Жара и в столице Борлиена стояла ужасная, раскаленное марево окутывало даже дворец, венчающий холм над городом. Дворцовые стены зыбко дрожали в восходящем воздухе, словно были сложены не из крепкого камня, а явились порождением миража и любой человек мог без труда пройти сквозь них. Несколько веков назад, в годы Великой Зимы, день солнцестояния, главный государственный праздник, отмечали очень пышно. Но теперь обстоятельства изменились, и было понятно, почему. Людям стало всё равно — жара плавила мозги и в голове не оставалось места для мыслей.
Разморенные придворные вяло бродили по дворцовым залам. Сиборнальский посол добавил льда в кубок с вином и принялся думать о холодных женщинах своей далекой родины. Едва церемония королевского приветствия завершилась, прибывшие панновальские послы, которые принесли с собой увесистый багаж официальных подарков, обливаясь потом, все как один, повалились на диваны в зале отдыха.
Едва сдерживая закипающую досаду на короля, который едва удостоил послов своим вниманием и тем самым проявил вопиющее неуважение к тем, кого сам сюда и вызвал, главный советник СарториИрвраш отправился в свои покои, где закурил излюбленный вероник.
Он уже понимал, что то, что затевалось сейчас, добром наверняка не кончится. Но он ничего не мог с этим поделать, потому что король не удосужился спросить его совета по данному вопросу. Когда же сегодня утром он сам поднял этот животрепещущий вопрос, король даже не стал его слушать и грубо отослал прочь.
Будучи по натуре одиночкой, СарториИрвраш проводил в жизнь дипломатию блистательной изоляции. По его глубочайшему убеждению, Борлиену не стоило так рваться в объятия могущественного Панновала, заключая ли для этого династический союз с Олдорандо или каким-либо иным путем — и без того уже Це`Сарр Священной Империи считался номинальным правителем страны. Три государства, соседи и союзники, и так были накрепко связаны общей верой, которую он, СарториИрвраш, откровенно презирал.
Несколько веков назад, в далекие годы Весны, Олдорандо было лишь жалкой деревней, населенной парой сотен дикарей. Даже теперь Борлиен мог с гордостью считать себя его старшим братом. Если теперь он уступит главенство, то не по вине советника — не он этого хотел. Он лучше других понимал колоссальный потенциал Борлиена, страны, которая в прошлом Великом Году была средоточием цивилизации. Укрепление косного господства Панновала явно не способно было вывести Борлиен на передовые рубежи развития. Панновал смотрел на Борлиен лишь как на орудие для осуществления своих собственных завоевательных планов в Рандонане и Кейце. Благополучие страны и её жителей не занимало умы панновальцев ни в малейшей степени. Но король, к несчастью, полагал иначе и церковные советники в один голос поддерживали его.
По требованию СарториИрвраша скритиной уже давно был принят закон, содержащий очень строгий свод правил, регламентирующих проживание и поведение иноземцев в Матрассиле. Возможно, в своем уединении советник сделался добычей ксенофобии, но его закон запретил бродягам-мадис появляться на землях столицы и предписал карать смертью иноземцев, уличенных в связи с женщинами Матрассила. Лишь закон об изгнании фагоров советник не смог провести, поскольку против него поднял голос сам король.
СарториИрвраш вздохнул. От жизни он хотел лишь одного — возможности спокойно завершить свои исследования. Но он и сам не заметил, что за долгие годы пребывания на посту первого советника власть превратилась для него в наркотик. Самодурство короля вызывало у него теперь не только раздражение, но презрительное нежелание иметь дело с этим идиотом; в отместку он вел себя как мелкий тиран по отношению к придворным короля, исподволь готовясь к тем мрачным временам, когда ставки станут слишком высоки и ему понадобится выдержка и умение плести интриги. Испытывая раздражение от той власти, которая оказалась в его руках, он тем не менее нашел вкус в единоличном правлении во время болезни и отсутствия короля, и теперь тешил себя тайными мечтами о короне.
