— Не давай воли чувствам, не позволяй им завладевать твоим разумом, — предупредил КараБансити. — Голова ученого должна быть холодной, иначе добра не жди. Ты сам много раз говорил мне это. Но прости меня — мне пора за работу. Думаю, что здесь, на этом поле, в земле лежит не менее нескольких тысяч тел, и я хотел бы...
Сложив руки на груди, СарториИрвраш сказал:
— Ты берешь пример с королевы и тоже прощаешься со мной холодно. Чем я заслужил такое?
Выбравшись из траншеи, КараБансити ответил:
— Её величество дала тебе то, что ты у неё просил, — книгу сказок и трёх хоксни. Теперь можешь убраться!
Нервно прикусив костяшки пальцев, бывший советник пристально взглянул на него.
— Значит и ты, Бардол, против меня? Неужели ты забыл те времена, когда мы, ещё совсем молодые, наблюдали в твой телескоп фазы Кайдау, проносящегося по небу над нами? В ту пору нам впервые пришло в голову понимание космической геометрии, правящей миром...
— Я ничего не забыл. Но ты пришел сюда с адмиралом флота Сиборнала, извечного и злейшего врага всего Кампаннлата. Ты поставил под угрозу жизнь нашей королевы и существование королевства вообще. Я не питаю горячей любви ни к ЯндолАнганолу, ни к его фагорам, но всё же верю в то, что пока Орел остаётся у власти, такие люди, как мы с тобой, можем смотреть в свои телескопы. А перевернув королевство, чего хочет эта мерзкая сиборналка, вы перевернёте и телескопы.
— Но Сиборнал — прогрессивная страна, — возразил СарториИрвраш. — Под его властью наша жизнь улучшится. Всем этим глупым войнам придёт конец. Орды фагоров тоже будут уничтожены, и наше будущее навсегда станет безоблачно.
КараБансити, напряженно приподняв плечи, с непроницаемым лицом, уставился в сторону моря.
— Ты рассказывал, что сам был свидетелем тому, как Кивассиен, некогда центр мировой культуры и родина великого ЯрапРомбри, был бездумно стёрт с лица земли ордой грязных дикарей. Та же судьба ждёт и мой родной Оттасол под пятой сиборнальцев. Лично я считаю, что под гнётом старой власти, пусть и несправедливой, наша страна будет жить благополучнее, чем под властью новой, но чужой и бесчестной. Таково моё мнение.
— Значит, вот как ты теперь смотришь на вещи, вот как живёшь? — возмутился СарториИрвраш.
— Я всегда отстаивал свой образ жизни, — угрюмо возразил КараБансити. — Мне вечно приходилось отвоевывать возможность жить так и там, как и где я хочу. Даже тогда, когда сражаться приходилось с самим королем! Иди же. Прощай, будь счастлив со своей женщиной, но помни — святоши, к которым ты так стремишься, безрассудны и жестоки, и ты сам станешь первой жертвой своего еретического открытия!
— Почему ты говоришь со мной так? — возмутился бывший советник. — Я — просто жертва. Бродяга, изгнанник. Работа всей моей жизни уничтожена. Крупица удачи — и я мог бы стать ЯрапРомбри этой эпохи... Меня не в чем винить, я хотел только знания. Но открытое мне знание заставляет меня действовать!
КараБансити покачал своей большой головой.
— Знаешь, Рашвен, ты уже в том возрасте, когда пора понять, что знание должно служить благу, а не злу и разрушению. Ты сам много раз говорил мне, что Панновал и его зловещая религия — источник всего зла в мире! Я же всегда полагал, что измена своим убеждениям равносильна преступлению. Что ж, тебе пора — твоя сиборнальская дама заждалась. Езжай, но помни, что это путь к гибели!
СарториИрвраш посмотрел на бывшего друга с вызовом, потом вздохнул. КараБансити молча отвернулся и спрыгнул в траншею, вновь взявшись за лопату.
Поняв, что разговор закончен, СарториИрвраш зашагал туда, где его ожидали Оди и хоксни. В глазах его блестели слезы. Ни слова не говоря, он забрался в седло и дёрнул повод.
