По приказу разъяренного Ио на мачте подняли сигнальный флаг, возвещающий о том, что судно преследует пирата. Сигнальный флаг предназначался для глаз Денью Пашаратид, плывущей на 'Золоте Дружбы'. Однако все старания Ио пропали даром — Денью уже никакие сигналы не интересовали. Когда ливень ассатасси обрушился на палубу 'Дружбы', госпожа Пашаратид погибла одной из первых — а с ней погибли и все планы завоевания Борлиена.
* * *
Только когда бухта Кивассиен и джунгли остались позади и свежий морской ветер, наполнивший паруса, понес корабль в открытый океан, ТолрамКетинет и СарториИрвраш наконец получили возможность оглядеть друг друга и обняться. После обмена короткими рассказами о случившемся ТолрамКетинет признался:
— Мне нечем гордиться. Я солдат и мне не пристало жаловаться на то, куда занес меня приказ — моя жизнь в распоряжении моего короля. Командиром я оказался никудышным — моё генеральство закончилось раньше, чем подчиненная мне армия сумела дать хотя бы одно сражение! Я навсегда запятнал себя несмываемым позором. Рандонан никого не отпускает, не взяв с него дань...
Немного помолчав, бывший советник ответил:
— Что касается меня, то я благодарен судьбе, подарившей мне возможность повидать свет. Пуститься в подобное путешествие я собирался много лет. И вот всё сложилось так, как я и не мечтал — в этом мы с вами схожи, генерал! Сиборнальцы решили использовать меня, полагая, что мой опыт может быть ценным для их безумной авантюры. Возможно, они были правы. Но теперь они все покойники, а в выигрыше лишь я!
СарториИрвраш кивком указал на сидящую на палубе Оди Джесератабхар, чью рану уже перевязали. Госпожа адмирал с закрытыми глазами прислушивалась к разговору мужчин. Бывший советник вздохнул.
— Я уже немолод и любовь мужчины моего возраста всегда вызывает смех у молодых людей вроде вас, Ханра. Нет-нет — не возражайте! Кроме того, за время путешествия я сделал ценнейший вывод, а именно: нашему поколению невероятно повезло — мы живем в лучший период Великого Года, во времена теплые, если не сказать жаркие. Вы когда-нибудь задумывались, какой ценой нашим предкам удалось пережить Зиму? А ведь смену времен Года не в силах остановить никто и Зима снова нагрянет — это так же верно, как верно то, что этим вечером Баталикс и Фреир скроются за горизонтом. Сколь печальна будет судьба тех, кто повзрослеет во времена, когда Фреир начнет надолго удаляться от нас и впереди останутся только бесконечные холодные годы! Эти люди не познают никаких радостей жизни. Жители священного Шивенинка на протяжении многих веков Зимы не увидят ни единого луча Фреира...
ТолрамКетинет ухмыльнулся.
— Ничего не поделаешь — Акханаба покарал их за безбожие.
СарториИрвраш пропустил его фразу мимо ушей.
— Те нравственные ценности, на которых воспитываются сиборнальцы, противопоставляя себя природе и полагая себя выше её, постепенно превращаются у них в тягу к бессмысленному разрушению. Возможно, и мы совершаем эту роковую ошибку... Знаю, что подобные вопросы вряд ли смогут захватить ваше, молодой человек, воображение. Но я всё же хочу, чтобы вы услышали от меня это: я разрешил вопрос поистине революционного значения...
СарториИрвраш помолчал, поглаживая свои ещё мокрые усы. ТолрамКетинет, с трудом скрывая скуку, ждал продолжения рассказа.
— Уверен, что подобная мысль не приходила в голову ещё никому на свете! За многое, в том числе и за это, я благодарен даме, которую вы видите перед собой — она была моей музой и вдохновительницей. Моё открытие столь важно, что я хочу немедленно, при первой же возможности, отправиться в Олдорандо и далее в Панновал, чтобы изложить свои мысли отцам Святой Церкви. Я добился такого блестящего результата методом беспристрастных логических рассуждений, методом дедукции, как я назвал его. Совершивший подобное открытие обязательно будет щедро вознагражден, и мы с Оди заживем на славу в покое и довольстве...
