Однообразная равнина простиралась во все стороны — и, куда ни глянь, была усеяна согнутыми фигурками. Во всём преобладали прямые линии. Поля и выпасы были прямоугольными. Кормовые травы росли широкими ровными полосами. Реки были укрощены и загнаны в каналы; даже паруса лодок на каналах — и те имели прямоугольную форму, согласно указу короля.
Война не война, жара не жара — а в последние годы солнца палили нещадно — но крестьяне продолжали работать, пока позволял свет. Овощи, фрукты и вероник, который можно было продать с особой выгодой, требовали постоянного ухода и внимания. Сколько бы солнц ни взбиралось на небо, одно ли, два, спины крестьян не разгибались никогда.
В сравнении с желтым диском Баталикса синий диск Фреира был безжалостно ярким. Ни у кого не возникало сомнений в том, которое из светил истинный повелитель небес. Приезжающие из Олдорандо путники приносили ужасные вести о лесных пожарах, мгновенно распространявшихся в те дни, когда Фреир особенно свирепствовал. В то, что уже недолго ждать тех времен, когда Фреир окончательно испепелит весь мир, верили должно быть все — но, несмотря на это, грядки продолжали пропалывать, а вода лилась аккуратными струйками под корни нежных ростков.
Ближе к городу они свернули к очередному селению. Здесь дорога тоже опускалась значительно ниже уровня земли и поднявшиеся по обеим сторонам коричневые обрывы, ограждающие окна домов от бурь и палящего зноя, полностью заслонили собой мир. По обеим сторонам дороги в склонах зияли широкие дыры. Начинавшиеся за ними проходы уходили дальше в глубь земли. Пятна аккуратно нарезанного прямоугольниками солнечного света из особых колодцев, освещали их на большом протяжении. В одном из тоннелей, где-то далеко и намного ниже уровня дороги, на площадке в пятне света мелькнула и пропала человеческая фигурка.
Там, внизу, на дне подземного дворика, примостилась таверна 'Гвинг-гвинг', целиком скрытая в земле. Благодатно-прохладная внутренность таверны освещалась теми скудными порциями света, которые пробивались во дворик сверху через узкую шахту. Вокруг таверны в лёссе были вырыты и другие жилища-норы. Узкие оконца этих подземных домов украшали яркие цветы в горшках. Деревня, ветвясь под землей запутанными проходами, иногда переходила в освещенные дворики, откуда к поверхности земли, туда, где трудилось большинство её обитателей, вели отвесные деревянные лестницы. Крыши домов одновременно были полями. Деревня называлась Мордек.
Спустившись с козел, мужчины привязали к столбикам хоксни, которые немедленно принялись бить копытами и возмущались до тех пор, пока им не принесли в ведрах воды напиться. Животные провели в дороге целые сутки и сильно устали. После того как мужчины перекусили в таверне и хлебнули пива, они, расплатившись, вернулись к повозке. Корзина со спин хоксни давно была снята и стояла в повозке рядом с корзинами с овощами. Сочащаяся между её прутьев талая вода успела накапать на землю разлапистую лужицу в разводах пыли. Вокруг корзины роились нетерпеливые мухи. ФлоерКроу поморщился:
— Этот твой мертвец жутко воняет.
СкафБар уныло кивнул.
— Это давнишний мертвец. Волны долго носили его по морю. Королева нашла тело на берегу — его прибило туда волнами. Думаю, беднягу пристукнули в Оттасоле, а потом бросили в реку с причала, чтоб концы в воду. К Гравабагалинену его принесло течение.
— Для королевы королев это дурной знак, точно тебе говорю, — равнодушно заметил ФлоерКроу. — Если уж король ЯндолАнганол решил с ней покончить, то он так и сделает, помяни моё слово.
СкафБар был потрясен его цинизмом:
— Не может быть — он любит королеву без памяти. Да её все любят. У неё столько друзей!
Ощупав письмо во внутреннем кармане, он кивнул в подтверждение своих слов. Вот именно, влиятельных друзей. Которые на одной ноге с самим Акханабой.
