Губернаторство Карафуто

Экскурсоводы встретили школьников прямо у входа, каждый взял на попечение группу детей с учителями. Сакура получила одобрительный взгляд экскурсовода, невысокого мужчины с энергичными движениями, и внутренне порадовалась, что прекрасно выглядит.

— Красивое здание, верно? — спросил он детей, представившись.

Школьники поддакнули нестройным хором.

— Его построили по проекту архитектора Ёсио Кайдзуки. В архитектуре такой стиль называется 'тэйкан' — 'императорская корона'. Деревья мы высадили сами, а саженцы подарили горожане. Можно сказать, сам музей тоже дареный — его строили на пожертвования граждан.

Экскурсовод повел детей внутрь. В светлых залах с высокими потолками размещались предметы быта коренных жителей Карафуто — айнов, нивхов, орочей, заспиртованные рыбы, морская губка в половину человеческого роста, коллекции жуков и бабочек, но особенно интересно было в зале с чучелами местных зверей и птиц. Сакура тихонько восторгалась, не забывая следить за детьми, и остро жалела, что рядом нет сестры. Та ходила с другой группой.

Сакура не догадывалась, что самое большое впечатление ждет ее сегодня не в музее.

Экскурсия окончилась, преподаватели повели детей пешком на вокзал. Путь неблизкий. Напротив ювелирной лавки и произошла встреча Сакуры с давним ее обидчиком.

Она узнала его с первого взгляда. Дариуш Качмарек помогал выйти из 'Доджа' высокой сухощавой женщине в белом костюме, отороченном мехом. Сакура смотрела на поляка во все глаза, впервые позабыв о детях. Если бы Дариуш оставался по-прежнему элегантным и улыбчивым, как в далеком 16-м, встреча не потрясла бы ее настолько сильно. Но он расплылся, облысел и обрюзг, и дорогой серый костюм со стальным отливом был не в состоянии вернуть ему прежнюю элегантность. Раздувшиеся мешки под глазами украшали одутловатое лицо с отвисшими брылями, выдавая безнадежного пьяницу.

Пара направилась к ювелирной лавке, пересекая путь школьникам. Сакура успела взять себя в руки и перевела взгляд на спутницу поляка. Тощую шею женщины украшало золотое колье, в котором посверкивали бесцветные камешки.

Холодное, злое лицо европейки выражало брезгливость. Она что-то без остановки говорила Дариушу, и ее губы непрерывно извивались, словно темно-розовые черви. Вероятно, она говорила что-то неприятное, потому что на лице Качмарека застыла недовольная маска. Он пробурчал в ответ несколько слов, и на солнце блеснули золотые зубы.

Взгляды Сакуры и Дариуша пересеклись. В глазах поляка вслед за интересом мелькнула тень узнавания. Дариуш торопливо отвел взгляд.

Пара прошла мимо, обдав Сакуру смесью дорогого парфюма. Поляк громко сопел, его лоб покрывала испарина. Со спины он смотрелся так же отталкивающе: жирная, бесформенная спина, потная лысина, шея утонула в складках кожи.

И тут Сакура самодовольно усмехнулась, торжествуя. Вот в кого превратился блестящий молодой человек с европейским образованием! А эта женщина явно его жена, и, судя по всему, вконец его запилила. Не это ли настоящее возмездие?

Она даже не догадывалась, насколько глубоко уязвила встреча самого поляка. Он не ожидал увидеть еще когда-либо эту юную, наивную крестьянку, которую принял тогда за девушку из приличной семьи. Удивительно, но он узнал ее почти сразу — в шикарной сорокалетней женщине, одетой хоть и недорого, но со вкусом. Японка, полная достоинства, взирала на него с нескрываемым превосходством. Дариуш оскорбился. Мало того, его не покидало ощущение, будто она застала его за каким-то непристойным занятием. Да еще жене с утра как вожжа перченая под хвост попала, когда она только замолчит, будь оно проклято все!

Сакура опомнилась и оглянулась: все ли в порядке с детьми? Почти забытый змей внутри нее разжал кольца и уполз прочь.

