Часть третья. Всевидящее око

Феригморд вспомнил о последней стычке и улыбнулся. Воистину, боги ему благоволят. Пару дней назад у границы отряд по счастливой случайности наткнулся на небольшой торговый караван. Собственно, даже не караван. Какой-то местный купчишка средней руки решил переселиться в более спокойные края и перевозил пожитки. Торговец с женой и двумя дочерьми, пять человек челяди да двое охранников. Несколько телег с барахлом стали легкой добычей. Вассалы Волчьей головы быстро перебили прислугу, хозяина прирезали, бабу и малолетних девок пустили по кругу, а шмотье и товары поделили. Феригморд не стал мараться, взял лишь кошель с золотом.

К вечеру главарь планировал вернуться в замок. Все складывалось слишком удачно и это настораживало вожака. Мутная история вышла с одной из наемниц из охраны негоцианта. Красивая черноволосая тэйрэ с золотистой кожей. Любой в Йирке о них наслышан и всем ведомо, тэйрэ, как и д"айдрэ, отличные бойцы и магией владеют в совершенстве. Пусть и баба, но одна такая могла бы изрубить с пяток людей Волчьей головы без особого труда. Но не изрубила. Почему? Она лишь вяло отбивалась и по какой-то непонятной причине никого даже не покалечила. Феригморд среди рыцарей Йирка слыл человеком храбрым, жестоким и осторожным. В силу природной подозрительности он и обратил внимание на столь беспримерный случай, но не знал с какой стороны ожидать удара. От греха подальше приказал заковать пленницу в цепи, посадить в клетку и не спускать глаз с тэйрэ, а по возвращении решил допросить златокожую с пристрастием.

Моросящий дождь превратил дорогу в болото. Грязь летела из-под копыт, колеса телег вязли в трясине. Возницы хлестали лошадей. Капли дождя мешались со слезами пленниц. Несчастные не питали иллюзий. Каждая из них с малолетства слышала леденящие кровь истории о черных рыцарях. Жертвам оставалось рыдать и молить богов о быстрой смерти. И только черноволосая тэйрэ, закованная в железо, сохраняла спокойствие.

За лесом показались высокие башни замка. Воины приободрились. Животные, почуяв скорую еду и отдых, ускорили шаг. Деревья, дорогу и небеса поглотила ночная тьма. Шум дождя, храп лошадей, скрип телег мешались в сердцах с ужасом и надеждой. Послышался лязг цепей и грохот подъемного механизма. Мост переброшен через ров, охрана отворила массивные дубовые ворота, обитые широкими полосами металла. Процессия медленно вползала в каменную утробу цитадели. Копыта звонко застучали по булыжникам мостовой. Феригморд тяжело вздохнул и перевел дух. На этот раз обошлось.

Хозяин замка спешился. Подбежал конюх, низко поклонился, взял поводья и увел лошадь. Господин усталой походкой направился в покои, на ходу раздавая распоряжения. Пленниц приказал свести в темницу, а тэйрэ запереть в нижнем ярусе башни. Оттуда точно не сбежит. Сам же поспешил в пиршественный зал, где властелина с дружиной ожидал сытный ужин.

Воины расселись за длинным столом. Первый кубок подняли за вожака и его военную удачу. Второй опрокинули за окончание славного похода. Третий пили за герцога. Четвертый... Феригморд плохо помнил четвертый тост. Усталость и вино сделали свое дело. Глаза закрывались сами собою. Он хотел пойти в башню посмотреть на златокожую, да только ноги не держали комтура. Двое слуг подхватили господина под руки и поволокли в спальню. Кое как сняв латы, Феригморд прямо в поддоспешнике завалился спать.

* * *

Голова трещала, безбожно ныло колено. По всему видать, Зигфрида сильно тряхнуло. Он не помнил, как выкарабкался из горящего бронетранспортера. Скорее всего, выбросило взрывной волной, припечатало о стену дома или мостовую. Каска от удара слетела, карабин потерялся.