ФлоерКроу хохотнул.
— Так любит, что вместо королевы собирается взять за себя одиннадцатилетнюю шлюшку-мадис.
— Ей одиннадцать лет и пять теннеров, — машинально поправил приятеля СкафБар.
— Один хрен, горячая штучка. Вот уж ловкач.
— Да уж, тот ещё ловкач, — согласно кивнул СкафБар. — Одиннадцать с половиной лет, подумать только!
Он почмокал губами и многозначительно присвистнул. Переглянувшись, друзья понимающе осклабились. Снова усевшись на козлы, они стегнули хоксни и покатили вперед, торопясь засветло покрыть те несколько миль, что ещё оставались до Оттасола.
День постепенно начал подходить к полудню. Движение на дороге оживилось, да и окружающая местность изменилась — можно сказать, что поначалу её вообще не стало. Дорога нырнула в широкий туннель крепостного вала — его земляные стены вздымались на тридцать футов, не менее. Но вскоре туннель оборвался и широкий простор древнего оплота цивилизации стал доступен взору. Деревни исчезли из виду. Вокруг остались лишь поля, уходящие к горизонту, где нередко возникали зыбкие миражи. Скрипя, повозка уже ехела по Оттасолу, а за нею следом крались сумерки.
Оттасол был великим городом-невидимкой. В холода его жилища укрывала равнина; теперь же городские улицы держали равнину на себе. Оттасол представлял собой подземный лабиринт, издавна населенный людьми. На поверхности у города не было ничего, только квадратные дыры для доступа воздуха и освещения, перемежавшиеся с полями и линиями дорог. Каждая огороженная дыра означала простершуюся внизу под нею площадь, окруженную фасадами домов, в остальном лишенных каких-либо внешних очертаний. Оттасол был одновременно и самой землей и её противоположностью, земляными пустотами, альфой и омегой среды обитания землеройных червей-геометров.
В этом крупнейшем на всей Геликонии городе проживало сейчас 695 тысяч человек. Начертить его подробный план, если бы возникла такая необходимость, вряд ли смогли бы даже его старожилы. Благодаря обилию плодородной почвы, благодатному климату и удобству географического положения Оттасол разросся очень сильно, обогнав даже столицу Империи, священный Панновал. Многоэтажные подземные обиталища тянулись на многие мили и только полноводная река Такисса сдерживала их незримое расползание.
Подземные улицы были достаточно широки для того, чтобы там могли свободно разъехаться две повозки. Расставшись с ФлоерКроу у рынка на окраине и перегрузив плетенку с мертвецом обратно на своих хоксни, СкафБар спустился на одну из подземных улиц. Доносящийся из его плетенки мерзкий запах заставлял прохожих морщить нос и провожать мажордома и его хоксни подозрительными взглядами, на что тот и бровью не вел.
— Мне нужен анатом и астролог, — спрашивал он всех встречных. — Его зовут Бардол КараБансити. Не знаете, как к нему пройти?
— Он живет на Больничной площади, — наконец был получен ответ.
C папертей многочисленных церквей к СкафБару тянули руки нищие, количеству которых можно было только дивиться — здесь были солдаты-инвалиды всяческих войн, калеки всех видов, мужчины и женщины с ужасными заболеваниями кожи. Проходя мимо, СкафБар не удостаивал попрошаек даже взглядом. В клетках, висящих на каждом углу и на всех площадях, пели пекубы. Песня каждой птицы отличалась от всех остальных, благодаря чему многочисленные слепые могли без труда ориентироваться на сумрачных улицах города.
С трудом пробираясь сквозь городскую толчею, СкафБар наконец добрался до Больничной площади, спустился к ней по нескольким широким ступенькам, и, ещё раз спросив дом КараБансити, остановился перед дверью с вырезанным на ней именем анатома. Увидев на двери ручку колокольчика, он вежливо позвонил.
Дверь открылась сразу же, и появившийся за ней фагор в грубой тунике из мешковины взглянул на пришельца с молчаливым вопросом в недобрых багровых глазах под кустами бровей.