Выехав за пределы земель дворца, они свернули на вьючную тропу, ведущую на север, в Олдорандо. Всего несколько дней назад по этой же дороге проехал ЯндолАнганол и его свита, держа путь к одру невинно убиенной невесты...
Глава 5.
Зло Олдорандо
Сияние в безоблачном небе двух солнц, объединивших усилия, нещадно жгло застывший в неподвижности вельд. Король ЯндолАнганол наслаждался походом — на лоне дикой природы он чувствовал себя великолепно. Его горести и радости сильно отличались от горестей и радостей обычных людей. Долгие изматывающие переходы, чередующиеся с краткими привалами, доставляли королю счастье — чего нельзя было сказать о любителе изысканных наслаждений, посланнике святейшего Це'Сарра, Эламе Эсомбере. Хотя он и возвращался домой, это путешествие не доставляло ему никакой радости, сразу по нескольким причинам.
К Олдорандо король и его свита, в том числе дюжина духовных лиц, приближались с юга, по Дороге Пилигримов, за многие века хорошо утоптанной борлиенскими паломниками, чей путь в священный Панновал пролегал через чуть менее святое Олдорандо.
Город Олдорандо стоял на перекрестке главных дорог Кампаннлата. Тропы фагоров и несколько уктов мадис пролегали совсем рядом, чуть южнее и чуть севернее городской черты. Старая извилистая Соляная дорога уходила от города на север, к озеру Дорзин и Кузинту, в недрах которого таился Панновал. На западе лежал Кейце, угрюмый и невежественный, родина хладнокровных убийц, искусных ремесленников, бродяг и злодеев. К югу от Олдорандо начинался Борлиен — дружественный и родственный, родина ещё больших злодеев, чем уроженцы Кейце.
Когда король ЯндолАнганол ступил на земли Олдорандо, эта страна вела собственную войну с варварами, столь же неудачную, как война самого Борлиена в Рандонане. Очередная война Олдорандо с Кейце приключилась как из-за неспособности короля Сайрена Станда вести переговоры и решать дела мирным путем, так и по причине гнусного нрава самих кейце. А также по причине хитроумного плана борлиенского короля.
Поставленный перед фактом уничтожения, если не сказать исчезновения Второй армии, ЯндолАнганол заключил тайный союз с кланами кейце, прирожденных кочевников и головорезов, что скритина расценила как проявление государственной мудрости. Чтобы скрепить достигнутый договор, в холмы к кейце были отправлены караваны с грузом зерна и вероника.
Что касается самих кейце, то они не придавали подобным договорам серьёзного значения, и, давно привыкнув к постоянной войне на несколько фронтов, смотрели на мир как на нечто временное и непрочное. Во время каждой передышки они ложили боевые луки в удобное место у дверей своих хижин и занимались своими обычными делами, то есть охотой, междоусобицами и кровной враждой, а также гончарным ремеслом — кейце были искусными гончарами, и их горшки и кувшины славились на весь Кампаннлат. За свои кувшины кейце выменивали у мадис ковры. Кроме того, степной народ не брезговал воровством и разбоем, знал, где можно отыскать в земле драгоценные камни и старался ублажать своих малосимпатичных нескладных женщин, на что также уходило немало времени. Вечная война, то вспыхивающая, то затухающая, благоприятно сказалась на кланах кейце — разрозненные племена сплотились и научились действовать заодно.
Каким-то чудом не перессорившись во время бурного празднования победы , приуроченного к дележу дара ЯндолАнганола и посвященного перекладыванию его в разнообразную более мелкую тару, главный клан кейце, самый могущественный и многочисленный, выбрал своим верховным вождем могучего и хитроумного здоровяка по прозвищу Скрумппабовр, что значило Крушащий головы .
Дабы ознаменовать своё избрание на столь почётный пост, Скрумппабовр повелел изощренно казнить всех олдорандцев, на своё горе оказавшихся на исконных землях кейце во время очередного перемирия, заключенного королем Стандом. Подобная забава на местном диалекте называлась просадить на кольях .
