Губернаторство Карафуто

— Мои соплеменники, я смотрю, много чего вам подарили. Верно ли, что при нас, японцах, порядка больше?

— Верно, — важно кивнул Сирикоро, которого ни русские, ни японские порядки не устраивали. Пришлые люди вели себя, как хозяева. И те, и другие расхаживали по земле, издревле принадлежащей его утару, били зверя, ловили рыбу, валили деревья, не спрашивая разрешения старейшины. И никакого к нему, вождю, почтения. Русские не задавались вопросом, можно ли столько зверя бить зараз, а японцы на земле соседнего утара и вовсе построили свою деревню и распахали землю, согнав с нее зверье.

— Порядок будет везде. Настроим городов, будут у нас больницы и школы, дороги всюду. Ты когда-нибудь поезд видел? А вот как проложим рельсы через твой котан, так увидишь... Шучу я. Давай-ка выпьем за удачную сделку.

Сирикоро сбрызнул палочкой самогон на четыре стороны, задабривая духов, потом выпил. Ох, и крепок, гораздо крепче рисовой водки! Сирикоро крякнул.

— Вот так-то лучше, — одобрил торговец.

Хозяйка сунулась было налить еще, но Хаттори отогнал ее.

— Пусть лучше твоя дочка поухаживает. Да не эта, а вон та, которая нитки сучит.

— Не положено ей, — буркнул старейшина.

— Налить японцу самогону — не положено? — удивился торговец. — Эй, красавица, налей-ка отцу и гостю.

Турешмат бросила настороженный взгляд на отца, тот кивнул. С японцами лучше не ссориться. Девушка подняла тяжелую бутыль и разлила самогон по чашкам, хотя чашка гостя была почти полной.

— Как зовут?

— Турешмат, — ответила дочь старосты.

— Красивое имя. И голос у тебя необычный, низкий. Пойдешь за меня замуж?

Турешмат молча отвернулась и ушла к своим ниткам.

— Ладно, шучу я. Хотя не совсем. Выйти замуж за японца — это честь. И родить от японца — тоже честь. Что мрачный такой, Сирикоро? Что заботит? Я вот вижу, огород у вас распаханный. Картошку сажали, да? А зачем сажали?

— Как зачем? Чтоб зимой было что кушать утару, — резонно ответил старейшина.

— Значит, кушать нечего? А почему так, Сирикоро? Что до дна не пьешь? Обижаешь. Так почему утар до весны без огорода не дотянет? Вон сколько рыбы заготовили!

— Зверя меньше стало. Нельзя его бить, иначе не будет зверя.

— А почему? Почему зверя меньше стало?

Торговец безошибочно попадал в самые больные места, и старейшина, медленно хмелея, становился все более откровенным. Многие вопросы волновали вождя — вопросы, от решения которых зависело существование утара.

— Русские поселенцы в свое время хорошо к нам относились. Я еще мальчонкой был — приехала к нам молоденькая девушка, учила детей русскому языку, читать и писать учила. Книжек надарила с картинками. Власти лекарствами помогали. Даже браконьеров наказывали. Тут как-то раз перестрелка была айнов с русскими охотниками. Русские власти своих же и наказали.

— Выходит, русские лучше нас, японцев?

Сирикоро пьяно двинул плечом.

— А кто вас разберет... Наш утар раньше селился в другом месте. Русские для своих каторжан, у которых срок закончился, отмерили огороды прямо на нашей земле. Мы объясняем: мол, это наша земля, куда нам самим теперь деваться? А они — с чего вы взяли, что земля ваша? Российская, мол, земля. Загнали нас на камни со своими огородами. Нам деваться некуда, земли вокруг заняты другими утарами. Плотно селиться нельзя, иначе зверя не хватит, дикоросов не хватит прокормить всех. Так и пришлось с соседним утаром объединяться, куда же денешься. Все равно детей меньше стали рожать... Русские лес рубили, пожар наделали, пушного зверя согнали. Ушел соболь в другие места. А хуже всего — русская водка. Каторжане научили айнов самим ее делать. Молодые парни до сих пор спиваются... В лесах бродили какие-то бандиты, приходилось быть начеку. Котан без присмотра не оставишь, надо было отряжать несколько мужчин с ружьями для охраны. А у нас каждая пара рук на счету.