— Я хочу видеть анатома, — заявил СкафБар.
По-прежнему молча фагор открыл дверь шире.
Привязав хоксни к особому столбику, СкафБар вошел в дом и оказался в комнате со сводчатым потолком. В ней за широким прилавком стоял второй фагор.
Впустивший СкафБара фагор прошел по коридору, широкими плечами почти задевая стены. Отодвинув занавесь, он заглянул в гостиную с удобным диваном у противоположной стены. Заметив появление фагора, лежавшие на диване анатом и его жена прекратили своё занятие, которому предавались с большим оживлением. Откинувшись на спинку дивана, КараБансити выслушал доклад слуги и вздохнул.
— О боги! Сейчас иду.
Поднявшись с дивана и опершись плечом о стену, он приподнял кидрант и подтянул штаны, потом опустил кидрант и медленно и рассеянно поправил его полы. Жена запустила в него с дивана подушкой.
— Ты пентюх, Бардол. Раз начал дело, изволь закончить! Прикажи этому болвану убраться с глаз долой.
Тряся тяжелыми щеками, анатом покачал головой.
— К сожалению, дорогая, у меня сейчас очень мало клиентов. Я скоро вернусь, а ты пока согрей мне местечко. Клиенты приходят и уходят независимо от моего желания, с этим ничего нельзя поделать.
Ступив в коридор, анатом на мгновение остановился в его тени. Он любил, оставаясь невидимым, заранее рассмотреть посетителя. СкафБар со своей сутулой спиной и торчащим пузом не произвел на анатома особого впечатления, и потому, приняв суровый вид, он спокойно вышел к посетителю из сумрака коридора.
— Ну? — угрожающим тоном начал он.
— Я к вам по делу, господин, — заторопился СкафБар. — У меня есть мертвое тело на продажу, человеческое тело, господин.
Ни слова ни говоря, КараБансити сделал знак фагорам. Повинуясь безмолвному приказу, те вышли за дверь и вскоре мертвец СкафБара уже лежал на прилавке. К одежде покойного прилипла стружка и быстро тающая ледяная каша. От ледяного бруска на дне корзины почти ничего не осталось.
Анатом критически осмотрел товар.
— Гниловат. Где ты откопал его, приятель?
— Выловил из реки, господин. Когда рыбачил.
Тело раздулось от нутряных газов настолько, что одежда уже начинала лопаться. КараБансити перевернул мертвеца на спину и вытащил из кармана его куртки дохлую рыбешку. Изогнув бровь, он бросил рыбу к ногам СкафБара.
— Это скаппер, рыба-ящерица, если ты не знаешь. Хотя на самом деле это никакая не рыба, а морская личинка червя Вутры, но тебе, предпочитающему правде жизни ложь, сие конечно неведомо. Сейчас важно другое, а именно то, что личинка эта водится исключительно в море. В море, а не в речной воде, ясно? Теперь скажи, зачем ты мне врешь? Может быть, ты и убил этого бедолагу? Я неплохо знаком с френологией, и рожа у тебя совершенно бандитская.
Щеки СкафБара затряслись. Он понял, что если анатом позовет стражу, дело может кончиться виселицей.
— Простите, господин, я действительно нашел его в море... возле Гравабагалинена. Мне тяжело об этом говорить, но несчастная королева, которой я служу, не хотела, чтобы это стало достоянием гласности.
КараБансити внимательно изучил лицо мажордома.
— Ты хочешь сказать, неуч, что ты — слуга МирдемИнггалы, королевы королев? Обидно, эта дама заслуживает лучших лакеев и лучшей участи!
СкафБар взглянул на дешевый лубочный портрет королевы в углу комнаты. Страх отпустил его.
— Будьте уверены, я тоже покорный слуга королевы, и служу ей верой и правдой. Позвольте узнать, какую цену вы могли бы дать за это тело?
КараБансити задумался.
— Даже учитывая, что ты тут по личному приказу королевы королев — десять рун, не более. Сейчас такие времена, что при необходимости я могу добывать трупы хоть каждый день. И посвежее твоего.
