Губернаторство Карафуто

Заходить в бараки не позволяло чувство брезгливости. На глаза попались случайные прохожие, и Казуки просил их найти парня по имени Ги. Корейцы окинули холеного японца подозрительными взглядами, но, получив по десять иен, согласились помочь и разошлись по баракам. Первый Ги оказался не тем, второй тоже. Казуки подумал — может, тот парень еще не вернулся со смены, хотя с момента встречи прошло уже больше двенадцати часов? Однако третий Ги оказался тем самым парнем, Казуки сразу узнал его в мутном свете из окна барака и встал так, чтобы лицо собеседника было освещено.

— Меня зовут Киемидзу Казуки, — представился он, стараясь подбирать самые простые слова. — Я репортер газеты 'Карафуто нинити симбун', которая выходит каждый день. Я хочу рассказать читателям о жизни людей в округе Эсутору.

Кореец смотрел исподлобья и молчал. От него шел запах давно немытого тела.

— Разные люди рассказывают мне, как они живут, а я записываю их рассказы, — продолжал Казуки.

Он вдруг подумал, что парень, возможно, плохо знает японский.

— Ты говоришь по-японски? — спросил он.

— Да.

Респондент попался неразговорчивый. Придется с самого начала задавать конкретные вопросы. Казуки вытащил из рукава блокнот и карандаш:

— Как твое полное имя?

— Син Ги Чер.

Парень начал говорить, это хорошо. А вот то, что он дрожит от холода — это плохо. Интервью придется брать ускоренным темпом.

— Как ты попал на Карафуто?

— Привезли.

— Насильно?

— Нет.

— Сам согласился?

— Нет.

— Значит, насильно?

— Нет.

Казуки вздохнул. Интервью грозило затянуться, а парень стоял без шапки с покрасневшими от мороза ушами, втянув голову в плечи и шмыгая носом.

— У тебя шапка есть? — участливо спросил Казуки.

— Нет.

— А почему ты так на меня смотришь? Разве я тебя обидел?

Кореец вскинул на него настороженный взгляд и перестал шмыгать и дрожать.

— Когда тебя забрали на Карафуто, тебя не спросили, хочешь ты сюда или нет. Так?

Ги насупился.

— Значит, не спросили. Работать на шахте тяжело, и теперь ты ненавидишь всех японцев.

Кореец промолчал.

— У меня отец японец, а мать — айну. Знаешь такой народ?

Ги отрицательно мотнул головой и снова задрожал от холода. Казуки подышал на замерзшие пальцы, зажавшие карандаш. Кореец покосился на его правую руку в перчатке, между пальцами которой торчал блокнот.

— Значит, тебя выволокли из дома и силой посадили на пароход.

— Да. Я завербовался.

— Тебя заставили завербоваться?

— Да. Заставили. Я сам хотел.

— А сколько обещали платить?

— Семь иен в день. А платят две с половиной.

— Понятно. Значит, тебя привезли сюда и заключили контракт. Так? Или нет никакого контракта?

— Есть.

Заместитель управляющего во время интервью сообщил, что с каждым рабочим заключен типовой контракт, и что корейцам и в самом деле полагается две с половиной иены в день. Пока все совпадало.

Ги разговорился, и карандаш Казуки, торопливо шурша по листам блокнота, стал едва поспевать за его рассказом.

* * *

Мечты иногда сбываются. Поэтому мечтать надо с оглядкой.

Мальчишка по имени Ги Чер из безвестной корейской деревеньки под Пусаном мечтал подрасти и уехать на Карафуто, чтобы заработать много денег. Тогда семья заживет богато, а он, Ги, будет ходить по деревне, окруженный почетом и уважением. Соседские мужчины возвращались с шахты Каваками и рассказывали, что жили там голодно, зато получали в месяц почти двести двадцать иен, ходили в кино и часть денег отправляли семьям. Кое-кто, правда, частенько проигрывал заработок в карты или оставлял его в квартале развлечений.