Пальцы не гнулись от холода. Пытался согреть руки под рваной и почти черной от грязи камуфляжной паркой. Рукавицы куда-то пропали. Быть может, их подобрал кто-то из местных или "иваны". Да черт с ними, с рукавицами. С Зигфрида хватило и того, что он жив, не обморожен, лежит на каком-то дырявом матраце в темном сарае среди всякой хозяйственной рухляди.

Наверное, та сердобольная женщина, что два раза в день приносит ему кусок хлеба и кружку кипятка, подобрала его, оглушенного взрывом, и притащила к себе в сарай. Храни ее Бог. Если бы не она, то быть Зигфриду уже вторые сутки в лучшем из миров или в плену, как Вернер и Хуго. Да живы ли они?

Мысль о боевых товарищах быстро покинула Зигфрида. Куда больше его мучил голод, холод и неопределенность. Он не мог вечно прятаться в старом сарае. Городок наверняка захвачен русскими. Рано или поздно его найдут. И что тогда? Пуля в лоб или позорный плен? Впрочем, уже все равно. В этом мире все имеет начало и конец. И даже его мучения когда-нибудь кончатся. И так ли важно, что оборвет страдания? Он больше никогда не увидит проклятый уродливый мир. У мальчишки были с ним свои счеты. Слишком много поводов для ненависти дала судьба в последнее время.

Зигфрид ощупал кобуру. Верный "Вальтер" на месте. В обойме оставалось несколько патронов. Вполне хватит для последнего боя. Боль вновь напомнила о себе. Юнец застонал. Тяжесть покидала тело. Он улетал прочь, проваливался в бездну, видел лица Вернера и Хуго. Вновь ледяная пустыня поглотила его без остатка.

Старый Пауль напевает какую-то дурацкую песенку:

"Райзе, райзе..., зееман райзе..."

Вернер и Хуго курят "Аттику", подмигивают Зигфриду. Но ему не до папирос. Он мечтает о теплом деревенском доме, горячей похлебке и куске хлеба. Канонирам выпало несколько свободных минут. Можно расслабиться и предаться глупым фантазиям.

"Физелир Шторх" хищной птицей кружит в сером небе над колонной бронетехники, посылает дымовые сигналы, покачивает крыльями, выпускает сигнальную ракету. Бряцая гусеницами, ворча и громыхая железом, многотонный монстр трогается с места. Мир быстро погружается в сумерки.

— Быстрее! Приготовьте пулемет и гранаты! Внимание справа и слева! Приближаемся к городку, — кричит взводный.

"Консервную банку" тряхнуло так, что люди падали друг на друга. У Хуго выпала изо рта папироса. Он проклинает все на свете. Дистанция сохранена. За головной машиной следуют три "Ганомага". Их догоняют "охотники за танками" и штурмовые орудия.

Скорая ночь опустилась на усталую землю. В непроглядной тьме, разрываемой светом фар, едва угадываются очертания полуразрушенных домов. Колонна тормозит, двигается со скоростью шага, опасаясь засады. На противоположной окраине захолустного городка слышны глухие раскаты артиллерийской стрельбы и пулеметные очереди.

— Чертово дерьмо! — ругается взводный. — Швартинг, останови! Выключи мотор!

Вернер и Хуго всматриваются и вслушиваются в темноту. Где-то совсем рядом раздаются голоса и шум двигателя.

— Они тут, поблизости, — шепчет радист.

— Вперед, поехали! Эй, Швартинг, быстрее, — командует лейтенант.

— Там, там! Они там! — орет радист не своим голосом.

Вернер и Хуго открывают стрельбу из пулемета. Шквал свинца и огня обрушился на полумертвый городок, перемалывая в пыль кирпичную кладку домишек и булыжники мостовой. Ураганное пламя вырывается из ствола, сметает все живое вокруг. Гигантским факелом вспыхивает русский грузовик, освещая перекресток. Там суета и беготня как в разворошенном муравейнике. Крики, вопли... Глаза Вернера и Хуго безумно блестят. Они в плену боевого азарта и ненависти. Смерть торжествует, собирает обильную жатву.

— Стреляйте! Стреляйте по всем! Швартинг, вправо! Реттлингер, радиодонесение ре...

Вспышка! Взрыв! Взводный падает, водитель что-то кричит. Рвутся гранаты, глухой удар рядом, но пулемет продолжает работать...