Вторым великим деянием Скрумппабовра стало восстановление оросительных сооружений на юге края и заселение тамошних деревень, опустошенных войсками Борлиена. Чтобы претворить свой план в жизнь, он предложил фагорам, вечно терпящим гонения в Олдорандо, Куайне и Панновале, поселиться на этих землях. В обмен на рабочие руки вождь кейце гарантировал анципиталам защиту от святых походов, столь популярных в Олдорандо. Язычники-кейце не видели причин притеснять фагоров — по крайней мере до тех пор, пока те пристойно себя вели и не засматривались на женщин кейце, чего, впрочем, никогда не случалось.
Новость эта пришлась по душе королю ЯндолАнганолу. Видя, как Скрумппабовр следует его примеру, он убеждался в том, что поступает мудро. Что касается Берущих, те были менее довольны. Берущие, воины-священники Священной Панновальской Империи, обладали широкой сетью агентов и соглядатаев во всех соседних странах, как считающих себя членами Империи, так и нет. Поговаривали, будто сам Киландр IX в дни своей далёкой бурной молодости тоже был шпионом, и не где-нибудь, а в самом Олдорандо.
Однажды ночью небольшой, но вооруженный новенькими мушкетами отряд конницы Берущих, выехав из столицы Олдорандо, совершил жестокий набег на уютно расположенный в холмах Акейце, считавшийся столицей Кейце, а на самом деле большую деревню, вырезав там в одночасье около тысячи фагоров, а заодно с ними отправив на тот свет и несколько подвернувшихся под руку кейце.
Однако Берущие рано праздновали победу. На обратном пути в Олдорандо они угодили в засаду, хитро устроенную Скрумппабовром, где были перебиты в бою или взяты в плен и после всё равно казнены самыми садистскими и изощрёнными способами. В Олдорандо вернулся только один из Берущих, скорее ходячий мертвец, чем живой человек, который и поведал всю историю. В задний проход Берущему кейце искусно воткнули тонкий бамбук, вышедший наружу у правой ключицы. Именно это и называлось просадить на кольях .
Известие о кошмарной выходке варваров тотчас достигло слуха короля Станда. Он немедленно объявил о начале священной войны с Кейце и назначил хорошую цену за голову Скрумппабовра. С начала священной войны было пролито немало крови варваров, хотя приходилось признать, что потери Олдорандо были несравненно больше. Сейчас почти вся армия Олдорандо, в которой никогда не служил ни один фагор, рыскала по поросшим шоатапракси холмам Кейце в тщетной погоне за неуловимыми коварными племенами, стремительно уменьшаясь в числе, как по причине коварных нападений варваров, так и всевозможных болезней, изобильных в этом диком краю.
Король Станд очень быстро потерял всякий интерес к войне. После гибели наследницы, Симоды Тал, он заперся во дворце, много пил и редко показывался на людях, погружаясь в пучину депрессии. Услышав от верховых патрулей о том, что к его столице приближается сам король Борлиена ЯндолАнганол, Станд немного приободрился, да и то лишь благодаря отчаянным усилиям своих советников, жены — королевы-мадис — и новой наследницы, младшей дочери, Милуи Тал.
— Как мы встретим этого великого короля, Станд, дорогой? Чем бы нам развлечь его? — певучим голосом вопрошала мужа королева Бакхаарнет-она. — Я, твоя бедняжка, создание-цветок, очень слаба, и ты должен принять решение сам. А я всего лишь слабый цветок. Хочешь, я спою королю Орлу песни Пути?
— Честно признаться, мне этот болван противен, а его союз с кейце — просто предательство, — злобно отозвался Сайрен Станд. — Он дикарь и узурпатор, весь его край — оплот подлых варваров, наших вечных врагов. Король Орел ведет с собой своих фагоров, поскольку у него нет денег, чтобы нанимать солдат-людей. Если у нас хватит выдержки вынести присутствие этой зловонной толпы в нашем святом городе, возможно, не мы их, а они нас развлекут своими животными выходками!