По селам ездили вербовщики и обещали по семь иен за один день работы в шахтах. Старший брат Ги уехал на Карафуто и заключил контракт на три года с администрацией шахты Найхоро. Не доработал, сбежал. Его изловили и вернули на шахту. Когда срок окончился, брат даже сены не получил — в наказание за побег.

Наслушавшись рассказов брата о 'сказочном' острове, Ги даже думать забыл о своей мечте.

Но о ней не забыло небо.

Осенью 42-го в деревеньку явились вербовщики и снова повели сладкие речи. Семнадцатилетний Ги слушал обещания, да уже не верил, и знай себе помалкивал. Корея давно была под пятой Японии, с 1910 года, Ги тогда и на свете не было. Так что он отлично знал, кто в колонии настоящий хозяин. Полуграмотный, он хорошо говорил по-японски — как и большинство жителей деревни.

На предложение завербоваться на шахты Карафуто Ги не стал отказываться. Знал: только откажись — и будешь занесен в списки неблагонадежных, и местный полицай с тебя глаз не спустит. Глянешь не так — загремишь в кутузку. Поэтому Ги записался в добровольцы — куда же денешься?

Месяц спустя деревенька снова приняла незваных гостей: полицейский наряд из Пусана. Он прибыл за желающими работать в шахтах Карафуто. Улицы вмиг опустели. По домам разбежались даже женщины и собаки. Наученный горьким опытом старший брат запихнул Ги под полати. Не помогло. Полицейский проверил все углы и выволок отрока из-под лежанки.

— Син Ги Чер? Завербованный? А что же ты прячешься от нас? Ну, пошел, хватит за мамкин подол прятаться.

Ги горестно завыл, вцепившись пальцами в косяки, завопила старуха-мать. Полицейский ухватил отрока за шиворот и выволок из дома. Перепуганных 'добровольцев' — молодых парней — загнали в старенький открытый грузовик и повезли в порт. В кузове Ги увидел друга детства Дя и перебрался к нему.

В Пусане парней без церемоний погрузили на первый же паром, следующий курсом на Карафуто.

Паром тащился неделю. Кормили плохо. Наконец, прибыли в порт Эсутору. Голодных, зеленых от качки 'добровольцев' увезли в грузовике на шахту Тайхэй.

Парней разместили в одном из бараков, претенциозно именуемых 'общежитием'. Утром их, не выспавшихся, дурных после тяжелой дороги, выгнали на улицу вместе с другими рабочими. Лужи и грязь подернулись тонким ледком. Шахтеры ёжились, пуская пар изо рта, новоприбывшие громко ляскали зубами.

Рабочие выстроились в очередь к огромному котлу. Каждому навалили полную миску соево-рисовой каши и сразу выдали 'тормозок'* с обедом. Рабочие вымели кашу в одно мгновение, но обед в 'тормозках' не тронули, хотя добавки не полагалось. Есть все равно хотелось. Ги не удержался и съел всё, что было в 'тормозке'. То же самое сделал Дя и еще несколько новеньких.

На узких железнодорожных путях стоял состав из маленьких вагонеток, рабочие полезли в них прямо через борта. Паровоз покатил состав с живым грузом через весь Тайхэй к шахте.

Поселок благоденствовал в уютной котловине между сопками. Мимо пробегали заболоченные луга, аккуратные японские домики с пустыми цветниками, убранными огородами и разными постройками. Справа проплыли мелкие мраморные ступени высокой-превысокой лестницы, ведущей на крутую сопку к синтоистскому храму. Слева на пологих террасах виднелись здания поликлиники и администрации поселка — о назначении зданий красноречиво вещали флаги на крышах. Потом начался небольшой подъем.

Вот и приехали. Рабочие потянулись в сторону шахты, а новоприбывших местный начальник повел к зданию управы. Мимо с ночной смены устало брела вереница грязных рабочих.

Внутрь новичков заводить не стали. Во двор вышли чистенький служащий с напомаженными волосами и чопорный секретарь, который держал в руках бланки договоров и перо с чернильницей. Секретарь устроился за столом во дворе под открытым небом и раскрыл большой журнал. Служащий садиться не стал.

