— Он принесет её в жертву своей стране. У женщины нет другой судьбы, кроме судьбы её мужа, она всегда живет в его тени. Мы, женщины, лишь слабые игрушки в руках мужчин...
* * *
Его путь потерял четкие очертания. У него появилось острое предчувствие неизбежного и ужасного зла. Побуждения, которыми он вдохновлялся ещё недавно, теперь казались ему ничтожными. Он решил попробовать вернуться к мадис и среди них забыть о людском коварстве. Но Ахд уже не устраивал его — Путь требовал отсутствия разума или по меньшей мере полного покоя. После нескольких дней странствия с племенем он оставил укт и отправился скитаться без цели, топтал ногами степь, спал в лесу на деревьях и ночевал в звериных логовах — всё это принесло ему слабое, но всё же успокоение. Он быстро забыл песни мадис и разговаривал сам с собой исключительно на языке людей. Жил, питаясь плодами фруктовых деревьев, грибами и той живностью, что шныряла под ногами.
Среди мелких и нерасторопных зверьков, которых он употреблял в пищу, попадались и грабы-панцирники, горбуны от природы. Маленькая сморщенная мордочка крохотного создания выглядывала наружу из-под несоразмерного хитинового панциря, поддерживаемого двумя десятками нежных белесых ножек. Крохотные горбуны дюжинами водились под гнилыми пнями, обычно сбиваясь в большой комок-семью.
Робе панцирники нравились. Часами, лежа на животе и подперев рукой голову, он наблюдал за их жизнью и играл с ними, осторожно переворачивая на спинки пальцем. Он поражался бесстрашию лилипутов, вернее, завидовал отсутствию у них страха. Чувство зависти вызывала у него и их леность и спокойная нерасторопность. Зачем такие существуют на свете? К чему их создал Всемогущий? Каким образом им удается выживать — ведь целый день они почти ничего не делают?..
Но именно эти маленькие создания, скрытые под хитиновым панцирем, уцелели на земле с её первых веков. Они вынесли всё — и страшную жару, и холод, в которые поочередно скатывалась Геликония — об этом ему рассказывал СарториИрвраш — и во все времена крохотные горбуны ничего для этого не делали, просто прятались, держась поближе к земле, которая давала им жизнь.
С улыбкой Роба любовался панцирниками, он любил их даже тогда, когда, лежа на спинке, они слабо шевелили ножками, неуклюже пытаясь перевернуться обратно. Но постепенно на смену его любопытству и умилению пришло беспокойство. Чем панцирники сумели так прогневать Всемогущего, раз тот низвел их до такого жалкого состояния?..
Лежа перед гнилым пнем и рассматривая панцирников, он думал, и мысли, точные и верные, с начала до конца ясно очерченные и звенящие в сознании так мощно, словно кто-то чужой произносил их, в основном сводились к следующему: возможно, он ошибается и его отец, которого он ненавидел за то, как тот зверски поступает с его матерью и считал неправым, на самом деле прав. Возможно, Всемогущий действительно существует и направляет своей волей дела людей. И если паче чаяния это действительно так, то всё, что он по своему глубокому заблуждению доселе считал бесчестным коварством, в действительности — бесспорная необходимость и единственно возможное.
Вдруг поняв это, он, трепеща, вскочил на ноги, позабыв о бессильных созданиях, корчившихся на земле.
Мысли с ревом закружились в его голове, проносясь там подобно шаровым молниям, и он понял, что ясный и четкий голос, к которому он давно уже прислушивается, принадлежит Всемогущему и никому иному: своим доброжелательным советом тот пытается наставить его, заблудшего, на путь истины. Боль ушла; он стал обычным ничтожеством, существом без имени и без судьбы, настоящим мадис.
* * *
Застигнутый на тропе своего укта осознанием собственной роли в мире, РобайдайАнганол каждую ночь задумчиво следил за тем, как в небесах над ним медленно и величественно кружится звездное колесо. Засыпая, он замечал восходящую над восточным горизонтом комету ЯрапРомбри. Быструю звезду Кайдау он тоже видел, и не раз.
Острые глаза Робайдая способны были различать даже фазы Кайдау, конечно, когда та проплывала в зените. В отличие от застывшей бриллиантовой пыли, рассыпанной по небосклону, Кайдау двигалась на удивление быстро, за ночь не раз пересекая весь небесный свод с юга на север. По мере того как блуждающая звезда приближалась к нижней части горизонта, она расплывалась в световое пятно и её диск становился неразличимым; ярким мазком бледно-красного фосфора Кайдау спускалась за горизонт и исчезала из виду.
Обитатели Кайдау, которая на самом деле была земной станцией наблюдения, называли свой мир Аверн. Во времена одиноких странствий Робайдая на станции проживало около шести тысяч разумных обитателей: мужчин, женщин, детей и андроидов. Всё человеческое население Аверна было поделено на шесть кланов по различным разделам наук. Каждый клан занимался изучением отдельного аспекта жизнедеятельности планеты, вокруг которой обращалась станция, уделяя внимание и сестринским планетам Геликонии. Вся информация, которую им удавалось собрать, передавалась по радиолучу на Землю.