Сирикоро недобро покосился на бутыль с самогоном. Хаттори усмехнулся:

— Мы, японцы, научим вас порядку, которого нет у русских. Приучили ведь вас к чистоте!

— К морю наш утар не пускаете! Теперь в нашем томари* японская деревня, и нет нам выхода к берегу, где наши предки издревле ловили рыбу. А вот русские власти запрещали своим рыбакам перегораживать сетями наши промыслы.

— Но и налогами обложили вашу рыбку! Наши-то налоги пониже. Все же мы, японцы — самая продвинутая нация в мире. Что же дочка твоя, еще не решила стать женой японца?

— Сосватана она, — отвечал Сирикоро непослушным языком.

— А если бы не была сосватана, отдал бы мне ее в жены?

— Отдал бы, если бы она захотела.

— Не-е, у нас, японцев, так не принято. Что значит 'захотела'? Как отец скажет, так и будет. Эдак дети родителей своих ни во что ставить не будут. Что, не слушается дочка?

— Турешмат — послушная дочь, — возразил Сирикоро. — Летом она станет женой сына вождя другого утара.

Хаттори приблизил лицо вплотную к длинным усам айна.

— Послушай, Сирикоро, что значит сын вождя по сравнению с любым японцем? А я не любой японец, я знатный японец. У меня крупная сеть магазинов здесь, на Карафуто, и круглая сумма в банках Японии и Америки. Тебе что-нибудь говорят слова 'сумма в банке'?

— Разумеется, — с презрением проговорил хозяин.

— Так за чем же дело стало? Отдай мне свою дочь, жить будет, как королева. И тебя не забуду, ты же тестем мне станешь. Уважаемым человеком!

— Хаттори-сан, я и так уважаемый человек. А вашего уважения мне не надо. Дочь моя пойдет за того, кому обещана и кого любит. Всё, хватит.

— Нет, не хватит, Сирикоро. Я не на пустом месте сватаюсь. Выкуп за нее отдам, все ружья, которые взял с собой, все патроны, весь порох.

— Нам хватит того, что мы сегодня наменяли.

— Твоя дочь в соседнем котане будет жить так же, как и здесь, трудиться с утра до ночи, красоту свою растеряет и быстро состарится.

— Турешмат будет жить в почете, как невестка старейшины. Быстро она не состарится, айны живут очень долго.

Как ни уговаривал Хаттори старейшину, сколько бы ни подливал крепкой русской самогонки, Сирикоро отдать дочь не соглашался.

Айнские дети уже смотрели десятый сон, когда Сирикоро уснул, сидя с выпрямленной спиной за столиком. Хаттори подивился, как можно спать, не падая.

— Спасибо за гостеприимство, хозяйка, — поблагодарил он жену старейшины, сонно моргавшую в углу, и поднялся. — Турешмат, пойдем-ка со мной, скажу тебе несколько слов на прощанье.

Турешмат растерянно оглянулась на спящего отца в поисках поддержки, не нашла ее, помялась и вышла из дома вслед за гостем.

Тучи разошлись и открыли звездную громаду неба. На востоке над черными сопками зависла выпуклая луна. Под ногами захрустела прихваченная морозцем трава. Хаттори ловко заломил Турешмат руки, зажал рот и поволок к лошади, где ждали люди из команды.

— Заткни ей горло чем-нибудь, — велел он одному из седоков. Помощник спрыгнул с лошади и затолкал в рот айнки какой-то плотный ком.

Хаттори повалил девушку на землю и связал ей руки за спиной. Тело Турешмат бессильно извивалось. Хаттори забросил ее поперек лошадиной спины и вскочил в седло. Группа седоков, поблескивая под луной стволами винтовок, поскакала прочь.

Мать Турешмат посчитала неприличным, что дочь, тем более сосватанная, так долго беседует с гостем наедине. Вышла из дома — ни дочки, ни гостя. А-а-ай! Кинулась к мужу — не добудиться. И побежала по котану с криками — украли, дочь украли!

