Губернаторство Карафуто

— Принц Хирохито посадил рядом с храмом сосну! — начал рассказывать Казуки.

— А точно сосну? — усомнился Шима.

— Что я, сосну от елки не отличу?! Он посадил сосну. Вот такую малюсенькую. А свита...

— Они тоже деревья посадили! — встрял Ибура.

— Что ты перебиваешь? — оскорбился старший и боком толкнул брата. Тот ответил тем же.

— Стойте оба! Еще здесь не дрались, — одернул их отец. — Ибура, не перебивай, когда кто-то рассказывает. Лучше скажи, какие деревья посадили чиновники?

Ибура замялся, ответил неуверенно:

— Лиственницы, кажется.

— Лиственницы, пихты и елки, — уточнил Казуки.

— Мне издалека не видно было, — сконфузился Ибура.

— Нелегко сейчас принцу, — вздохнула Турешмат.

— Почему, мама? — дружно удивились братья.

— Его везде так встретят. Устанет он от нашего губернаторства.

— Меня бы так встречали! — возразил Ибура.

Казуки ответил колкостью, и братья бы неминуемо подрались, если бы не вмешался отец.

Вечером в честь высочайшего визита был дан роскошный фейерверк, на который любовались все жители Тоёхары и его окрестностей.

Позже, в 1928 году, посаженные свитой подросшие деревца разъехались по всем начальным школам губернаторства. Ибуре, как лучшему ученику, выпала честь посадить сиятельную пихту рядом с родной школой.

Принц Хирохито приехал на Карафуто отнюдь не с праздным визитом. Он посетил города Маоку, Томариору, Сикуку, осмотрел бумажные фабрики, рыбопромысловые участки, фермерские хозяйства. Всюду ему устраивали пышные встречи.

Посетил он и Отиай. Нечего говорить, что его увидели не только все Хатамото, но и Накано, которые приехали из Сакаэхамы, чтобы только посмотреть на принца. Монтаро выпала невероятная честь продемонстрировать высокому гостю фермерское хозяйство. Под присмотром свиты Монтаро показал Хирохито чиксамбо, птичник, огромный огород, провел к ближайшему полю, где росли злаки. Подробно рассказал, как ведется хлопотное хозяйство. С гордостью показал трактор, который семья арендовала. Перед принцем держался с достоинством, не лебезил и в то же время сохранял нужную дистанцию. Никто не догадался, как сильно волновался хозяин фермы.

Когда Хирохито отбыл из Отиая, семье Хатамото пришлось встречать и гостей-соседей. Собрались во дворе, каждый принес угощение. Пили сакэ, вкусно кушали, обсуждали событие. Соседи, хоть и завидовали Монтаро, похваливали его за то, что не уронил чести поселян.

— Волновался поначалу, а потом увлекся, — рассказывал Монтаро. — Он всё вопросы задавал. Ходил везде, смотрел. Видно сразу — ему всё интересно. С ним вот как-то несложно было. Охранники поначалу мешали: как ни повернись, куда ни пойди, они за спиной так и маячат, а потом я про них забыл.

Гости разошлись. Женщины навели во дворе порядок. Многочисленное семейство Накано разлеглось спать прямо на улице, благо погода позволяла.

— Ни у кого таких сыновей нет, как у нас, — сказал Кеитаро Рафу.

Уставшие, размякшие от сакэ, оба прослезились от гордости.

25 декабря 1926 года принц Хирохито станет императором Японии.

* * *

Семейная прогулка — дело приятное, даже если в голых ветвях деревьев шуршит холодным ветром ноябрь. Однако в этот раз прогулка семьи Киёмидзу омрачилась из ряда вон выходящим событием.

Первым странного парнишку увидел Казуки.

— Папа, что это с ним? — спросил он отца.

И в самом деле, парнишка вел себя необычно: то быстро шел вперед, то останавливался, то поворачивал в обратную сторону, разговаривая с невидимым собеседником и энергично жестикулируя руками.

Ибура засмеялся, но Турешмат решительно одернула младшего сына:

— Нельзя над ним смеяться, Ибура! А вдруг он слабоумный, а ты смеешься? Шима-сан, надо подойти к нему и спросить — может, помощь нужна? — предложила она мужу.