Глава 17 ЛЕКАРСТВО ОТ ДЕПРЕССИИ

К 1941 году Япония построила на Южном Сахалине и Курильских островах множество военных объектов. Обладание этими территориями позволяло полностью контролировать морские пути, которые связывали южную часть Дальнего Востока СССР с внешним миром, и угрожать безопасности тихоокеанским владениям США.

Готовясь к нанесению удара против Великобритании и Соединенных Штатов, Япония, будучи союзницей Германии во второй мировой войне, тем не менее, старалась обеспечить нейтралитет со стороны СССР, чтобы обезопасить северные границы. Советско-японские переговоры о заключении пакта о ненападении начались еще в 1940 году, весной 1941-го они были продолжены. СССР отказался от предложения продать Северный Сахалин. Более того, Японии пришлось согласиться на ликвидацию нефтяных и угольных концессий на Сахалине, и только тогда стороны смогли договориться. 13 апреля 1941 года в Москве был подписан советско-японский пакт о нейтралитете.

Японские концессии будут ликвидированы в 1944 году.

Осенью 1941 года адмирал Ямамото Исороку получил приказ уничтожить главные силы американского флота на Тихом океане. Ямамото понимал, что эта операция повлечет за собой затяжную войну в регионе. Япония не имела достаточной мощи, чтобы справиться с США. Однако предупреждение адмирала не услышали ни император, ни премьер-министр. Японская военщина считала, что нейтрализация Соединенных Штатов на Тихом океане развяжет ей руки в Юго-Восточной Азии.

К началу второй мировой Япония обладала самым мощным в мире авианосным соединением: шесть авианосцев, два линкора, три тяжелых и один легкий крейсер, девять эсминцев, три подводных лодки и восемь танкеров. Вся эта сила по приказу Ямамото тайно сосредоточилась в районе Курильских островов, у берегов острова Итуруп. На стороне японцев была внезапность. 26 ноября флот двинулся на Гавайи. 7 декабря самолеты поднялись с японских авианосцев и разгромили в гавани Перл-Харбор одно из крупнейших соединений военно-морского флота США.

Соединенные Штаты получили повод вступить во вторую мировую войну, а Япония развязала агрессию в Юго-Восточной Азии.

* * *

В феврале 1942 года редактор ежедневника 'Карафуто нинити симбун' дал задание Киёмидзу Казуки подготовить серию репортажей о работе бумажных фабрик. Тот обрадовался: помимо сдельной оплаты, он получит премиальные.

В то время на Карафуто работало девять бумажных фабрик из десяти, все они принадлежали корпорации 'Оодзи Сэйси'. Казуки распланировал двухнедельную командировку, решив посетить сначала производства в Тоёхаре и Отомари, затем двинуться вдоль западного побережья по железной дороге через Маоку и Томариору, где тоже находились бумажные фабрики.

Так он и сделал.

Посетив фабрики в Тоёхаре и Отомари, Казуки поездом направился в Маоку.

Прибрежный город встретил его оттепелью. До весны еще было далеко, а Маока тонула в талой воде. Черные сугробы просели, с крыш низвергалась вода. Солнце сияло не хуже, чем в метрополии. Морские волны, подогретые теплым течением Куро-Сио, вольно бились о берега, покрытые нестаявшим снегом.

Управляющий расписал производство так же бравурно, как его хвалили на предыдущих фабриках. Заместитель провел репортера по цехам. Казуки, вернувшись в управу фабрики, спросил управляющего, почему ему не показали склады готовой продукции, хотя он просил об этом. Управляющий помялся, а потом сам повел его к складам.

— Возникли тут у нас кое-какие проблемы, — сообщил он по пути. — Война оттянула от наших берегов транспортные корабли. Нашу продукцию не на чем вывозить с Карафуто.

Склады были доверху забиты рулонами бумаги, штабелями коробок и ящиков.

— Сами понимаете, такой товар нельзя оставлять под открытым небом, — произнес управляющий. Он улыбался, но Казуки уже не обманывала его улыбка.