Но больше всего его грызло сейчас понимание того, что если бы он позабыл хоть на время о своих исследованиях и проявил большее рвение в отправлении своих прямых обязанностей, о такой опасной ситуации, какая сложилась сейчас, когда почти полсотни присланных Панновалом церковников могли управлять — и управляли — борлиенским королем, а через него и страной, не было бы и речи. Он уже понимал, что король готовит кардинальные перемены и что драма, способная сломать если не объяснимый и предсказуемый, то по крайней мере плавный и спокойный характер его жизни, уже поднимается по лестнице на порог дворца. Покойная жена называла его бесчувственным. СарториИрвраш знал, что это правда, поскольку его интересы были целиком сосредоточены на работе. Но, к несчастью, не на той, которой требовал его король и долг перед государством. Он слишком поздно понял это.
Он постоянно расправлял вечно сутулые плечи в надежде, что это придаст ему внушительный вид, которого ему постоянно не хватало. Ему было уже тридцать семь лет — тридцать семь лет и пять теннеров, согласно принятой на Кампаннлате системе летоисчисления, — и возраст, конечно, давал себя знать: годы избороздили морщинами его унылое лицо, в особенности углубив складки около носа, что вкупе с редкими усами придало ему комичный вид ученой мыши.
'Ты предан своему королю и любишь его, а также своих сограждан', — убеждал он себя, быстрым шагом направляясь в уединение своих покоев. Как и многие другие твердыни владык Геликонии, дворец был смесью старого и нового. В пещерах, давным-давно вырубленных под дворцовой скалой Матрассила, во времена прошедшей Великой Зимы жили люди. Теперь эти пещеры либо стояли заброшенными, либо заполнялись и кипели жизнью, становясь то крепостями, то тюрьмами для рабов, в зависимости от того, какие времена переживала столица, спокойные или нет.
Церковные круги в Панновале никак не могли смириться с тем, что в Борлиене и даже в его столице Матрассиле фагоры могли свободно расхаживать по улицам, не навлекая на себя народного гнева, — более того, никого не наводя на мысль о подобной возможности. Опираясь на этот из ряда вон выходящий факт, они уже давно обратились за объяснениями ко двору короля Орла. Не найдя объяснений и там, церковные круги признали борлиенского короля ненадежным, но на том не успокоились.
Король ЯндолАнганол в пору, когда судьба была к нему более благосклонна и брак с королевой МирдемИнггалой ещё имел пряный привкус новизны, призвал в столицу лучших архитекторов, каменщиков и художников всей страны (по мнению советника, бесконечно безвкусных), с тем чтобы придать своей столице надлежащий лоск и стряхнуть с неё застарелую пыль провинциальности. Особенно большие средства были истрачены на отделку женской половины дворца, отведенной для королевы королев.
В целом атмосфера дворца тяготела к военной, однако тут не чувствовалось той казенщины и безвкусного шика, которыми отличались дворы Олдорандо и самого Панновала. Король Орел благосклонно смотрел на процветающие под его крылом высокие материи. Ну а личные покои СарториИрвраша все давно уже признавали пристанищем науки и искусства.
Докурив вероник, советник неохотно поднялся из кресла и покинул свои покои — нужно было наконец провести давно назревавший сложный разговор с королем. Но вероник навеял его смятенному рассудку мысли чуть более приятные, чем тяжкие государственные думы. Не далее как вечера советнику удалось разрешить проблему, изводившую его уже по меньшей мере год — проблему, уходящую корнями в далекое прошлое. Правда и ложь в прошлом всегда бывали более подвластны ему и различимы, чем в новые времена.
Навстречу ему попалась королева, как обычно в пламенно-красной мантии, в сопровождении младшего брата и трехлетней принцессы Татро, которая моментально подлетела к советнику и с визгом намертво вцепилась в его ногу. СарториИрвраш поклонился. Углубленный в свои мысли, он однако заметил волнение на лице королевы королев — она, как и он, была озадачена и обеспокоена неожиданным визитом панновальских послов, не предвещавшим ничего хорошего.