— Да, пожалуй, с мальчиком что-то неладно, — согласился тот и рысью пошел догонять парня. Шима, как преподаватель, привык общаться с детьми старшего школьного возраста и находить с ними общий язык.

— У тебя что-то случилось? — деловито осведомился он у парнишки.

Мальчик вовсю улыбался. Одет он был в черное хаори из качественной ткани и в явно недешевые штаны — слишком легко для ноября. Холода он, похоже, не ощущал. На вид ему было лет пятнадцать — шестнадцать.

— Я ищу маму, — ответил он.

— И давно она пропала?

— Я ее убью, — радостно сообщил парень.

Шима от неожиданности отшатнулся. 'Пьяный? Но запаха нет... Неужели наркотики?' — поразился он. В школе он ни разу не сталкивался с проблемой, связанной с наркотиками, а в гимназии мог припомнить всего лишь два случая, когда студентов отчисляли за наркоманию.

— Где ты живешь?

Парень, по-прежнему улыбаясь, вцепился Шиме в рукав с неожиданной силой и понес несусветную чушь, приняв преподавателя за какого-то своего знакомого. Шима краем глаза увидел приближающуюся жену с детьми, повернулся к ней и показал жестом: не подходите! Турешмат послушно остановилась поодаль и осадила рвущихся вперед мальчишек. 'Надо позвать полицию', — подумал Шима, оглядываясь. В поле зрения, как нарочно, не было ни одного полицейского.

— Я ее убью, убью, убью, — вдруг зачастил парень по-английски, окатывая Шиму нехорошим, блуждающим взглядом.

— Что она тебе сделала, за что ты ее хочешь убить? — спросил Шима. Он не на шутку испугался, да еще Турешмат, как на грех, стояла совсем недалеко. Сыновья нетерпеливо крутились рядом с ней. От парня непонятно, чего ожидать, и все полицейские именно сейчас куда-то запропастились.

— И того янки убью, — добавил юноша, снова по-английски.

— Кто ты такой? — удивился, наконец, Шима.

Вместо ответа парень выпустил его, затряс головой, затем снова схватил злополучный рукав. Турешмат, нервничая, подошла ближе, несмотря на запрет мужа. 'Ох, что же с ним делать? И не бросишь — парень в беде. Турешмат, хоть бы ты не подходила...' — лихорадочно думал Шима.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Напротив них затормозил черный 'Форд', из которого вышли два человека. Ни слова не говоря, они отцепили пальцы мальчика от рукава Шимы и потащили отрока в автомобиль. Тот внезапно уперся и заголосил.

Подошла Турешмат с детьми, спросила испуганно:

— Шима, что происходит?

— Происходит нечто забавное, маленькая. Посмотри, кто сидит в машине. Узнаёшь?

На переднем пассажирском сиденье Турешмат увидела Хаттори Кичиро. Тот бросил на семью Киёмидзу один-единственный презрительный взгляд и равнодушно отвернулся.

Парнишку силой заволокли в 'Форд', и машина сразу уехала.

Казуки и Ибура притихли.

— Кто это, там, в машине? — спросил старший.

— Один наш старый знакомый, — процедил сквозь зубы отец.

— Шима, я до сих пор его боюсь, — призналась Турешмат. — Я так испугалась... Этот мальчик... Он сын Хаттори?

— Похоже, да. Не бойся, маленькая. Хаттори даже смотреть не хочет в нашу сторону. Ему не нравится чужое счастье.

Шима не стал рассказывать, как парнишка грозился убить собственную мать и какого-то неведомого янки. Похоже, у Хаттори не только проблемы с сыном, но и серьезный разлад в семье. Шима даже себе не хотел признаться, что чувствовал удовлетворение. Он взял жену за руку, чтобы успокоить ее, и произнес:

— Это возмездие, Турешмат.

— Расстроилась... Лучше б не видеть. Бедный мальчик!

* * *

Три месяца назад, сразу после отъезда принца с Карафуто, торговцу позвонила из Сан-Франциско жена. Она жила там с сыном Сусуми последние пять лет в собственном доме, который он купил для них на окраине города. Киоко громко рыдала в трубку, отчего Хаттори не сразу понял, что она хочет.

