского дворца. Черкнув несколько слов Бакхаарнет-она, он попросил попавшегося у ворот слугу передать записку королеве.
Стоя на солнцепеке, он терпеливо дожидался ответа, рассматривая оплетшие ограду королевского дворца побеги зандала, чьи цветы распускались только по ночам. Перенаселенный город показался борлиенскому принцу полупустым — проходя по улицам, он нигде не заметил ни одного фагора...
Встретиться с королевой-мадис он хотел для того, чтобы расспросить её о бывших соплеменниках и постараться узнать о них как можно больше, прежде чем продолжить свой Путь вместе с новым племенем. Со временем он собирался стать первым из людей, поющим на языке мадис не хуже самих мадис. Перед тем как сбежать из отцовского дворца, он много разговаривал с главным советником, СарториИрврашем, развившим в нем любовь к учению, — что явилось ещё одной причиной размолвки с отцом, диким королем Орлом.
Со своей подругой Роба расстался у городских ворот. На прощание он молча поцеловал её запыленную обветренную щеку. Он знал, что даже если решит снова присоединиться к пути мадис, им вряд ли доведется встретиться опять — к этому времени Взгляд Согласия будет дарован кому-то другому, а если даже и снова ему, то как он сможет отличить её от её соплеменниц-мадис?.. Проведя с мадис немало времени, он теперь твердо знал, что священным даром осознания и проявления своей индивидуальности в этом мире обладают только люди и в меньшей степени фагоры.
Слуга вернулся лишь по прошествии часа — глядя на этого напыщенного человечка, весьма самоуверенного, и, очевидно, высокого о себе мнения, Роба думал о том, насколько тот не похож на размеренно шагающих по жизни мадис, чья скромность и незаметность позволяла им существовать спокойно и в безопасности, как если бы сам Акха прикрывал их щитом. Не рискуя выйти под безжалостный свет раскаленного Фреира, дворцовый служитель выбрал длинный путь в обход дворцового двора, укрываясь в тени крытой аркады.
— Что ж, королева изъявила желание принять тебя, незнакомец, — она милостиво дарует тебе пять минут своего времени. Не забудь поклониться, когда увидишь её, дикарь!
Пропущенный наконец в дворцовые ворота, Роба равнодушно двинулся по самому пеклу через двор скользящим шагом мадис, позволявшим держать спину прямо. Внезапно из дверей дворца вышли двое мужчин и двинулись навстречу, едва скользнув по нему равнодушним взглядом. Внутренне сжавшись, Роба немедленно узнал одного из них. Спутать его было невозможно ни с кем: это был его отец, король ЯндолАнганол, которого он менее всего ожидал тут встретить.
Натянув пониже капюшон из мешковины, Роба поклонился королю Орлу, — без подобострастия, только чтобы скрыть лицо. Выпрямившись, он двинулся дальше всё тем же легким шагом вечных скитальцев. Быстро переговариваясь о чем-то друг с другом, отец и его спутник равнодушно прошли мимо Робы, который, не оборачиваясь, вошел в ту же дверь, из которой они вышли, чтобы встретиться с королевой Бакхаарнет-она.
Хромая королева встретила его на роскошных серебряных качелях. Пальцы её босых коричневых ступней были унизаны золотыми кольцами. Молчаливый лакей в зеленом одеянии размеренно махал над королевой опахалом. Сад, в котором королева приняла Робу, был полон зелени, цветов и декоративных деревьев в разукрашенных деревянных кадках. Всюду порхали и пели пекубы, множество которых скрывалось в листве.
Как только королева Бакхаарнет-она узнала, кто Роба на самом деле, — а он представился ей ещё в записке, — она немедленно изъявила желание поговорить с принцем о его отце, ЯндолАнганоле, и принялась буквально петь дифирамбы в адрес короля Борлиена. Оставив на потом надежды узнать тайны быта и истории мадис из уст дочери племени странников, Робе пришлось слушать то, о чем он менее всего желал слышать. Довольно скоро он потерял терпение и досада затмила его разум.
— Я пришел к вам, потому что хочу научиться петь на птичьем языке вашего племени, ваше величество, — наконец объявил он королеве. — Таково моё желание, но вы заставляете меня слушать о проклятии моего рождения! Вы превозносите этого мерзавца — но, чтобы узнать его так, как знаю я, нужно родиться его сыном. В его сердце нет места понятиям человеческим, он грезит о небывалой славе, мостя дорогу к ней трупами своих подданных. Религия и власть — больше его ничего не интересует. Религия и власть — а о Татро и Робе он забыл, едва они появились на свет!
— Король обязан жаждать власти — таков его удел. Это известно всем и каждому, — пропела в ответ Робе королева-мадис. — В головах королей всегда роятся замыслы, недоступные пониманию простых смертных. Там, где живет король, другим людям жизни нет.