— Значит, производство придется остановить?

— Придется, и очень скоро. Мы и так уже не работаем в полную мощность. Не пишите об этом, молодой человек. Это не понравится главе компании и может навредить нашей репутации. Есть надежда, что всё обойдется.

Управляющий на миг задумался и добавил:

— Хотя я не верю в чудеса.

Та же картина была на фабрике в Томариору.

Переночевав в гостинице, Казуки снова сел на поезд и доехал до станции Кусюннай. Здесь железная дорога заканчивалась, зато ходил рейсовый автобус. Из окна автобуса Казуки видел насыпи под рельсы и быки для не построенных еще мостов. Строительство ветки до Эсутору было заморожено, чтобы перебросить силы на восточное побережье, где железная дорога имела более важное стратегическое значение в военное время.

В Эсутору оттепелью и не пахло. Здесь, несмотря на близость моря, стоял двадцатиградусный мороз. Заместитель управляющего водил Казуки по цехам, и тот тайком досадовал, что репортажи получатся одинаковые. Достаточно было посмотреть одну фабрику, и можно писать обо всех остальных, меняя названия городов.

Эсутору был пятым городом, который посетил Казуки. В пятый раз он выслушивал производственную лекцию. Заместитель сдержанными жестами показывал длинную, как железнодорожный состав, плоскосеточную бумагоделательную машину.

— Сеточка бесконечная, — рассказывал заместитель. — Ее двигают гауч-валы. Вот они, видите? На сетке формируется бумажное полотно, а избыток влаги стекает. С сетки полотно поступает в прессовую часть. Мы как раз туда направляемся. Дальше крутятся сушильные цилиндры. Они обогреваются изнутри горячим паром. Потом — каландры и суперкаландры, которые разглаживают бумагу. Это — если коротко. Я всё сейчас покажу...

— Поберегись! — услышал Казуки за спиной и обернулся. По проходу вдоль машин рабочий споро толкал пустую тележку на резиновых колесах. Заместитель посторонился. Рабочий не забыл учтиво поклониться. Казуки неловко шагнул назад, оступился и вдруг понял, что падает прямо на бегущую сетку с тонким слоем бумажной массы. Ухватиться было не за что. Мелькнуло растерянное лицо заместителя, заградительный бортик больно ударил по бедру, и Казуки повалился спиной на сетку. Ноги неудобно задрались на бортике. Сетка несла его к вальцовому прессу. Казуки попытался подняться и оперся на правую руку. Сетка тут же начала затягивать кисть руки между валами пресса.

Казуки показалось, будто адская боль захлестнула сразу все тело. Послышался отчетливый хруст костей. Люди вокруг что-то кричали, мерно гудели громадные машины, но все эти звуки отдалились и едва проникали в сознание — слышался только мерзкий, тошнотворный хруст. Казуки судорожно дергался в попытках освободиться, сетка прижимала его к движущемуся прессу. Левая рука, перепачканная в белой массе, беспомощно скользила по валам. Валы затягивали кисть все дальше. И вдруг остановились. Перед глазами смутно замаячило лицо управляющего. Губы его шевелились, но свистящий шум в ушах заглушал все звуки. Механики вчетвером торопливо крутили гайки на валах, чтобы освободить руку от захвата.

Получив свободу, Казуки тут же выбрался из сетки и поднялся на ноги. Кисть руки висела, как безобразная мокрая тряпка, и кровь с нее текла непрерывной струей. Пол, казалось, вздыбился. Казуки бы упал, если бы его не подхватили сзади.

— Срочно врача! — отдал команду управляющий. Один из рабочих стремглав бросился вон из цеха.

— За работу! Чего встали? — загавкал управляющий. — Пресс собрать, машину запустить!

Рабочий, который не дал Казуки грохнуться о бетонный пол и расшибить голову, бережно уложил его и подсунул под голову куртку. Сбросил с плеч лямки комбинезона, сорвал с себя рубашку, разодрал ее и длинным лоскутом быстро и аккуратно перетянул пострадавшему руку выше кисти. Этот простой прием приостановил кровотечение.