С трудом удержавшись от гневного ответа, ТолрамКетинет бросил:
— Измена всегда была в цене. Её должны оценить звонкой монетой!
'Ханра — глупое животное, я всегда это знал', — подумал бывший советник, но всё-таки объяснил:
— Видите ли, дорогой Ханра, — начал он, понизив голос настолько, что его слова стали едва слышны за хлопаньем парусов у них над головой, — в отличие от моего бывшего повелителя я ненавижу анципиталов. В этом и был корень наших с ним вечных разногласий. Тем не менее, моё открытие во многом касается именно двурогих. Так-то, Ханра. Я до сих пор остаюсь атеистом. И несмотря на это, я всё-таки уверен, что в Панновале меня ждет щедрая награда.
С трудом поднявшись на ноги, Оди Джесератабхар поспешила взять СарториИрвраша за руку и вставить своё слово, обращаясь к генералу и лейтенанту Ланстатету, присоединившемуся к ним:
— Вы наверное знаете, что советник много натерпелся от жестокого короля ЯндолАнганола, под конец уничтожившего труд всей его жизни, бесценную 'Азбуку Истории и Природы'. Это деяние короля можно расценивать как преступление, за которое он должен понести заслуженную кару! Открытия советника, как он скромно назвал свои мысли, станут его местью ЯндолАнганолу — и, возможно, опираясь на них мы со временем сможем заново написать 'Азбуку'.
— Сударыня, — резко перебил адмирала Ланстатет, — вы наш враг, явившийся принести смерть на нашу землю. Вам бы не обличать нашего монарха, а сидеть в трюме, в кандалах, а того вернее — болтаться на виселице!
— Её служба Сиборналу, лейтенант, — быстро вставил СарториИрвраш, — отныне в прошлом. Сейчас вы видите перед собой всего лишь двух ученых, людей, безобиднее которых не найти на всём свете! Мы ученые-бродяги — у нас нет ни дома, ни Родины, мы смотрим на мир с высоты своей свободы.
— Ученые-бродяги... — брезгливо повторил генерал, которому начали надоедать лишенные видимого практического смысла рассуждения СарториИрвраша. — Так как же вы намерены отсюда добираться до Панновала?
— О, пока что меня вполне устроит и Олдорандо — это гораздо ближе, к тому же я надеюсь, если повезет, прибыть туда раньше короля Орла, чтобы подпортить ему медовый месяц с принцессой-мадис. Думаю, Ханра, что и вы не питаете к нашему монарху нежных чувств — у вас ведь есть на то свои причины, верно? Если вы согласитесь быть моим спутником, это будет как нельзя более кстати! Я нуждаюсь в надежной охране.
— Я направляюсь в Гравабагалинен, — мрачно отозвался ТолрамКетинет. — Если только эта нечестивая посудина сумеет туда добраться, не перевернувшись по дороге, и нас не потопят враги.
Все как по команде оглянулись. 'Жрец Ривенинка' шел вдали от берега, параллельно суше. Вдалеке виднелись паруса 'Союза', только что покинувшего бухту Кивассиен и вряд ли способного в скором времени настигнуть их. Но кто знает, что будет завтра?..
— В Гравабагалинене вы сможете повидаться со своей сестрой, Мэй, — заметил генералу СарториИрвраш. Генерал мрачно улыбнулся.
В течение всего дня 'Союз', на мачте которого развевался непонятный яркий флаг, упрямо держался у них за кормой, не отставая, но и не приближаясь заметно. Постепенно небо над кораблями затянули тяжелые облака с краями тревожного цвета тусклой меди — передовыми предвестниками бури. Из тяжелых облаков в море то и дело срывались ломаные нити молний.
Вторая ужасная волна ассатасси, поднявшаяся из моря и обрушившаяся на сушу, теперь напоминала саму смерть, распростершую свои крылья.