— Сегодня вам предстоит неприятный разговор с панновальцами, Рашвен, — сказала королева вместо приветствия. — Я сочувствую вам.
— Пока моя книга ещё не написана, мне к сожалению приходится встречаться с различными неприятными типами, — буркнул советник. Быстро опомнившись и обуздав раздражение, он фальшиво рассмеялся. — Прошу прощения, ваше величество, я хотел сказать, что всегда полагал принца Тайнца Индредда Панновальского лучшим другом Борлиена, хотя и не лишенным некоторых недостатков...
Королева медленно улыбнулась в своей обычной манере: она словно бы не желала уступать шутке, не хотела, чтобы её смешили, — улыбка обычно зарождалась в глазах, потом смеяться начинал нос, после чего к общему веселью наконец присоединялись и губы.
— Я не согласна с вами. У Борлиена нет сейчас верных друзей, да и раньше никогда не было.
— По-моему, Рашвен, вашей книге не суждено закончиться, — развязно подал голос ЯфералОборал, брат королевы, один из немногих, наряду с юной принцессой, награжденный привилегией обращаться к советнику, используя его прозвище. — Под видом научных занятий вы наверно просто дремлете после обеда.
Советник вздохнул — брат королевы, к несчастью, не отличался остротой ума своей сестры. И сурово ответил:
— Вам, молодой человек, я скажу вот что — пора перестать портить каблуками паркет дворцовых залов и заняться делом. Почему бы вам наконец не нанять корабль и не отправиться в кругосветное плавание? У вас всё задатки великого путешественника. Это могло бы расширить ваш кругозор, во всех отношениях!
— Я хотела предложить это Робайдаю, но не успела, — печально отозвалась королева королев. — Где мой мальчик скитается теперь?..
Но СарториИрвраш не собирался петь дуэтом с королевой дифирамбы её безмозглому сыну, которого он, втайне от неё, глубоко презирал.
— Только вчера я сделал одно очень любопытное открытие, — сказал он, чтобы перебить неприятную для него тему. — И теперь спешу поведать о нем королю — не желаете послушать? Уверен, вам не будет скучно. Немного знания всегда полезно, тем более что я выдаю его всегда скромными дозами, от которых не потянет выйти на свежий воздух прямо через дворцовое окно — на этот счет можете не беспокоиться.
Ответом был серебристый смех королевы. Она взяла советника за руку.
— Пойдемте. Я понимаю, вам сейчас несладко, но мы с Яфом далеко не так безмозглы, как те придворные павлины, с которыми вам приходится обычно иметь дело. Так что же это за открытие, о котором вы хотите поведать королю? Неужели прогноз обещает похолодание?
Не обращая внимание на насмешливый тон королевы, СарториИрвраш, улыбнувшись, спросил:
— Скажите мне, ваше величество, какого цвета шкура у хоксни?
— Я знаю! — радостно закричала принцесса Татро. — Хоксни гнедые. Все знают — хоксни гнедые!
Сдержав раздражение, — он ждал ответа королевы, — СарториИрвраш подхватил девочку на руки и поднял перед собой.
— Если ты знаешь всё на свете, тогда скажи, какого цвета была шкура хоксни вчера?
— Тоже гнедой.
— А позавчера?
— Рашвен, какой же ты глупый — тоже гнедой!
— Милая моя принцесса, вы мудрейший ребенок и совершенно правы. Но коль скоро дела обстоят именно так, как вы только что сказали, тогда почему в старинных летописях отмечено, что Весной, четыре века назад, хоксни были разноцветными?
Советник, конечно, уже знал ответ.
