Встав в тени древнего каменного монумента, которые встречались здесь во множестве, король долго вглядывался вперёд. Сгорая от нетерпеливого желания добраться наконец до указанного самой Судьбой места, он впервые медлил, заставляя себя размышлять. Задумчиво водил пальцем по грубому изъеденному ветрами и непогодой знакомому рисунку, высеченному на камне, — два замкнутых круга, один в другом, соединенные изогнутыми линиями. На мгновение он задумался о том, что мог означать этот столб и рисунок на нём, но подобные загадки — ведь он понимал, что этот столб возведен в давние времена каким-то местным королем, — никогда не завладевали его мыслями долее чем на несколько мгновений. И теперь королевская мысль быстро свернула в иное русло, обратилась к тому, что лежало впереди, прямо перед ним, совсем рядом. Они давно миновали границу страны Олдорандо и теперь вступили на земли, которые можно было назвать исконными, ближайшими к сердцу страны, её легендарной столице.
До святого города оставалась не более двух миль, но ни одной его знаменитой башни ещё не было видно. Впереди лежала лишь гряда низких, выжженных светилами холмов — край подножия того, что дальше превращалось в горы Кузинт, образующие прочнейший хребет материка. Непосредственно перед королем местность пересекал укт, протянувшийся вдоль всего горизонта.
Тропа мадис была вовсе не зелёной, как можно было ожидать, а рыжевато-коричневой. Там редко попадались большие деревья, в основном кустарник и циклады, густо оплетенные и опутанные ползучей мантлой, пестревшей яркими, кричащими цветами, — мантлой, семена которой и жевали на ходу вечные странники.
Укт был шире любой проложенной человеком дороги. Но отличался от дорог тем, что ни один человек никогда не пытался путешествовать по самому укту. Несмотря на постоянные опустошительные набеги арангов и флебихтов на растительность укта, он оставался практически непроходимым. Племена мадис шли и вели своих животных только вдоль внешних краев укта. Таким образом протогностики бессознательно расширяли его, разбрасывая на своём пути семена и оставляя кал. Год за годом их тропа медленно превращалась в протянувшуюся через весь Кампаннлат лесную полосу.
Не везде ширина этой полосы была одинакова. Кое-где — там, где почва была непригодной — ровный как древко стрелы строй леса прерывался буграми местной растительности вроде шоатапракси, похожими на клочья старой невыпавшей шерсти на шкуре животного во время линьки. Мадис либо обходили полуострова молодого кустарника, либо проламывались прямо сквозь него, оставляя за собой бреши, быстро зараставшие новой свежей порослью.
То, что возникло стихийно, стало привычным и непременным. Укт стал преградой на пути. Бывало так, что определенные виды бабочек и мелких животных, в изобилии представленные с одной стороны укта, не встречались на другой его стороне. Многие птицы, грызуны и смертоносные золотистые змеи с некоторых пор обитали исключительно в укте, никогда не пытались выбраться за его пределы и передвигались по материку, следуя только этой узкой полосе. Известно было два или три вида проказливых иных, живущих только на тропах мадис.
Люди воспринимали укт только как преграду на пути, в зависимости от обстоятельств досадную или же полезную в смысле затруднения вылазок неприятеля. И северную границу между Борлиеном и Олдорандо тоже отмечала полоса укта.
Но эта полоса сейчас была охвачена пламенем. Лава, излившаяся из недавно проснувшегося вулкана, добралась до укта и положила начало стихийному бедствию. С высоты казалось, что огонь ползет по укту, словно по запальному шнуру.
Чуткие приборы Аверна регистрировали каждую подробность вулканической деятельности планеты внизу, приближающейся к своему периастру. В отправленных по радиолучу на Землю данных сообщалось, что пепел, выброшенный во время пика извержения Растиджойника, поднялся на высоту 50 километров. Ветры быстро понесли высокие пепельные слои на восток, и те обогнули Геликонию всего за 15 дней. Пепел, поднявшийся на высоту 21 километра, попал в слои стратосферного движения, был унесен на запад и обогнул планету за 60 дней.
Подобные данные были получены и в отношении других проснувшихся вулканов. Пепел, собирающийся в стратосфере, поглощал свет и тепло солнц, излучая его назад, в космос. Путь для немалой части лучей Фреира к поверхности Геликонии оказался закрыт и гибельная жара на материках немного спала.
В течение двух самых тяжелых столетий Лета, когда Геликония более всего сблизится с Фреиром, эти облака будут предохранять её от испепеляющего жара гигантского светила. Таким образом чуткая геосфера планеты, действуя как предохранительный клапан котла, защищала существующую на своей поверхности жизнь от окончательного уничтожения.
Обитатели Аверна, непосредственные свидетели этого необычайного, поистине космического явления природы, взирали на него с гораздо большим интересом и замиранием сердца, чем земляне.
На Геликонии же вспыхнувшие почти одновременно на различных континентах многочисленные лесные пожары означали мучительный конец для бесчисленных насмерть перепуганных живых созданий. Но с глобальной точки зрения вулканические взрывы и пожары можно было расценивать как стихийную самопроизвольную реакцию планеты-матери, стремящейся защитить зародившуюся на её поверхности органическую жизнь.