— Приезжай, приезжай сюда, немедленно, прямо сейчас! — требовала она и захлебывалась слезами.

— Но почему, что случилось? Почему я должен бросить все и ехать в Штаты? — удивился Хаттори.

Киоко отвечала торопливо и неразборчиво, продолжая плакать.

— Прекрати истерику! — приказал Хаттори. — Сейчас же перестань рыдать и объясни толком, что происходит!

— Кичиро-сан, мне угрожали, — более внятно ответила жена.

— Каким образом угрожали? Остановили на улице?

— Нет, приходили домой.

— Не может быть, Киоко. Ты что-то не договариваешь. Как прислуга могла впустить в дом посторонних?

— Они... они... требовали денег. Много. Сказали, если я не отдам, они меня убьют. Но прежде, чем убьют...

Киоко снова заплакала.

— Ты обращалась в полицию?

— Нет, нельзя. Кичиро-сан, скорее приезжай, мне страшно!

— Киоко, пойми, я доберусь до Сан-Франциско не раньше, чем через три дня! Не понимаю, почему нельзя обратиться в полицию, раз тебе угрожали?

— Нельзя! Ты не понимаешь!

— Разумеется, ты ведь толком ничего не объяснила! Ну-ка, рассказывай, что там у тебя происходит!

Киоко не ответила — то ли бросила трубку, то ли прервалась связь. Дозвониться до нее не удалось, девушка-оператор раз за разом сообщала, что абонент не отвечает.

Хаттори, озадаченный непонятной проблемой и раздосадованный, на следующий день бросил дела и поехал в аэропорт Тоёхары. Наученный жизненным опытом, торговец догадывался, что жена от него что-то скрывает.

Три дня спустя он вошел в собственный дом на окраине Сан-Франциско. Ни жены, ни сына он не застал. Прислуга при нем засуетилась и забегала. Хаттори не стал церемониться и устроил допрос каждому. Выяснилось, что Киоко увлеклась игрой в карты в ближайшем казино. На днях ей нанесли визит два представителя кредитора — американцы, которые не понимали по-японски. Хозяйка не посмела держать их за закрытыми дверями и велела впустить в дом. Она отказалась оплачивать карточный долг, и янки ей угрожали. 'Вот тогда она мне и позвонила, -догадался Хаттори. — Испугалась, значит. Прибью, как только увижу'. Куда ушла хозяйка, никто из прислуги не знал. Где сейчас находится сын — тоже.

Сусуми явился поздно вечером, когда Хаттори весь извелся в ожидании. На грозный отцовский вид сын отреагировал довольно равнодушно. Он улыбался и нес околесицу, мешая японские и английские слова. Хаттори сначала заподозрил, что он пьян, и сгоряча отвесил сыну такую оплеуху, что тот пролетел через всю прихожую и врезался в стену. Сусуми поднялся, как ни в чем не бывало, и заявил, что убьет мать. Хаттори, который собирался избить неслуха, остановился. И вдруг понял, что сын не пьян, а 'под кайфом'. Он заволок единственного наследника в спальню и запер на ключ, благоразумно решив отложить разговор на утро.

Киоко не появилась. 'В карты играет', — думал Хаттори, в бешенстве расхаживая по комнатам особняка.

С утра явились первые представители кредиторов. Первые — потому что Киоко задолжала в казино многим: и бандитам, и бизнесменам, и даже представителям власти. Кто из них ее запугивал, Хаттори выяснять не стал. Он находился в чужой стране, хоть и имел здесь множество связей. Гостей встречал с достоинством, невозмутимо составляя список карточных долгов жены. Никто не догадывался, какие страсти клокотали в груди торговца. 'Прибью. Только явится — прибью сразу, — думал он, силой воли задавливая рвущееся наружу бешенство и холодно улыбаясь гостям. — Вот и не идет она домой, потому что знает меня. А еще знает, что я не остыну, обязательно ее дождусь. На части порву'.

Между визитами кредиторов побеседовал с сыном. Тот повинился, признался, что на наркотики 'подсел' давно, и, кажется, привык.

— Будешь при мне неотлучно, — велел отец. — Чтоб ни шагу от меня, понял?