Несколько мужчин утара срезали путь и вышли похитителям наперерез. Лошади почуяли в темноте людей, заржали и вздыбились, айны хватали их под уздцы. Японцы наугад хлестали напавших нагайками.

— Верни Турешмат! — потребовал один из айнов.

— Пуля тебе, а не Турешмат, — ответил Хаттори и выстрелил в воздух. Айны продолжали удерживать хрипящих лошадей.

— Верни Турешмат, и можешь убираться отсюда. Больше нам от тебя ничего не надо.

— Брось поводья, цуриканда*! — рявкнул Хаттори. — Хвосты кетовые сосать будешь собакам на смех!

Он снова выстрелил. Лошадь под ним утробно хрюкнула и поволокла айна, цеплявшегося за поводья. Хаттори стукнул прикладом по маячившей в темноте голове. Поводья освободились. Турешмат низко завыла сквозь кляп. Кто-то выстрелил. Короткий возглас — и один из напавших рухнул под пляшущие копыта. Айны отступили, растворившись в темной тайге. Японцы подхлестнули коней, вслед засвистели стрелы.

— Неприятностей огребут, поганцы, — выругался Хаттори.

Одна из лошадей споткнулась и осела, ездок еле успел выдернуть ногу из стремени. Убедившись, что она мертва, он сел на другого коня позади товарища. 'Отравленные стрелы, — догадался торговец. — Они пользуются ядом суруку. Их счастье, что никого не убили'.

Лошади уносили похитителей прочь.

Команда Хаттори расселилась на ночь по домам в рыбацкой деревне. Сам он занял лучшее жилище, выгнав хозяев на улицу. Во дворе оставил двоих охранников. В доме он вытащил изо рта Турешмат кляп, развязал руки и больно схватил за волосы.

— Значит, замуж за меня не хочешь? — угрожающе произнес он.

Турешмат молчала, замерев от страха. Патриархальный уклад утара воспитал в ней подчинение мужчине, но не это парализовало ее. Хаттори внешне напоминал ей Шиму — вероятно, только тем, что тоже был японцем, только старше. И гораздо опаснее.

— Раздевайся, — велел он.

— Я другому сосватана, — чуть слышно прошептала Турешмат.

Хаттори ударил ее по лицу:

— Дважды повторять? Папаша вконец распустил тебя, паршивая девка!

Турешмат с силой втянула ноздрями воздух, преодолевая боль от пощечины, и начала раздеваться.

— Быстрее! — приказал Хаттори.

Он взял ее безжалостно и грубо, как животное. Турешмат задыхалась и скрипела зубами от невыносимой боли.

Когда японец уснул, она, дрожа, тихонько оделась и выскользнула наружу. Один из охранников сильным тычком в грудь впихнул ее обратно:

— Куда торопишься? Мы, конечно, не против, но хозяин еще разрешения не дал.

Турешмат забилась в угол.

Ранним утром пришел отец. Хаттори велел впустить его. Сирикоро, вращая багровыми глазами, отыскал взглядом дочь. Турешмат метнулась к нему, но была отброшена рукой Хаттори.

— Я пришел за дочерью, — сказал Сирикоро. — Я забираю ее домой.

— Ты уверен? — ухмыльнулся торговец.

За спиной старейшины предупреждающе шевельнулись охранники.

— Так, как ты поступил, даже каторжане не поступали, — сказал айн, обдав торговца тяжелой волной перегара. — Отдай то, что тебе не принадлежит.

— Она принадлежит мне. Если ты считаешь по-другому — попробуй, докажи.

Охранники громко захмыкали, чтобы гость не забыл об их присутствии.

— Мы могли бы договориться по-хорошему, — продолжал Хаттори. — Мы бы вели бизнес по-родственному. Теперь мне придется договариваться с другими промысловиками. Кстати, люди из твоего утара преследовали нас и убили лошадь. Ты должен мне за лошадь, Сирикоро.

Старейшина повторил:

— Я забираю дочь.

За спиной Хаттори стояла перепуганная Турешмат. Сирикоро шагнул вперед с намерением отодвинуть торговца, но охранники схватили вождя за локти.

— Отец! — вскрикнула Турешмат.

