Подхватив брусок обеими руками и прижав его к груди, мажордом вернулся к лестнице, и, не переставая тихо бранить свою королеву, обвиняя её во всех смертных грехах, с трудом поднялся наверх и проследил, чтобы мальчик-раб снова тщательно запер на ключ двери подвала. Из темноты коридора навстречу им выскочили два устрашающих размеров асокина, стерегущих дворец. СкафБара и мальчика асокины давно знали и потому не стали поднимать шум.
Кряхтя под тяжестью льда, мажордом толкнул боковую дверь и вышел во двор. Навострив чуткое ухо, он с удовлетворением выслушал, как мальчик закрыл и запер за ним дверь изнутри, как ему и было велено. Только после этого, удостоверившись, что всё в порядке, он двинулся через дворцовый двор, держа путь к конюшням под деревянным сводчатым проходом, предназначенным защищать обитателей дворца от палящего дневного зноя. Сейчас путь ему освещали лишь звезды, да ещё редкие зеленоватые вспышки полярного сияния. О том, что конюшни уже близко, он узнал, учуяв вонь навоза хоксни.
В темном провале дверей, за которым глухо бились крупами о деревянные стойла хоксни, его уже дожидался дрожащий молодой конюший. В Гравабагалинене не было никого, кто бы чувствовал себя после заката спокойно, — легенды об армиях мертвецов, с темнотой поднимающихся из могил и разбредающихся по округе в поисках потомков своих убийц, передавались из уст в уста. Когда глаза мажордома ещё больше привыкли к темноте, он различил внутри конюшни нескольких качающих головами хоксни.
— Ты запряг хоксни, как я велел, парень?
— Да, господин, — пробормотал парнишка.
По приказу мажордома конюший ещё с вечера снарядил пару хоксни, соединив их бок о бок ременной упряжью с вместительной плетеной корзиной, какие использовали, чтобы перевозить во дворец мясо, для сохранения свежести которого и требовался лед. Крякнув напоследок, СкафБар свалил льдину в корзину, дно которой было предусмотрительно выстелено стружкой.
— Пошли, поможешь принести покойника. И не вздумай воротить нос! И чтоб мертвяка на меня не ронял, понял, парень? Держи как следует.
Выловленное из моря тело лежало прямо в углу конюшни, в луже морской воды. Поморщившись, они подняли мертвеца с пола, подтащили к упряжке, разом подняли вверх и бросили в корзину, прямо на брусок льда. Вздохнув с облегчением, СкафБар опустил крышку корзины и приладил задвижки.
— Холодный, как змея, — заметил конюший, брезгливо вытирая руки о грязный рабочий кидрант.
— Мертвец он и есть мертвец — кто же любит с ними возиться? — отозвался СкафБар, лишь теперь снимая фартук и перчатки. — Нам ещё повезло, что в Оттасоле подвернулся этот анатом. Не пришлось копать могилу. Говорят, здесь нельзя и лопату земли поднять, не потревожив чьи-то кости.
Взяв правого хоксни под уздцы, он вывел упряжку из конюшни и скоро вышел за ограду дворца, миновав по дороге будку стражников, чьи усатые лица высунулись из окна и подозрительно проводили его взглядами. Солдат, которых король поставил охранять королеву-изгнанницу, выбирали из самых старых и надежных. К счастью, они давно знали его и пропустили без ненужных вопросов. Когда ветхий мост над крепостным рвом дворца также остался позади, СкафБар остановился, глубоко вздохнул и оглянулся.
Темная масса дворца выделялась на фоне усыпанного блестящими звездами небосвода неровной ломаной линией, похожей на обломанный край доски. Во всей погруженной в непроглядную темь огромной постройке свет горел только в одном месте — в комнате, на балконе которой можно было различить неподвижную женскую фигуру, повернутую лицом к нему. СкафБар кивнул своим мыслям, дернул повод хоксни и зашагал по змеящейся вдоль берега дороге, которая довольно скоро должна была повернуть на север, а потом вновь на восток — туда, где раскинулся великий город Оттасол.