— Не закатывай глаза, — велел рабочий. — Дыши. Сильно дыши! Хватай воздух! Ртом хватай!

Казуки так и делал, наполовину обезумевший от боли. На руку он старался не смотреть. Все мысли до единой куда-то делись.

Рабочий склонился над ним, и Казуки в багровом, штрихованном тумане увидел его лицо. В голове немного прояснилось.

— Кто ты? — севшим голосом спросил Казуки.

— Мастер участка основного цеха, — ответил рабочий.

Казуки не сразу смог осмыслить ответ.

— Не то... — пробормотал он. — Имя...

— Хатамото Кэн.

— Аригато...

Хатамото Кэн, вероятно, не ожидал от ухоженного репортера благодарности. Его лицо вытянулось от удивления, а потом расплылось в улыбке.

Казуки снова стало подводить зрение, и он уже не видел, как управляющий отогнал от него мастера.

Прибыл на автобусе врач с двумя санитарами и увез Казуки в больницу.

Вместо девяти репортажей Казуки подготовил только пять. Текст диктовал под запись другу Кадо. Казуки, как и обещал, не стал упоминать в статьях об угрозе остановки производства на бумажных фабриках. Отец же, услышав это известие, не обрадовался.

— Плохой признак, — сказал он. — Из-за транспортных проблем встанет не только бумажное производство. Снова будет экономический кризис. Что ж... Мы хотим войну, и мы ее получим.

Редакция дала отгулы, выплатив гонорар за статьи и компенсацию за травму. Доделывать работу поехал другой репортер.

Рука останется нерабочей — так сказали врачи. Казуки учился все делать левой рукой и раздражался оттого, что не получается так же хорошо, как правой. А правая висела на перевязи. Раздражало вообще всё, поэтому хотелось отгородиться от всего мира. Подробности случившегося он старался не вспоминать.

Воспоминание лезло само, особенно когда Казуки ложился спать. Снова слышался хруст костей, и к горлу сразу подкатывала тошнота. Ноющая боль изводила круглые сутки. Стала часто болеть голова, и даже зубы — и те временами принимались ныть.

Март пришел весело и шумно. Казуки подолгу сидел в беседке в садике перед домом, глядя пустыми глазами на просевшие сугробы и суетливых воробьев. Иногда к нему подсаживалась мама, разговаривала с ним. Жалела.

— Мы с отцом поговорили и решили, что пора тебе обзавестись семьей, — как-то раз сказала она. — Сам не торопишься, вот и решил отец, что надо найти тебе невесту.

Казуки даже смеяться не стал.

— У меня бы еще из-за этого голова болела, — буркнул он.

— Не будешь ты всю жизнь ходить в повязке, когда-нибудь снимешь. Болеть перестанет. Тебе уже двадцать семь. Ибура, и тот с девушкой дружится. Из-за тебя сватов не засылает, чтобы не лезть вперед старшего брата. Сосватает девушку другой, и будет у нас в семье еще один несчастный.

Говоря это, мама невесело посмеялась.

— Какой из меня жених, мама? На люди-то показываться неловко, не то что невесте. Пусть Ибура засылает сватов, я только рад буду. Женюсь я, не беспокойся, никуда не денусь.

Кто-то зашел во двор с улицы.

— Гости к нам, — сказала мама и вышла из беседки, чтобы встретить посетителя.

Гостем оказался Кадо. Мама поклонилась ему и ушла в дом. Кадо запрыгнул в беседку и плюхнулся на скамейку рядом с Казуки.

— Что ты всё киснешь, дружище? — спросил он. — Сидишь, сидишь, как квашня, нигде не показываешься.

— Всё у меня в порядке, — заверил Казуки и лучезарно улыбнулся.

— Вижу, что всё в порядке. Весна, а ты зеленый сидишь.

— С днем рожденья, что ли?

— Спасибо, не забыл! Пойдем вечерочком в чайный дом? Только ты, я и гейша с ученицей.