Бездна милостиво отпускает Зигфрида из цепких объятий. Сознание на короткое время вновь возвращается.

Опять пришла та добрая женщина. Принесла кусок хлеба и кружку кипятка. Зигфрид приподнимается на локтях, жадно глотает, обжигает пальцы, губы и десны. Русская что-то лопочет по-своему. Зигфрид не понимает ни слова, но не устает благодарить. Ее серое, измученное годами и войной лицо, воскрешает в памяти полузабытый образ матери. Две женщины разных культур и народов так не похожи, но глаза...

"Мама, мама, мамочка" — мысленно обращается к ней Зигфрид. По щекам текут слезы. Какой он к черту солдат! Он по-прежнему мальчишка. Ему хочется обнять безымянную спасительницу, расплакаться у нее на груди и сказать: "Ну вот, мама, я вновь дома и больше никогда тебя не покину".

Откуда ему знать, что американская бомба убила мать месяц назад? Проклятый взводный сжег письмо соседей, унес маленькую семейную тайну с собой на тот свет. А он, дурачок, продолжал ей писать.

Тогда их взвод отбился от своих и попал в окружение. Малочисленная колонна двигалась по трассе, прокладывала огнем путь на запад. Всюду лежали трупы русских солдат. В агонии бились раненые лошади. Брошенные сани с боеприпасами заполонили дорогу. Чтобы выбраться из этого хаоса приходилось ехать зигзагами и часто съезжать на обочину.

Вновь послышалась пулеметная стрельба и разрывы гранат. Головной бронетранспортер загорелся. Четко сработала противотанковая пушка. Под обстрелом, в самое неподходящее время, машина глохнет, не выдержав мороза и напряжения. "Ганомаг" приходится брать на буксир. Впереди по данным разведки большое скопление "иванов". Колонна сворачивает с трассы и движется в сторону леса. Там, под защитой деревьев, можно немного передохнуть, заняться ремонтом техники и расчисткой дороги. От холода и ветра кожа на руках лопается и кровоточит. Сдает и железо. У головной машины лопнула гусеница. Проклятая зима! Изо всех сил приходится махать лопатой, хлеб отогревать паяльной лампой, а колбасу рубить топором.

После обеда колонна двинулась дальше, обходя вражеские заслоны, проносясь через мосты, которые обрушиваются под тяжестью лязгающих чудовищ.

Глаза русской женщины не дают Зигфриду покоя. Два ослепительных солнца посреди холодной бесконечности. Лицо растворилось в тумане слез, остались только глаза, самые обыкновенные серые глаза. В мире таких миллионы, но нет, не этих! Это глаза Бога, источающие покой, умиротворение и любовь.

Поднялась страшная снежная буря, заметая все вокруг. Двигаться дальше невозможно. Взводный гонит людей расчищать дорогу, но метель в считанные минуты уничтожает человеческие труды. Колонна замерла. Благо, кто-то из командования догадался пустить вперед танки. Они умудрились прорыть в снегу огромный ров. Метр за метром техника движется по сверкающему коридору. Зловещие тени кружат над головами. Возможно, это всего лишь выхлопы машин, а вовсе не души умерших.

Начинается пологий спуск с холма. Внизу, у подножия, на берегу скованной льдом речушки, раскинулась неприметная деревенька. Занята ли она врагом? Фронт рухнул, русские могут быть всюду. Взводный не захотел рисковать и послал в сельцо лыжную разведку.

Зигфрид прислонился к снежной стене и пытался разжевать заледенелый кусок колбасы. Сумерки начали сгущаться.

— Танк! — испуганно шепчет Вернер.

Люди напряженно вслушиваются в завывание метели. Черт возьми! Парень прав! До ушей едва доносится низкий рокот мотора. Русский танк, без сомнения, карабкается по склону в нескольких сотнях метров от замершей в ожидании колонны. Вернер бежит к танкистам. Те уже наготове. Наводчик на месте и держит палец на "гашетке". Ничего, пусть "иван" подойдет поближе. Вражеский танк медленно поднимается.