* * *
В небольшой ложбине между двумя невысокими холмами решено было устроить привал и переждать пожар. Клубы дыма, валившие с востока, знаменовали приближение огня. То и дело между крайними деревьями укта в зарослях кустарника мелькали густощетинистые дикие свиньи или аранги, убегающие от пламени. Жалобно блеющие на разные голоса флебихты обыкновенно спасались небольшими стадами. Наверху, перемахивая с ветви на ветвь и совсем по-человечески подгоняя шлепками молодь, проносились семейства иных. Они были покрыты темным мехом, со светлой опушкой на морде. Некоторые особи были заметно выше и сильнее других — вожаки стай. Мелькнув перед глазами пережидающих огонь наблюдателей, иные моментально скрывались в зарослях.
Король ЯндолАнганол, в эти, как и во все прочие дни сгорающий от нетерпения, поднялся, чтобы поглядеть на спасавшуюся от пожара дичь. Рунт Юли, резвясь, последовал за хозяином. Фагоры продолжали отдыхать, неподвижные, как скот, невозмутимо пережевывая жвачку дневного рациона, хлеб и пеммикан.
От огня спасались не только дикие животные — перепуганные пожаром, на восток бежали и прародители укта, мадис, угоняя свой скот. Чувствуя приближение страшного бедствия, домашний скот мадис пытался спастись бегством и бросался в заросли лесной полосы, в то время как сами протогностики, не тратя времени на то, чтобы ловить бестолковых животных, как и прежде следовали только вдоль границы растительности.
— Глупцы, как они слепы! — воскликнул ЯндолАнганол.
В его голове быстро сложился коварный план. Выбрав себе в помощь с десяток фагоров посметливей, король устроил на пути мадис засаду. Как только несчастное племя дошло до условленной черты, путь им преградила внезапно поднявшаяся с земли прочная веревка, прежде замаскированная лианами и колючками. Всё племя растерянно остановилось — и сами мадис, и флебихты, и асокины, и их мелкие щенки, путающиеся под ногами.
Лица мадис чем-то напоминали попугаев. Скошенные лбы и подбородки и клювообразно выступающие носы придавали кочевникам вид вопрошающий и недоверчивый ко всему миру, волосы у мадис были коричневые и блестящие. У самцов имелись небольшие утолщения-выступы на лбах и подбородках. Мадис перекликались полными отчаяния воркующими голосами.
По команде короля из засады выскочили фагоры. Каждый бросился к заранее присмотренному мадис. Каждый двурогий схватил двух или трех странников за припорошенные пылью тропы руки, обожженные солнцем до коричневого цвета. Мадис и не пытались сопротивляться. Гиллота Гххт-Мларк Чзахн поймала вожака асокинов с колокольчиком на груди. Самки асокинов покорно двинулись следом за самцом.
Наконец мадис опомнились и попытались бежать. Ударами кулака король ЯндолАнганол сбил двоих из них с ног. Те, кого он ударил, остались лежать в пыли, проливая слезы. Другим, тем, что не оказывали сопротивления, не причинили никакого вреда.
Они прошли сквозь укт, использовав свою добычу вместо тарана. Фагорам было всё равно — их толстая шкура, поросшая густой шерстью, была неуязвима для самых острых колючек и шипов. Следом за мадис они пересекли укт, оставив за спиной пожар. Когда огонь наконец показался, они давно уже были в безопасности. Пламя двигалось со скоростью идущего быстрым шагом человека, оставляя за собой только дымящийся пепел.
Прибывший в столицу королевский караван больше напоминал шествие пастухов, чем нечто имеющее хотя бы отдаленное отношение к дворцам и престолам. Пленники-мадис были исполосованы в кровь колючими зарослями укта, но и людям досталось не меньше. Сам король был покрыт пылью с головы до ног и напоминал сейчас обычного разбойника.
* * *
Во всём Олдорандо чувствовалось нечто театральное, быть может отчасти потому, что в самом сердце столицы стоял колоссальный собор Всех Святых, где непрерывно проходили роскошные служения Акханабе Всемогущему. Единая вера требовала единого бога, но как только религии начинают смешиваться, богослужения превращаются в карнавалы разных форм святости.
Лежащий в самом центре Кампаннлата, омываемый рекой Валворал, соединяющей его с Матрассилом и далее с морем Орла, Олдорандо был городом путешественников. Те, что являлись не для преклонения, молитв и очищения, приходили сюда торговать.
В облике города, протянувшегося по линейке с юга на север, отчётливо проступало его древнее происхождение, основание его на двух противоположностях. В Лэйнтале, обнесенном крепостной стеной центре, находился Старый Город с его всемирно известным Парком Свистуна и священными семиэтажными башнями, в которых традиционно обитали служители культа — и низшего ранга, и самого высокого полёта. К их услугам были тенистые дворики и прохладные молельни, спрятанные глубоко под землей. Здесь возвышался и циклопический собор с его покатым куполом, окруженным колоннами и шпилями. Здесь, наконец, стоял сам дворец короля Сайрена Станда.