— Жажда величия и власти — это камень, — с гневом отозвался Роба. — Этот камень придавил моего отца. Меня, своего сына, он хотел заточить под землей на два года! Два года в застенке я должен был учиться любить власть и величие! В монастыре в Панновале я должен был принять обет молчания, чтобы наконец быть представленным каменному идолу кретинов — Акханабе... К чему мне терпеть всё это, ваше величество? Кто я — калека-горбун или ползучая тварь, чтобы покорно влачить свои дни под гнетом камня? Так вот, у моего отца сердце превратилось в камень, говорю я вам, и я бежал от него, бежал как ветер, не чуя под собой ног, дабы присоединиться к Ахду вашего племени, добрая королева.
Бакхаарнет-она ответила ему песней:
— Моё племя, о котором вы так мило говорите, — это ничтожества, пыль земли. У них нет разума, только укт, благодаря чему они избавлены от чувства вины. Как вы, люди, называете это? Бессовестные. Да, они бессовестны, — они могут только идти, идти и идти, оставляя за спиной жизнь... из тысяч мадис повезло лишь мне, несчастной хромой. Мой дражайший муж, король Сайрен, научил меня любить и ценить религию, которой не знают несчастные невежды мадис. Странно — существовать в течение сотен веков и не знать, что появились на свет только благодаря доброй воле Всемогущего! Вот почему религиозные чувства твоего отца понятны мне и вызывают у меня уважение. Каждый день, с тех пор как он здесь, он подвергает себя бичеванию во искупление своих грехов.
Пение королевы утихло и Роба с горечью спросил:
— Что же мой отец делает здесь? Неужели ищет меня, беглую надежду своего королевства?
— О нет, нет!
Последовала трель мелодичного смеха.
— Ваш отец здесь для переговоров с королем Сайреном Стандом и церковными дигнитариями из священного Панновала. Я уже виделась с ними — мы приятно беседовали.
Роба шагнул к королеве-мадис и встал так близко, что лакей с опахалом заволновался — теперь ему приходилось орудовать своим инструментом с удвоенной осторожностью, чтобы не задеть борлиенского принца.
— И о чем же мой отец разговаривал с вами и вашим мужем, позвольте спросить? Вы конечно же знаете, что вот уже десять лет моя бедная страна воюет с вашими врагами кейце, хотя и без них войны на наших границах не утихают. О чем ещё они могут договариваться? Что мой отец ищет здесь? Быть может то, что у него уже есть?
— Кто может знать дела королей? — насмешливо пропела в ответ Бакхаарнет-она.
Одна из ярких птичек случайно задела крылом лицо Робы и он со злостью сбил крылатое создание на пол.
— Вы, ваше величество, вы должны это знать! Что они задумали?
— Твой отец носит в себе рану — я увидела это в его лице, — пропела в ответ королева. — Он страстно желает сделать свой народ самым могущественным на свете, что позволило бы ему сокрушить всех врагов Борлиена и обратить их во прах. Ради этого он готов принести в жертву даже свою королеву, вашу мать, принц!
Роба ахнул.
— Он собирается пожертвовать моей матерью — каким образом?
— Он принесет её в жертву своей стране. У женщины нет другой судьбы, кроме судьбы её мужа, она всегда живет в его тени. Мы, женщины, лишь слабые игрушки в руках мужчин...
* * *
Его путь потерял четкие очертания. У него появилось острое предчувствие неизбежного и ужасного зла. Побуждения, которыми он вдохновлялся ещё недавно, теперь казались ему ничтожными. Он решил попробовать вернуться к мадис и среди них забыть о людском коварстве. Но Ахд уже не устраивал его — Путь требовал отсутствия разума или по меньшей мере полного покоя. После нескольких дней странствия с племенем он оставил укт и отправился скитаться без цели, топтал ногами степь, спал в лесу на деревьях и ночевал в звериных логовах — всё это принесло ему слабое, но всё же успокоение. Он быстро забыл песни мадис и разговаривал сам с собой исключительно на языке людей. Жил, питаясь плодами фруктовых деревьев, грибами и той живностью, что шныряла под ногами.
Среди мелких и нерасторопных зверьков, которых он употреблял в пищу, попадались и грабы-панцирники, горбуны от природы. Маленькая сморщенная мордочка крохотного создания выглядывала наружу из-под несоразмерного хитинового панциря, поддерживаемого двумя десятками нежных белесых ножек. Крохотные горбуны дюжинами водились под гнилыми пнями, обычно сбиваясь в большой комок-семью.
Робе панцирники нравились. Часами, лежа на животе и подперев рукой голову, он наблюдал за их жизнью и играл с ними, осторожно переворачивая на спинки пальцем. Он поражался бесстрашию лилипутов, вернее, завидовал отсутствию у них страха; чувство зависти вызывала у него и их леность и спокойная нерасторопность. Зачем такие существуют на свете? К чему их создал Всемогущий? Каким образом им удается выживать — ведь целый день они почти ничего не делают?..