К счастью, 'Жрец' достаточно удалился от берега, чтобы избежать удара живых летучих стрел. Всего несколько рыб, упав на палубу, вонзилось в доски. Довольные борлиенцы смотрели на то, что совсем недавно помогло им вырваться из лап смерти, при этом перепугав чуть не до одурения. Их медленное, но верное плавание в Гравабагалинен продолжалось, и на смену свету дня приходила ночь, зажигая на недалеком берегу множество огоньков там, где местное население праздновало день обильной и дармовой добычи.
* * *
Одновременно с кораблем к деревянному дворцу королевы МирдемИнггалы приближался некто, лишенный всяких признаков прежней индивидуальности.
Решив во что бы то ни стало опередить отца, РобайдайАнганол поспешил пуститься в плавание вниз по Такиссе, из Матрассила в Оттасол. Его походка и поведение изменились: куда бы он теперь ни шел, в его движениях сквозили торопливость и настороженность, он приобрел манеру часто украдкой бросать быстрый взгляд назад. Если бы он только знал, как он напоминал этой привычкой человека, всегда опасавшегося преследования и слежки — своего отца — он изменил бы свою манеру. Но он ни о чем не мог думать — желание отомстить отцу переполняло его душу.
В Оттасоле вместо того, чтобы, как он обычно делал, первым же делом отправиться в подземный дворец, Роба навестил своего старого друга Бардола КараБансити, астролога и анатома. КараБансити без восторга относился как к самому борлиенскому монарху, известному своей вспыльчивостью и эксцентричными выходками, так и к его странноватому сыну.
В тот день, когда беглый сын Орла навестил анатома, у того были в доме гости — также анатомы, из других городов страны, помельче, в основном из Матрассила. Без особой радости приняв у себя Робайдая, Бардол предложил ему ночлег в своём втором доме, около гавани, где ему в служанки была дана некая девушка.
Интерес Робайдая к женщинам отличался подчеркнутой нерегулярностью. Тем не менее, он немедленно оценил и уютную обстановку припортового дома КараБансити, и прелести молодой служанки, девушки с чудесными каштановыми волосами и вполне влекущей многозначительностью в манере держаться, словно она владела некой важной тайной, делиться которой ни с кем не хотела или же не смела.
Робайдаю девушка назвалась Мэтти — и, услышав это имя, он немедленно вспомнил её. Около года назад, в Матрассиле, он уже имел удовольствие насладиться её обществом. Её мать помогла его отцу, королю Орлу, когда тот, раненный при Косгатте, едва держась на ногах, тащился по улицам столицы. Девушка обманывала его — в действительности её звали Абази!
Сама она не узнала принца. Разгадать причину не составило Робе особого труда: Абази давно уже не вела счет любовникам, махнув рукой на это безнадежное дело. Поначалу, желая разузнать побольше, Роба ничем не выдал, что узнал Абази. Сохраняя невозмутимое выражение, он завел с ней беседу на общие темы. Разговорившись и желая произвести впечатление, Абази упомянула о своём участии в скандале, связанном с самим сиборнальским послом, с которым в Матрассиле у неё была интимная связь; наблюдая за лицом Абази, Роба думал о том, насколько взгляд этой девицы на мир своеобразен и отличен от его взгляда на мир, полный появляющихся без устали тайн.
— Вижу, ты не узнаешь меня, и немудрено — меня теперь трудно узнать, хотя в прежние дни мы были ближе, чем язык с зубами, — наконец признался он. — Помню, тогда твои глаза были острее...
Абази охнула, назвала имя принца и обняла его, всем своим видом показывая, что очень рада встрече. Затем она рассказала, что исправно посылает деньги матери, которой очень благодарна за то, что та научила её премудростям обращения с мужчинами. В самой Абази быстро зародился вкус к богатым и знатным любовникам; недавно, ужасно смущаясь, её соблазнил анатом, но в будущем она надеялась найти куда более могущественных и влиятельных покровителей.