Королева МирдемИнггала вызвала к себе мажордома ещё засветло. Женщина религиозная, она, как и большинство людей, была подвержена суеверным страхам, и то, что появление мертвеца у берега совпало с её купанием, сильно смутило и напугало её. Во всём этом она была склонна видеть знак приближения скорой неминуемой смерти.
Поцеловав на ночь принцессу ТатроманАдалу и пожелав ей спокойных снов, королева удалилась к себе, чтобы предаться молитве. И хотя в тот вечер Акханаба Всемогущий не принес ей успокоения, тем не менее она сумела написать короткое, но прочувственное письмо, способное тронуть даже черствую душу адресата.
Основным источником её страхов был король — она боялась того, что он способен сделать с ней и её дочерью после развода. Защититься от его ярости она никак не могла, и, будучи женщиной умной, отлично понимала, что именно та популярность, которую она снискала себе в народе, будет грозить её жизни, покуда она, королева, жива. Единственной её надеждой был Ханра ТолрамКетинет, молодой генерал, смелый и решительный, которому она послала тайное письмо, оставшееся, увы, без ответа. Генерал был далеко, на его плечах лежала Западная война, и в том, что он до сих пор не ответил ни строчкой, в общем-то не было ничего удивительного. К тому же, письмо могло просто не дойти до него, несмотря на все клятвы и усилия ныне покойного уже Криллио Мунтраса.
Поэтому королева решила отправить новое письмо, на этот раз положившись на СкафБара. От него она знала, что посланник Священной Панновальской Империи, а с ним и её муж, уже находились в пути и весьма скоро должны были прибыть в Оттасол, а оттуда, проделав ещё сто миль, добраться до её дворца, чтобы получить её подпись на грамоте, удостоверяющей развод, чего королева ожидала с внутренним трепетом.
В своём письме, которое должно было попасть в собственные руки посланнику Эламу Эсомберу, она просила защиты от мужа. Охранявшие дворец солдаты короля имели приказ остановить и задержать для досмотра любого человека, направлявшегося во дворец их королевы или из него, но сутулый мажордом, бредущий рядом с парой навьюченных хоксни, им давно примелькался и вряд ли мог показаться подозрительным, а потому её замысел мог увенчаться успехом. Ещё менее вероятно, что стража стала бы осматривать труп, под одеждой которого и было спрятано завернутое в кусок рогожи письмо.
Конечно, письмо адресовалось не Эламу Эсомберу, особе во всех отношениях сомнительной, а самому Святейшему Це'Сарру, Верховному Папе Святейшей Церкви Акханабы и главе Панновальской Империи. Це'Сарр имел свои причины недолюбливать буйное самодурство короля Борлиена и потому вполне мог взять известную кроткой набожностью королеву под свою личную защиту.
Она стояла на балконе босиком и смотрела в ночь. Там, на севере, над бесконечно далеким Олдорандо, ярким клинком горела комета ЯрапРомбри — символ спасения душ и конца света. Внезапно затея с письмом показалась ей смешной по сравнению с катастрофой, огненным адом, грозящим в скором времени миру.
Где-то во тьме крикнула ночная птица. Заслышав этот мрачный крик, королева вздрогнула и ещё какое-то время прислушивалась к тишине, глядя на медленно удалявшийся караван с покойником — так человек, уронивший в море нож, ещё долго следит за тем, как он безвозвратно тонет в чистой прозрачной голубизне... Вот и она чувствовала себя так, словно потеряла что-то безвозвратное — может быть, свою любовь к Яну?..
Убедившись, что мажордом успешно миновал стражу, она ушла с балкона, забралась на ложе, и, задернув шелковые занавеси балдахина, улеглась. Сон упорно не шел к ней, и веки её смежились лишь на рассвете...
* * *
Во мраке ночи пыль береговой дороги, а точнее сказать, просто вьючной тропы, выделялась белесой призрачной полосой. Ковыляя рядом с упряжкой, СкафБар с тревогой поглядывал по сторонам, и, когда внезапно выскочившая из темноты фигура криком приказала ему остановиться, он замер ни жив, ни мертв.