Айн вырвался. Его предки были храбрыми, искусными воинами и в открытом бою часто били японцев. Он повалил Хаттори на пол, и тот внезапно увидел прямо перед собой страшную черную бороду, злобный оскал и совершенно безумные глаза. Мелькнул айнский охотничий нож. Один из охранников выбил нож ногой. Охранники вдвоем принялись стаскивать айна с торговца. Турешмат с причитаниями полезла в самую гущу, но ее отшвырнули. Хаттори, по-змеиному извиваясь, выполз из-под свары, поднялся на ноги и брезгливо отряхнулся. Охранники тем временем вязали айну руки.

— Вор! — с презрением рычал Сирикоро. — Прокрался в мой дом, как паршивый лис, и нагадил, пока темно и никто не видит. В потемках и собачий помет не пачкает.**

— Вон! — приказал Хаттори и движением брови указал на выход. Охранники поволокли айна прочь. Девушка бросилась за ними, но Хаттори подставил ногу, и она упала, воя от бессилия.

Торговцы покинули селенье. Простолюдины и айны долго смотрели им вслед.

* * *

Каждый раз, возвращаясь из экспедиции, Киёмидзу Шима узнавал и не узнавал Отомари. Он отвыкал от города за два-три месяца, к тому же Отомари рос и каждый раз встречал его новыми постройками. Центр застраивался деревянными домами. Встречались и каменные здания в два этажа.

Начальник отряда Уэно Ботан перебрался в Тоёхару, потому что Управление недрами и разведкой природных ресурсов* переехало в новую столицу Карафуто. Из последней экспедиции Уэно-сан вернулся насквозь простуженный и по приезде слёг, отчитываться доверил Шиме.

Тоёхара понравилась. Широкие мощеные улицы удивили чистотой. Сорить в чистоте не хотелось. Всюду на зданиях развевались флаги: каждая уважающая себя контора, будь то подрядная организация, типография или банк, имела собственный флаг. Администрация Главного управления размещалась в двухэтажном кирпичном здании с множеством больших окон и гордо возносила к небу белый флаг с красным диском посередине. Торговцы открыли неимоверное количество магазинов. Под крышей почти каждого жилого дома стучало молотками, шило, пекло, плело и жарило кустарное производство. На углах ровных кварталов стояли колодцы под тесовыми шатрами. Большой буддийский храм надолго приковывал взгляд загадочной, неспешной красотой. По улицам рысью бежали рикши. Опережая всех, пронесся на английском вороном жеребце владелец конезавода, поляк Амадеуш Качмарек.

На северной окраине сохранились еще русские постройки с участками — заброшенные, обнесенные завалившимися заборами. Сиротливо держала крест большая покосившаяся церковь. Север застройщики пока не трогали — в отличие от южной стороны. Несмотря на обширные пустыри, улицы Тоёхары, пробегая мимо казарм гарнизона, тянулись далеко к югу, заранее захватывая пространство.

Невзирая на ноябрьский холод, городской рынок бурлил активной жизнью. Шима купил чашку риса и суши у старухи, до бровей закутанной в халат уваги. У ее соседа отведал соевого творога. В рыбном ряду он отыскал торговца, который прямо на месте готовил рыбу. Плотоядно оглядел подмерзшую треску и камбалу, разевавшую рот, выбрал жирную сельдь. Торговец почистил ее, подержал минуту на раскаленной сковороде с маслом и тонко нарезал — готово! Подвинул покупателю васаби в мизерной розетке. Шима обмакнул кусочек сельди в васаби и сунул в рот. Острейшая зеленая паста пробрала до костей, отчего Шима несколько раз с силой втянул носом воздух. Хорошо!

С рынка Шима отправился пешком в Управление недрами. Не доходя до него, увидел... семенящую по тротуару живую куклу с маленьким зонтиком. Сообразил, что это не кукла, а гейша. Прехорошенькая, махонькая, с высокой сложной прической, нежной шейкой и обнаженной верхней частью спины, гейша мелкими шажками шла от богатой пролётки, запряженной поджарой лошадью, к чайному дому — носочки внутрь, пяточки наружу. Шелковое переливчатое кимоно поддерживал широкий пояс оби, завязанный под лопатками пышным бантом.