Не переставая щебетать, Абази невинно скинула чаригак, явив взору принца своё белое упругое тело. Тот с азартом обшарил это дивное тело нетерпеливыми руками и запустил пальцы в кууни. Потом с восторгом вошел в неё. Через несколько минут — они уже просто лежали рядом и целовались — Абази смеялась над ним и его неловкостью. Он одновременно любил и ненавидел её.
Разум гнал его в Олдорандо, но он дал волю чувствам и остался с девушкой ещё на день. Весь этот день он ощущал, как любовь и ненависть к ней продолжают переполнять его.
Наступил его второй вечер с Абази. 'История не повернет вспять, если я останусь здесь ещё на одну ночь', — сказал себе Роба. И снова Абази распустила свои чудесные волосы, скинула одежду и забралась к нему в постель. Он сжал в объятиях её прекрасное тело. Они занялись любовью. Абази была выше всех похвал. Верх блаженства. Однако когда она принялась играть с ним, вовлекая в невиданные им доселе оральные утехи, в дверь вдруг громко и зло застучали. В страхе оба замерли.
Стук в дверь повторился. Потом стучащему, как видно, надоело ждать ответа — засов с оглушительным треском сломался от могучего пинка и в комнату ворвался упитанный молодой человек в грубом платье димариамского фасона. Это был Див Мунтрас, решительно настроенный завоевать сердце Абази, и в своём кхмире по-бычьи непреклонный.
— Абази! — со смесью восторга и ужаса воскликнул он. Испуганная девушка не произнесла ни звука.
Завершив своё одиночное плавание в гавани Оттасола, Див принялся изыскивать следы Абази с усердием, достойным всяческого уважения. В оплату за сведения он отдал все украденные у отца ценности, оставив себе только волшебные часы, отобранные у Билли, — их он теперь считал своим талисманом и прятал в поясном кошеле. И вот, когда его мучительные поиски наконец увенчались успехом, волшебная девушка, некогда лениво возлежавшая на палубе 'Лордриардрийской девы' рядом с его хмельным отцом, оказывается, проводит время в объятиях другого мужчины!
В лице Дива радость сменилась яростью. Сжав кулаки, он повернулся к сопернику, изрыгая дикую брань.
Вскочив на ноги и стоя на кровати, Робайдай прижался спиной к стене. Его лицо тоже залилось краской гнева — его прервали в самый интересный момент, да ещё так бесцеремонно! Никто не смеет оскорблять сына короля — тем более, когда он с дамой! Кровь ударила ему в голову и мгновенно он принял решение убить негодяя. В его одежде скрывался примитивный, но длинный обоюдоострый кинжал, сделанный из рога фагора. Нагнувшись к спинке постели, на которой висели его штаны, он выхватил из потайной петли клинок.
Но оружие в руках противника распалило Дива ещё пуще. Этот парень, костлявый дылда, защищающийся жалким роговым ножом, скорее всего, просто пьян и покончить с ним не составит никакого труда!..
Абази испуганно вскрикнула, но мужчины не обратили на неё никакого внимания. Прижав руки ко рту, она застыла, широко раскрыв от ужаса свои прекрасные глаза. Испуг на лице Абази подстегнул Дива. Отлично, изменница будет следующей, до кого он доберется!..
Он ринулся в атаку и одним прыжком очутился на кровати. Принц встретил его страшным ударом кинжала. Острейший рог анципитала вонзился Диву чуть ниже ребер, по рукоятку уйдя в тело. Длинное лезвие рассекло и селезенку, и желудок, и само сердце, добралось до ребра на противоположной стороне и со скрипом соскользнуло. Разогнавшийся Див навалился на принца. Тот рванулся в сторону, не выпуская оружия, и лезвие в руках Робы отломилось от черенка.
Долгий мучительный стон вырвался из горла Дива. Он в агонии рухнул на пол и тотчас испустил дух, тщетно зажимая руками ужасную рану.
Вне себя от злости, Роба забыл о рыдающей Абази. Кое-как одевшись и выскочив на улицу, он заплатил двум оборванцам-матросам и с их помощью избавился от тела Дива, выбросив его прямо в Такиссу.