Человек был вооружен копьём, и, судя по форменному панцирю, состоял на службе в гвардии. Тут был секрет из людей короля ЯндолАнганола, посланных им, чтобы выслеживать всех, кто мог попытаться пробраться к королеве или уйти из Гравабагалинена, минуя или подкупив его стражу. Молча остановившись перед упряжкой, гвардеец подозрительно втянул ноздрями воздух. СкафБар тут же объяснил, что по приказу королевы везет в Оттасол мертвеца, продавать анатому.
— Неужели королева совсем обеднела? — брезгливо бросил СкафБару стражник — и, не дожидаясь ответа, взмахом руки приказал убираться, даже не потрудившись заглянуть в корзину, — исходивший из неё отвратительный запах говорил сам за себя.
Старательно вслушиваясь в тишину, прерываемую только мерным стуком копыт хоксни, да поскрипыванием корзины, СкафБар торопливо зашагал дальше. Оказавшись вне бдительной защиты стражников, мажордом нервничал, он испытывал непривычную неуверенность в себе и какой-то щемящий страх, отчего не переставал озирался по сторонам. Любой звук, даже далекий шум морского прибоя, заставлял его вздрагивать. Ещё никогда он не ходил по этой тропе ночью.
Прошагав ещё два часа, СкафБар повернул хоксни к придорожному дереву, широко и призывно раскинувшему ветви над тропой. Теряясь где-то во тьме, извилистая тропа уходила вперед, чтобы там вскорости влиться в главную южную дорогу, тянувшуюся на запад через Оттасол до самого Кивассиена. О дороге ходила дурная слава — здесь пошаливали всевозможные грабители, а можно было повстречать и кого-нибудь похуже. Двойная война, развязанная королем против Рандонана и Кейце, тянулась и тянулась без конца, из-за чего вся страна, особенно вокруг городов, кишела бандами разбойников, пробавлявшихся грабежами и похищениями за выкуп, дезертирами и солдатами короля, которые зачастую были ничем не лучше ни первых, ни вторых.
Но весь путь от Гравабагалинена до Оттасола, занимавший ровно сутки, совсем необязательно было проделывать вышагивая сбоку от навьюченных хоксни и каждую минуту ожидая нападения. Существовали и лучшие способы.
Привязав хоксни к дереву, СкафБар забрался на невысокий толстый сук и принялся ждать. Довольно скоро он начал задремывать.
Разбуженный скрипом приближавшейся повозки, он спрыгнул на землю, и, пробравшись к дороге, остановился в тени. Блеск сполохов на небе помог ему разглядеть возницу. СкафБар свистнул, услышал ответный свист и повозка лениво свернула к обочине.
Возница по имени ФлоерКроу был старым приятелем СкафБара, с которым он родился и вырос в одной деревне. ФлоерКроу каждую неделю доставлял товары местных фермеров на рынок — и конечно был не против оказать земляку услугу и довезти его до Оттасола, тем более что СкафБар пообещал своих хоксни на смену тяжеловозу в повозке. После того как упряжка хоксни была надежно привязана цугом за повозкой Флоера, а сам СкафБар забрался на козлы рядом с ним, можно было трогаться. ФлоерКроу щелкнул кнутом и повозка со скрипом покатила вперед, увлекаемая гнедой, ровно-коричневой хоксни, покорным и добрым животным.
Ночь была тепла и тиха — но несмотря на это ФлоерКроу был как следует снаряжен в дорогу. На голове у него красовалась фетровая шляпа с полями, для защиты от палящего света солнц и дождя, а на тело был натянут крепкий кожаный панцирь. На боку, по правую руку, в ножнах удобно устроился железный меч. В повозке он вез четырех черных поросят, персики гвинг-гвинг и несколько корзин с овощами. Обреченные на заклание поросята беспомощно болтались в сетках, привязанных к бортам повозки. Посетовав на злую судьбу вознице, который в ответ на всё лишь односложно бурчал, СкафБар устроился поудобней, откинулся на спинку козел, надвинул свою шляпу на глаза и скоро уснул. Он знал, что разбойники редко нападают на крестьян, у которых нечего взять, кроме еды.