Четыре планеты, вращавшиеся вокруг Баталикса, звезды класса G4, представляли собой величайшее открытие землян с начала эры межзвездных полетов. Межзвездные экспедиции — завоевание космоса , как называло это в давние времена молодое и ещё мало знающее о Вселенной человечество — организовывались с великой помпой и широчайшим размахом, они охватили многие тысячи звезд и тысячи световых лет пустоты. На отправку таких экспедиций, естественно, уходили огромные средства, что в конце концов подорвало даже могучую экономику Земли. Тем не менее, не удалось обнаружить ни одной планеты, наделенной разумной жизнью — или хотя бы пригодной для неё. Но только когда межзвездные экспедиции доказали свою полную бесперспективность, от них скрепя сердце отказались.
Тем не менее, благотворный результат всё же был достигнут. Бесплодные искания изменили человечество духовно. Более глубокое и точное понимание своего уникального места на шкале ценностей Вселенной освободило людей от амбиций, позволив им трезво соразмерять свои запросы с системой глобального производства, которая с тех пор стала куда более скромной, и, соответственно, лучше управляемой и эффективной. Кроме того, с тех пор как стало совершенно ясно, что из тысяч изученных планет, находящихся в достижимом удалении от Земли, только она одна обладает даром порождать разумную жизнь, межличностные человеческие отношения поднялись на новый уровень, приобретя характер величайшей ценности, почти святыни.
Пустота и бесплодность Вселенной были настолько абсолютны, что в это с трудом верилось. Органическая жизнь, даже самая примитивная, встречалась там крайне редко. Именно эта бесплодная пустота Вселенной и породила в людях отвращение к межзвездным полетам. Но к тому времени, когда, казалось, все надежды были потеряны, самая дальняя экспедиция внезапно сообщила, что в двойной системе G4PBX/4582-4-3 ею обнаружена разумная органическая жизнь.
Бог создал Землю за семь дней. Всё остальное время он пребывал в праздности. И только на старости лет, вдруг опомнившись или просто решив размяться, он создал Геликонию . Эта едкая шутка стала очень популярной среди землян.
Открытие планет системы G4PBX/4582-4-3 имело для землян огромное значение, прежде всего в духовном смысле. Среди всех планет Галактики Геликония была настоящей жемчужиной, венцом творения.
Нельзя сказать, что Геликония во всём повторяла Землю — различия между двумя мирами были огромны. Здесь жили совершенно другие люди, хотя они тоже дышали воздухом, так же страдали, радовались и их уход тоже носил название смерть . В эволюционном смысле развитие планет шло в одинаковом направлении.
Но Геликония отстояла от Земли на тысячу световых лет. Полет от одной планеты к другой даже на самом быстром звездолете, построенном по последнему слову земной техники, всё равно занял бы около полутора тысяч лет. Несмотря на все достижения медицины, человеческое бытиё было чересчур бренным, чтобы продлиться такой огромный срок.
Но внутреннее принуждение, исходящее из глубин человеческого существа, из так называемой души, желание взглянуть на себя со стороны заставило людей, несмотря на не подвластную воображению пропасть пространства и времени, попытаться установить связь меж двумя планетами. Преодолев все трудности, Земля построила на орбите Геликонии свой дозорный пост, станцию наблюдения. Обязанностью населения станции было изучать жизнь Геликонии и отсылать на Землю собранные сведения.
Так началось долгое одностороннее знакомство двух обитаемых планет. Подспудное вовлечение в жизнь другого мира способствовало зарождению и развитию среди землян драгоценного чувства, божественного дара сопереживания и сочувствия чужим бедам. Первоначально прикосновение к чужой жизни происходило чрезвычайно просто — каждый вечер земляне смотрели специальную телепрограмму, дабы узнать новую порцию подробностей приключений своих любимых героев на поверхности иного мира. Земляне боялись и не любили фагоров. С интересом следили за жизнью двора в борлиенской столице Матрассиле, оплоте короля ЯндолАнганола. Учились писать и читать по-олонецки. Многие земляне даже умели говорить на одном или двух языках Геликонии. Так, даже не зная о том, далекая Геликония начала победное завоевание Земли.
Наконец, великая эра покорения звезд на Земле завершилась и единственным её достижением оказалась причастность к чужой жизни на далекой планете. Достижением единственным, но драгоценным.
Как любая долгожданная и бесценная добыча, Геликония продолжала приносить дань и после установления, как казалось, полной незримой власти над ней древних мудрецов-землян. Молодой и дикий ещё мир, прекрасный и щедрый, мир чудес и безмерной жестокости, Геликония тем не менее несла гибель любому землянину, посмевшему ступить на её поверхность. Гибель не молниеносную, но тем не менее неизбежную.