Слугам приказал, чтобы глаз с него не спускали.

Список долгов получился внушительным. Хаттори сопел от злости, прикидывая, какую недвижимость придется продать, чтобы расплатиться. 'Чертова Америка, — думал он. — Обоих увезу на Карафуто. Хватит с них заграницы'.

Сына он прокараулил. На третий день тот вылез в окно и снова явился 'под кайфом'. Хаттори понял, что дело серьезней, чем он предполагал. Киоко по-прежнему не появлялась.

Через несколько дней, когда у сына началась ломка, Хаттори узнал, куда она подевалась. Сусуми рассказал, что она 'закрутила' с американским офицером, и что янки увез ее вместе с вещами на громадном военном джипе. Сусуми рассказывал это — как выплевывал. Хаттори только теперь догадался заглянуть во встроенный шкаф в комнате жены. Там ничего не было. Пустым оказался и комод. Хаттори в ярости швырнул тяжелый комод на пол, посрывал портьеры с окон, снес 'европейскую' дверь с петель. В соседней комнате страшно выл сын, мучаясь от ломки. Прислуга в страхе попряталась, прислушиваясь к тому, что творится в богатом, ухоженном доме. Никуда им не деться: все они — японцы, все в чужой стране!

Хаттори спешно продал особняк и все, что имел в Сан-Франциско, частично расплатился с долгами и отбыл с сыном на Кюсю. Определить Сусуми в американскую клинику для лечения не захотел, гордость не позволила. Решил, что в губернаторстве сын вряд ли сумеет добыть наркотики и быстрее избавится от зависимости. Найти бы эту потаскуху да вспороть ей живот снизу доверху! А янки зарезать так, чтоб не сразу помер, чтоб помучился перед смертью! Да где их теперь найдешь... Торговец понимал — необходимо срочно разводиться, пока женушка не наделала долгов еще. Несомненно, развод повредит его репутации, но иначе она его по миру пустит.

Когда есть деньги, и черт послужит** — Хаттори развелся с Киоко, несмотря на то, что найти ее так и не удалось. Пока шел бракоразводный процесс, торговец продал на Кюсю два магазина и дом и отправил деньги в Штаты, оплатив оставшиеся карточные долги. С проблемой по имени 'Киоко' было покончено. Хаттори с сыном отбыл в Тоёхару.

Прошло чуть больше полутора месяцев со дня возвращения на Карафуто. Торговец кое-как смирился с потерями. Сусуми ходил в школу, приспосабливаясь к новому окружению, к новой школьной программе. Хаттори думал, что беды остались позади, да не тут-то было. В один прекрасный день его по телефону нашел слуга, который в поисках владыки обзвонил чуть ли не все его магазины, и сообщил, что Сусуми пришел домой 'словно пьяный, но не пьяный, а совсем невменяемый'. Хаттори похолодел. Он тут же приехал домой, но сына не застал — тот ушел. Слуги только смогли показать направление. Хаттори изругал их, понимая, что сам виноват, не дав указаний, как действовать, если вдруг такое случится. Но как бы он сообщил прислуге, что его сын — наркоман?! Ведь Хаттори так надеялся, что уж здесь-то Сусуми нигде не купит наркотики! Будь проклят этот мир со всеми его потрохами!

Хаттори взял с собой двух охранников и велел шоферу ехать, куда указала прислуга. Тоёхара — город небольшой, но как в нем найти одного-единственного человечка, если он мог пойти куда угодно?!

И все же Сусуми нашелся. Тут Хаттори ждал еще один удар: его позор увидела Турешмат.

Тогда, в 1907-м году, когда она исчезла из дома, Хаттори не стал ее искать. Он не хотел столь сомнительным способом привлекать к себе внимание, да и не очень-то его волновало, что с ней случилось. Потом он дважды видел айнку издалека и каждый раз убеждался, что видеть ее совсем не хочет. Приходилось отгораживаться от воспоминаний, которые портили настроение. Хаттори, когда неприятности оставались позади, умел отодвигать нежелательные воспоминания и забывать о связанных с ними людях. Это было удобно: никаких душевных терзаний, никаких угрызений совести.