Проснулся он от того, что повозка запрыгала по высушенным солнцем колеям. Сияние рассвета, обещающее скорое появление Фреира, гасило звезды одну за другой. Дыхание утреннего бриза несло с собой запахи человеческого жилья — дыма и нечищенных нужников.
Темнота над землей ещё не рассеялась окончательно, а крестьяне уже держали путь к своим полям. Молчаливые фигуры, бредущие по обочинам дороги, походили на тени, земледельческие орудия, которые они несли на плечах, изредка издавали глухой деревянный стук. Медленный шаг крестьян и их понуренные головы выдавали бесконечную усталость, во власти которой они находились всю жизнь, не успевая отдохнуть после возвращения домой накануне вечером. Их грубая одежда пестрила заплатами из-за частых ремонтов.
Мужчины и женщины, старые и молодые, крестьяне шли вдоль проходившей в ложбине дороги — кто выше, кто ниже, кто по обочине, кто по параллельным тропинкам, тянушимся на разной высоте. По мере того как четче проступали детали окружающего ландшафта, становилось возможным различить то с одной, то с другой стороны всхолмия и возвышенности, прорезающие их овраги и промоины, глинобитные стены убогих домов и древние развалины, всё окрашенное в цвета однообразной коричневой гаммы, такой же, как спина хоксни, тянущей повозку ФлоерКроу. Крестьяне возделывали бескрайние лёссовые равнины, что раскинулись в южной части тропического Кампанналата почти до границы с Олдорандо на севере и на востоке до реки Такисса, на которой и стоял Оттасол. Многие поколения крестьян бесчисленные годы усердно перекапывали жирный плодородный лёсс. Упорно воздвигаемые крестьянами дамбы и каналы с не меньшим упорством разрушало очередное наводнение, их восстанавливали заново, и так без конца. Благодатный лёсс приносил урожай даже во времена страшных засух, вроде нынешней, — истинное спасение для тех, чей удел выращивать еду на грязи.
— Хопа, — сказал ФлоерКроу, когда колеса повозки застучали по склону деревенской улицы.
Глубокая выемка в земле укрывала окна пещерных домов от зноя и пыльных бурь. Двери домов, сорванные и разбитые во время прошлогоднего набега разбойников, до сих пор не починили. До восхода было ещё далеко, однако ни в одном окошке уже не было огня. Куры и гуси бродили и щипали что-то у подножия наклонных лёссовых стен, густо расписанных отвращающими несчастья религиозными символами.
Одно радовало глаз путников — мигающий огонек скромной жаровни, дымящейся рядом с выездом. Пожилому торговцу, ловко управлявшемуся с жаровней, не было необходимости надсадно оповещать покупателей о своём товаре; чудный запах его стряпни говорил сам за себя. Торговец пек на жаровне лепешки. Крестьяне, купив у него лепешку, жевали её на ходу, не желая терять ни минуты бесценного времени на глупое сидение за домашним столом.
Толкнув СкафБара кнутовищем под ребра, ФлоерКроу указал на торговца лепешками. СкафБар понял намек без слов. Едва шевелясь спросонок, он сполз с козел и отправился покупать себе и другу завтрак. В руки покупателей лепешки попадали с пылу с жару, прямо со здоровенной сковородки. С аппетитом умяв свою лепешку, ФлоерКроу перебрался в повозку и захрапел. Поменяв хоксни, СкафБар взял вожжи в руки и повозка снова покатила своей дорогой.
Однообразная равнина простиралась во все стороны — и, куда ни глянь, была усеяна согнутыми фигурками. Во всём преобладали прямые линии. Поля и выпасы были прямоугольными. Кормовые травы росли широкими ровными полосами. Реки были укрощены и загнаны в каналы; даже паруса лодок на каналах — и те имели прямоугольную форму, согласно указу короля.