Вокруг этой цитадели святости, как бурьян, разрослись бесчисленные рынки и торговые площади, окруженные бессчётными монастырями. Среди них располагались и знаменитые на весь Кампаннлат бордели, способные удовлетворить даже самые извращённые вкусы. Сюда же со всей страны стекались нищие и бродяги, здесь толпились бессчетные юродивые, развлекая пилигримов своими дикими выходками. Древние бащни Лэйнтала поднимались над этим океаном нищеты и порока подобно изъеденным непогодой утесам.
Бытовало всеобщеё мнение, — в особенности среди тех, кто проживал в непосредственном соседстве с Лэйнталом — что второго такого места нет в целом свете, ибо только здесь могли существовать в такой близости святость и низменность, самая гнусная человеческая клоака и чистота помысла. Их разделяла каменная крепостная стена высотой в сорок футов. Ещё не один враг не смог преодолеть её.
Однако при всей внешней неприступности, ветхие стены Лэйнтала изобиловали всевозможными дверями и лазейками. Главные ворота открывалась только в честь крупных праздников и церемоний. Сквозь них в Священный Город даже в праздники могли попасть только особо привилегированные и посвященные. Иные двери предназначались только для мужчин, иные для женщин — но не для фагоров, ибо двурогие искони были злейшими врагами Лэйнтала. При всём том большая часть дверей постоянно оставалась открытой, пропуская любого мирянина, пускай даже и самого падшего. Воздвигнутый между святостью и грехом барьер, как и условную грань между жизнью и смертью, мог с легкостью преодолеть каждый.
В Уйдоке, 'несвятой' части города за рекой, жили менее роскошно, хотя и тут люди побогаче порой возводили себе просторное жильё, мало уступавшее дворцу самого короля. Как и везде, здесь процветали хитрые и подлые, честные же едва сводили концы с концами. Из ста тысяч городского населения церковники и рядовые прислужники Акханабы составляли около пятнадцати тысяч. Остальное население города состояло из нищих, суровых приверженцев веры и совершенных развратников.
Встречу ЯндолАнганола в Олдорандо обставили в презрительном духе. У южных ворот Лэйнтала соседа-короля ожидала карета и четверо угрюмых стражников, облаченных в костюмы цвета неба и золота. Карета в сопровождении жалкого эскорта должна была доставить Орла во дворец Сайрена Станда, словно какого-то важного, но вполне рядового просителя.
Король ЯндолАнганол отказался от кареты, и, вместо того чтобы проследовать по традиционному триумфальному маршруту вдоль улицы Возен, направил свой пропыленный караван в Паук. Паук, чрезвычайно оживлённый район у подножия стен Лэйнтала, состоял в основном из кабаков, таверн, постоялых дворов и небольших рынков, где купцы с удовольствием покупали как диких и домашних животных, так и протогностиков.
— В Эмбруддоке мадис сейчас не пользуются особенным спросом, — называя Олдорандо его старинным именем, сказал королю пожилой торговец рабами, тертый калач, повидавший на своём веку самых причудливых клиентов. — Мадис здесь сколько угодно — но, как и нондады, они никудышные работники и годятся только для постели. Вот если бы вы захотели продать своих фагоров, был бы другой разговор — но, к сожалению, в этом святом городе запрещено торговать фагорами.
— Мне нужно продать этих мадис вместе со всеми их животными — и за достойную цену, купец, иначе я отрублю твою тупую голову! — яростно рявкнул король.
Ударили по рукам и мадис были проданы в рабство, а животные отправлены на бойню. Купец негодовал, но король был вполне доволен сделкой. Теперь у него были деньги на то, чтобы как следует подготовиться к встрече с королем Сайреном Стандом. Когда он вступал в город, в его карманах едва ли нашлось бы несколько рун. Путешествие из Матрассила встало недёшево и вконец опустошило и без того тощую казну.
Построившись в колонну, Первый Фагорский прошествовал наконец по улице Возен, где короля Борлиена давно уже поджидали толпы народа. При появлении короля Орла и Юли в толпе послышались приветственные крики. Правитель Борлиена пользовался огромной популярностью среди низших сословий Олдорандо, даже несмотря на его связи с официально гонимыми фагорами. Простому народу нравился тот разительный контраст, который этот живой, энергичный мужчина составлял с их местной знатью, по преимуществу многочисленными упитанными и ленивыми родственниками ныне правящего короля, тоже толстяка и лентяя. Здесь простолюдины не знали королевы королев. Простой народ сочувствовал королю, чью невесту так злодейски умертвили — пусть даже эта невеста была всего лишь полумадис.
Среди простолюдинов попадались и служители культа, в основном самых низших рангов. Молодые монахи и послушники размахивали транспарантами 'ПОКАЙТЕСЬ В ГРЕХАХ СВОИХ!', 'КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК!', 'ПРИДИ К БОГУ, ПОКА ЕЩЁ ЕСТЬ ВРЕМЯ!'. В Олдорандо, как и повсюду в Империи, церковь ловко пользовалась тревожным временем, чтобы призвать в своё лоно напуганных и попутно до нитки обобрать их, обещая спасение души за ненужные на том свете мирские блага.