— Эге! Он поворачивает башню,— шепчет Вернер на ухо камераду, — Видишь пушку?

Вдруг Хуго, второй номер пулеметного расчета и лучший товарищ Вернера, разражается истерическим смехом.

Перед солдатами вздымается исполинский сибирский бык, голову которого они приняли за башню, а рога за пушку. Все от души хохочут над собственными страхами, пургой, морозом и сумерками, сыгравшими с ними злую шутку.

Зигфриду не до смеха. Среди снежных заносов показалась сутулая фигура человечка в тощем не по погоде пальтишке. Мальчишка вскинул карабин и передернул затвор. Человечек шел прямо на юнца. Какое-то мгновенье тот стоял как вкопанный. Глаза парня полезли на лоб и, показалось, каска сползла на затылок. Зигфрид узнал его. Перед ним, кутаясь в хилую одежонку, стоял отец, Макс Гесснер, зарезанный в тридцать втором во время пьяной драки в одной из мюнхенских пивных. Какой-то беглый уголовник пырнул его ножом, когда отец отказался уплатить карточный долг. Серое лицо мертвеца, покрытое трехдневной щетиной, ничуть не изменилось за двенадцать лет. Лицо или маска... Перепуганный до полусмерти, Зигфрид уже не мог различить ни врага, ни друга.

— Убей меня! Убей! — змеей шипел герр Гесснер. Он плевался кровью. Темная струйка пульсировала и вырывалась изо рта.

Зигфрид ощутил, как могильный холод заползает в душу, пробирает до костей, волосы под подшлемником встают дыбом и сосуды едва не лопаются от напряжения. Так он простоял всю ночь посреди мертвой снежной пустыни. Вернер и Хуго утверждали иное. Поздно вечером они затащили обессиленного Зигфрида в теплую деревенскую избу и вдоволь накормили горячим украинским борщом. Наверное, это был дурной сон, что порою приходит на полный желудок.

Предрассветная серость утра едва проникала сквозь щели меж досок старого сарая. Зигфрид лежал на груде тряпья, едва шевелил обветренными губами, проклинал того, кто насылает на людей ночные кошмары, убивает мечты и надежды, смешивает сновидения и реальность.

Чудовищный холод не отпускал ни на минуту. Мальчишке казалось, так будет продолжаться до скончания века. Он пришел не в тот мир и в самое неподходящее время. Ему выпал худший жребий. Но надежда пока жива. Будет новая попытка. Сам не зная почему, он твердо уверовал в ту нелепицу. Чем меньше оставалось сил, тем крепче становилась вера в благополучный исход игры. Его невидимый соперник сделал ход. Теперь слово за Зигфридом.

Временами он проваливался в пустоту, путал бред с действительностью, ощущал себя безумцем, окончательно свихнувшимся в кровавой мясорубке войны. Игра?! Воистину, это безумие! На что он мог надеяться? Наверняка он уже находится в глубоком русском тылу. Но плен теперь не пугал. Зигфрид чувствовал себя гостем, пришельцем из иного мира, путешественником среди бездн вселенского хаоса. Эти бредовые выдумки означали только одно — скорый конец. Но именно они заставляли биться сердце и разгонять стылую кровь по жилам, поддерживали огонек жизни в обессиленном теле. С надеждой ведь и умирать веселее.

Игра... Подобный поворот позабавил и даже увлек. Теперь его ход и он не даст обвести себя вокруг пальца. Игра? Какая к черту игра? Пустые надежды. Это всего лишь смерть идет за ним, стучит корявой клюкой по булыжной мостовой.

И вновь остановка. Через минуту бронетранспортер дернулся, проехал метров пятьдесят и замер. Так будет продолжаться целый день. Дорога занесена снегом и запружена техникой. К обеду отступающим удалось вырваться на равнину. Справа сосновый лес, слева речная пойма. Слышны глухие далекие взрывы. Внезапно прямо под колеса бросаются несколько канониров. Они что-то кричат и размахивают руками. У тягача лопнула гусеница. Взводный приказал взять орудие на буксир. Артиллеристы не скрывают радости. Вернер и Хуго угощают их сигаретами. Все идет нормально и жизнь продолжается.