Обитающие в атмосфере Геликонии особые вирусы большую часть Великого Года были безвредны для коренного населения, чьи организмы привыкли к ним за миллионы лет адаптации. Но на любого землянина эти вирусы, мельчайшие и всепроникающие, действовали губительно. Так невидимые невооруженным глазом существа надежно охраняли от пришельцев свою планету, ограждая её, подобно мечу ангела из древней земной легенды, стерегущего вход в райский сад.
Для обитателей Аверна простершаяся внизу планета являла собой нечто, не уступающее по красоте райскому саду, в особенности когда на смену медленно текущим векам Зимы пришло Лето Великого Года.
В распоряжении жителей Аверна были собственные парки, озера и реки — сложнейшие голографические симуляции, предназначенные развлекать мужчин и женщин станции наблюдения. Но искусственное, сколь бы совершенным оно ни было, не могло повторить творения природы. Многие из живущих на борту станции отчетливо чувствовали, что их существование, лишенное острой приправы опасности, безнадежно уныло.
В случае клана Пин ощущение стерильности существования было особенно изводящим и мучительным. Клан Пин занимался взаимосвязью всех остальных планов исследований и обеспечением непрерывности процессов наблюдения. Деятельность Пин имела, по преимуществу, административный оттенок.
Побочной задачей клана Пин были регистрация и расшифровка жизненного пути определенным образом выделенного семейства или нескольких семейств в течение 2592 земных лет Великого Года Геликонии. Информация такого рода, невозможная для сбора и обработки на Земле, само собой, была бесценна с научной точки зрения. Но тщательное и непрерывное наблюдение за чужой жизнью нередко приводило к тому, что члены клана Пин начинали отождествлять себя с избранным персонажем на планетной тверди внизу.
Будоражащее ощущение бурлящей совсем неподалеку жизни усугублялось осознанием абсолютной недостижимости родины, Земли. Родиться на станции означало родиться вечным изгнанником. Первый закон, направляющий и определяющий жизнь обитателей Аверна, гласил: Дороги назад нет .
С Земли раз в десять лет прибывали автоматические, пилотируемые компьютерами корабли, доставлявшие на станцию запчасти и топливо для реакторов. Эти корабли-связные, как их называли, всегда несли на борту герметичные модули, в которых, в принципе, могли путешествовать и люди. Об этом никогда не говорилось, но обитатели Аверна полагали, что на Земле те, кто занимался отправкой каждого нового автоматического корабля, не прекращали питать надежду на то, что когда-нибудь, в далеком будущем, технологии анабиоза на станции разовьются настолько, что позволят авернцам вернуться на родную планету. Однако скорее всего — и наиболее трезвые головы склонялись именно к этому — прилетающие корабли выбирались из числа самых устаревших, которые не трудились модернизировать или даже снимать с них ненужные системы. Пропасть пространства и времени превращала в насмешку саму надежду на возможность обратного перелета. За полторы тысячи лет в труп превращалось даже тело, погруженное в глубочайший криогенный сон. Поэтому первые обитатели Аверна были выращены прямо на станции, в искусственных утеринах, из генов, тоже записанных в памяти компьютеров.
Посему просторы Геликонии, лежащей гораздо ближе недостижимой Земли, тревожили и волновали гораздо сильнее, чем родина. Однако на страже неприкосновенности Геликонии стоял смертоносный вирус.
Существование на Аверне было калькой с утопических романов — легким и приятным, но однообразным и унылым. Здесь не было опасностей, которым требовалось бы противостоять, тут не знали насильственной смерти, травмы случались крайне редко. Здесь не было удушающего засилья религии, терзающего Геликонию. Религиозные верования не могли тронуть умы общества, обязанностью и смыслом существования которого было наблюдение за перипетиями, взлетами и падениями целого мира под ногами. Метафизические муки и молитвенный экстаз здесь расценивались лишь как поведенческая некорректность.
Для сменяющих друг друга поколений авернцев их маленький мир стал тюрьмой, мчащейся по орбите своего укта в никуда. Молодые представители клана Пин, глядя на безумно блуждающего по диким просторам планеты несчастного Робу, завидовали его свободе.
Очередное прибытие корабля-связного на какое-то время рассеяло уныние наблюдателей. Когда-то давно, в начале существования Аверна, прибытие корабля порой служило поводом для бунта. Тогда корабль привозил целую библиотеку накопленных за десятилетие земных новостей из мира бизнеса, политики, искусства, социального развития, открытий и всего, что только возможно, естественно, чрезвычайно возбуждавших авернцев. Такие бунты, конечно же, быстро подавлялись с помощью неподкупных полицейских-андроидов, и зачинщиков в наказание за их вопиющее поведение по неписаному закону отсылали вниз, на поверхность Геликонии, на верную мучительную смерть.
Бунтовщики всегда гибли, убитые безжалостным вирусом, но порой им удавалось прожить целые теннеры. За приключениями своих бывших собратьев-крамольников, иногда довольно занятными, обитатели Аверна всегда следили с особым интересом. Бунтовщики как бы проживали за них жизнь на планете, начинающейся сразу же за шлюзом челнока, но недоступной.