СкафБар проявил суетливость и потер руки.
— Мне велено было просить пятьдесят рун, господин. Пятьдесят!
Анатом ухмыльнулся.
— Странно, что ты со своим несвежим другом появился в Оттасоле именно сейчас, когда сюда вот-вот должен прибыть сам король и посланник Святейшего Це'Сарра. Уж не он ли и нужен тебе?
СкафБар развел руками и пожал плечами, всем своим видом выражая полнейшую невинность.
— Я и мои хоксни только что прибыли из Гравабагалинена — а короля, как известно, там не любят. Заплатите мне хотя бы двадцать пять рун, господин, чтобы я мог немедленно отправиться в обратный путь к королеве!
КараБансити хмыкнул.
— А ты умеешь торговаться, низкопоклонник. Не удивительно, что мир катится в тартарары.
— Ну что ж, в таком случае, господин, я могу удовольствоваться и двадцатью рунами. Двадцать — очень достойная цена за мертвеца.
Обернувшись к одному из фагоров, невозмутимо гоняющему туда-сюда белесые молоки в щелевидных ноздрях, анатом сказал:
— Заплати ему и пускай убирается. У меня больше нет желания созерцать этого жадого болвана.
— Школько я должен ему жаплатить? — прогудел фагор.
— Десять рун, как я и сказал.
СкафБар испустил придушенный крик.
— Черт с тобой, пятнадцать! За это ты, друг мой, передашь своей госпоже мои лучшие пожелания. Наилучшие пожелания от Бардола КараБансити.
Запустив лапу в прорезь своего мешка, фагор вытащил кожаный кошель. Через мгновение СкафБару были предложены три золотые монеты. Мажордом сгреб деньги с ороговелой трехпалой лапы и покинул дом анатома, имея угрюмый вид крайне оскорбленного человека. Королева наказала ему продать тело за пятнадцать рун — а это значило, что к его ловким пальцам не прилипнет ни одной монетки!
Как только дверь за СкафБаром затворилась, анатом мгновенно преобразился. Засуетившись и прищелкнув пальцами, он живо велел одному из фагоров взвалить тело на плечи — тот повиновался с видимой неохотой — и отнести его по мрачному проходу, из глубин которого сквозняк доносил скверные запахи. Глубоко разросшись в недрах лёсса, дом КараБансити, с азартом предающегося изучению как движения звезд, так и работы кишечника, который более всего напоминал устройство его жилища, содержал в себе целый набор помещений, и каждое было посвящено отдельной науке, причем не только анатомии и астрологии.
Но на сей раз конечной целью фагора была именно мастерская анатома. Свисавшие под сводами масляные лампы бросали вниз скудный свет, отчасти усиленный пыльными зеркалами. При каждом шаге фагора из-под его не по-человечески гнущихся ног прыскали лучики тусклого отраженного света. Казалось, на ходу он давит рассыпанные по полу алмазы, которые на самом деле были стеклянным мусором, оставшимся с тех давних времен, когда КараБансити вместе с СарториИрврашем трудился над изготовлением линз.
Мастерскую заполняли разного рода хирургические принадлежности. На одной из стен висели три распятых остова в различной степени препарирования — гигантская рыба, хоксни и фагор. На другой висели частично законченные схемы их основных органов. Туши были предварительно вымочены в крепком рассоле, чтобы избежать разложения. Анатом работал над сравнительным описанием внутреннего устройства трех существ, и разрозненные листки с его записями и рисунками цветной тушью были в беспорядке рассыпаны на письменном столе.
Сняв с плеч мертвеца, фагор повесил его на стене в свободной анатомической раме, ловко подцепив крюками за ахиллесовы сухожилия. Мертвые раздутые ладони безвольно свесившихся рук легли на пол подобно паре беспанцирных крабов. По знаку КараБансити фагор убрался. Присутствие фагоров во время работы раздражало анатома, но в остальном он терпел их — они обходились дешевле слуг-людей или даже рабов.