Адский климат Олдорандо отнюдь не располагал к деятельности. Взрыв на горе Растиджойник стал лишь прелюдией к извержению сразу нескольких вулканов, составлявших цепочку в Южной Гряде Мордриата. Пепел, насыщенный парами серы, укрыл землю отравленным покрывалом, знаменуя скорый приход ужасного голода. В ознаменование визита своего кузена король Станд неохотно велел развесить на улицах города флаги, но в безветренном воздухе полотнища висели безжизненно, не только не создавая атмосферы праздника, но ещё более углубляя всеобщее отчаяние. Дела Олдорандо уже давно шли всё хуже, а теперь, благодаря новой войне с кейце и извержению, уже явно подходили к концу. Близилось время, когда людям на два века придется оставить эту выжженную светилами землю.
Что касается короля Орла, тот сгорал от переполняющего его энергичного нетерпения. Долгий переход из Гравабагалинена занял всего лишь теннер. Сначала дорога шла через лёссовые равнины с фермами, потом через необитаемые пустоши Мадуры. ЯндолАнганол торопился, и как бы быстро ни скакали хоксни, ему всё казалось мало. Жалобы сыпались отовсюду — но только не из рядов Первого Фагорского.
Но гонцы с дурными новостями догоняли и королевский караван. Засуха, неурожай и голод свирепствовали и в Борлиене. Искать тому свидетельств не приходилось — они бросались в глаза повсюду, где проезжал король. Вторая армия была не просто разбита — она так и не вышла из джунглей. Те горстки людей, что всё же выбрались из непроходимого леса, разбрелись по домам, поклявшись никогда больше не вставать под знамена безумного короля. Уцелевшие батальоны фагоров растворились в чаще, присоединившись к своим вольным собратьям. Орделей и Кивассиен, западные оплоты Борлиена, были дотла разорены и разрушены.
Новости из столицы тоже не поднимали настроения. Главный союзник ЯндолАнганола, архиепископ БранцаБагинат, писал, что в отсутствие короля в Матрассиле начинается брожение, что скритина грозится взять власть в свои руки и править страной именем королевы. Архиепископ заклинал короля действовать со всей поспешностью и возвращаться как можно скорее, пока его враги не решились выступить открыто.
Но королю нравилась походная жизнь, нравилось жить тем, что давала охота, он отдыхал в ночных бивуаках, терпеливо сносил дневную жару и нестерпимый блеск солнц и даже не вспоминал о том, что у побережья, где гулял муссон, теперь дышится свободней. Казалось, трудности пути придают ему новые силы, а его жизни — особую остроту. Лицо короля осунулось и заострилось, стало напряженным, своё своенравие он больше не сдерживал.
Энтузиазм же Элама Эсомбера убывал с каждым новым днем. Выросший в вечно прохладном Панновале, в роскошных подземных покоях своего отца, он неуютно чувствовал себя под открытым небом на лоне дикой природы и получал мало удовольствия от длительных скорых маршей — пусть даже они и вели его к покою и довольству родины. Время от времени посланник святейшего Це'Сарра останавливался и категорически требовал привала, зная, что на его стороне будут все следующие с ним в свите придворные викарии, как на подбор, все жирные и ленивые кастраты.
С наступлением сумерек в глянцевитой траве раскрывались лепестки сочных поблескивающих цветов, столь привлекательные для ночных мотыльков; перекликались степные птицы, без конца повторяющие две однообразные звонкие металлические ноты.
Но вот лёссовые равнины остались позади, и они углубились в Мадуру, край давно необитаемый, где за несколько дней пути человеческие поселения не встретилось им ни разу. На привале свита бросалась в тень раскидистых брассимпсов, чья листва успокоительно шелестела под порывами ветра. Из подземного материнского корневища брассимпса произрастало множество стволов, и совсем молодых и свежих, и древних, насчитывающих несколько столетий. Вся эта растительность, томно льнущая друг к другу — совсем как Эсомбер к своим юным пассиям — тянулась вверх, выставляя во все стороны ветви, словно костлявые локти.