— Тот же вопрос я недавно задал своему лучшему другу, Бардолу КараБансити, будучи у него в гостях в Оттасоле. КараБансити, известный анатом, не стал откладывать дело в долгий ящик. Он купил хоксни, тут же забил её, содрал шкуру и тщательно изучил. И знаете, что он при этом обнаружил? Он обнаружил, что хоксни вовсе не гнедые, как мы всегда считали! Шкура хоксни на самом деле полосатая, однако цветные волоски теряются на фоне обыкновенных, коричневых.
Татро рассмеялась.
— Ты как всегда смешишь нас, Рашвен. Разноцветное плюс коричневое дает в сумме тоже разноцветное, разве не так?
— И да, и нет. Шерсть на шкуре хоксни содержит разноцветные волосы разных оттенков, хотя они растут так редко, что заметны лишь под мощной лупой. Эти скрытые полосы на шкуре хоксни говорят о том, что их масть нельзя назвать просто гнедой, или коричневой, как хотите. Причем из этого можно сделать один очень интересный вывод. Знаете какой?
Никто из слушателей, конечно, не знал. СарториИрвраш улыбнулся.
— Вывод этот пришел ко мне в голову вчера вечером, и говорю я вам о нем не потому, что хочу похвастать своей смекалкой. Как утверждают легенды, когда-то давно хоксни были яркой полосатой масти. Вопрос — когда же так было? Ответ — в течение нескольких лет Весны Великого Года, когда на пастбищах росло вдоволь травы. Как только хоксни получили вдоволь корма, встала необходимость скорейшего размножения. Яркая полосатая масть, позволяющая заметить её обладателя издалека, — это окрас, свойственный пику брачного периода хоксни. Сегодня, когда минула Весна и в свои права вступили века Лета, хоксни повсюду размножились во вполне достаточном количестве. Отпала необходимость производить себе подобных в геометрической прогрессии, поэтому брачный окрас снова пропал, скрылся. Полоски потускнели, вернулись к своему нормальному цвету — коричневому — чтобы оставаться такими до тех пор, пока по наступлении новой Весны Великого Года в них снова не появится нужда.
Королева королев ехидно подняла бровь.
— Если только мы не изжаримся в адском огне Фреира и эта Весна действительно наступит.
СарториИрвраш радостно хлопнул в ладоши.
— Вот тут-то и кроется ответ на ваше замечание, ваше величество, — эта Весна наступит непременно, поскольку за это говорит изменчивость масти хоксни! За Великим Летом приходит Зима, а за Зимой снова Лето, и этот круговорот вечен, раз уж даже безмозглые хоксни посчитали нужным приспособиться к нему! Отталкиваясь от этого можно утверждать, что Фреир никогда не поглотит нас, с такой же уверенностью, как если бы об этом нам поведал сам Акханаба!
— Но мы не хоксни, — пробормотал ЯфералОборал, с сомнением пожимая плечами. — Мы не можем есть траву и впадать в спячку на всё время Зимы, как они.
— Ваше величество, — раздраженно заговорил советник, обращаясь только к королеве и вкладывая в свои слова всю силу убеждения, на какую только был способен. — Из моего открытия следует и другой вывод, не менее важный, — легендам стоит доверять гораздо больше, чем нам кажется. Вы знаете, что в отношениях между мной и вашим мужем, королем, после той ужасной катастрофы в Костатте не всё складывается благополучно. Прежнего взаимопонимания между нами больше нет. Сейчас я надеюсь упросить короля на пару лет освободить меня от теперешних обязанностей, раз уж он и сам не рад меня больше видеть, дабы я мог пуститься в плавание вокруг света, собирая по пути манускрипты и записывая передающиеся из уст в уста легенды. Я мечтаю сделать Борлиен центром ученого мира, каким он и был во времена прошлого Великого Лета и великого ЯрапРомбри Кивассиенского. Теперь, когда моя жена упокоилась навеки, ничто не удерживает меня здесь, кроме вашего прекрасного присутствия, конечно. Умоляю вас — ходатайствуйте перед ним за меня. Уговорите его снарядить мне корабль. Назревает нечто зловещее, и я с опасением ожидаю перемен.