— Сейчас вы все подпишете договор на три года с акционерным обществом 'Карафуто Когё', — сказал он. — Ваш дневной заработок составит две с половиной иены. Из них восемьдесят сен будет удержано за питание. Также с заработка будет удержана стоимость жилья и спецодежды. За провинности полагаются штрафы. Это понятно? Вот и хорошо. Десять процентов оставшегося заработка вы будете получать ежемесячно для собственных нужд. Остальную сумму вы получите по окончании контракта. Всё.

Парни по очереди подходили к столу, называли секретарю фамилию, имя, возраст, место проживания. Тот вписывал сведения в контракт и давал его на подпись. Так Ги вместе с ровесниками-земляками угодил в кабалу.

Вахтер с проходной проверил 'тормозки' у всех новеньких. Тем, кто съел обед за завтраком, он велел отойти в сторону. Ги подумал: может, им снова наполнят 'тормозки'? Ведь к обеду снова захочется кушать!

Ничего подобного. Всех 'обжор' заставили раздеться до пояса и лечь на помост, покрытый инеем.

— Ох, бить будут, — простонал Дя.

Правильно догадался. Два японца отдубасили провинившихся палками. Отроки стонали и вскрикивали под ударами, палки коротко посвистывали в воздухе. Ги забыл о том, что лежит на инее.

По окончании экзекуции парням выдали старую, засаленную спецодежду и кирки, а потом повели в забой.

Черный зев штольни, тускло освещенный электролампами, равнодушно принял оробевших новичков. Парни шагали по шпалам в недра земли, озираясь по сторонам. Смотреть было не на что: слева и справа нависали черные стены. Потолок подпирали деревянные бревна и ненадежные на вид стропила.

В забое уже трудились рабочие. Было душно и холодно, в воздухе висела черная пыль, стучали кирки, под ногами хлюпала вода. Отколотую породу относили к путям в тоннеле и грузили в маленькие вагончики с круглым дном. Когда очередной вагончик наполнялся, люди впрягались в него и волокли по рельсам к выходу. Никто не разговаривал. Почему — Ги понял, как только сделал первый удар киркой.

Вероятно, души измотанных адской работой людей с тусклым взглядом еще не зачерствели окончательно. Видя, что кое-кто из новеньких явился в первый день с пустыми 'тормозками', шахтеры молча бросили им в посудины по горстке каши. Набралось прилично, и отроки пообедали со всеми.

— В другой раз делиться не будем, — буркнул один из рабочих. — Не маленькие.

Когда по окончании смены шахтеры выбрались на поверхность, было уже темно. Вагончики с добытой породой рабочие-китайцы подцепили к маленькому паровозику, который потащил состав в сторону цехов с породоотборными установками.

Ноги не держали, руки после кирки тряслись и до сих пор ощущали отдачу от ударов. Ги и Дя привалились друг другу и так, на четырех ногах, поплелись со всеми к вагонеткам.

В 'общежитии' их ждало разочарование. Оказалось, в нем жило одновременно в три раза больше людей, чем он мог вместить — около пятисот человек. Все до единого спальные места были заняты: во всех футонах — спальных мешках — увы, спали люди.

— Спим по очереди, по восемь часов, — объяснил уставший и злой рабочий. — А смена — двенадцать часов, хотя в договоре написано — десять. Вот и ждем по четыре часа, когда эта смена выспится и уйдет работать. Только тогда ляжем. Пойдемте, что ли, ужинать...

Зима пришла в первых числах декабря. Снега выпало сразу много. Мрачный рабочий поселок побелел.

Таких холодов Ги даже в страшных снах не видел. Шахтерам выдали теплую одежду, но она не спасала. Шапок не дали. На смену теперь шли быстро, со смены тоже, в вагонетках жались друг к другу. А ведь настоящие морозы еще не наступили! Китайцы, которых было совсем мало, страдали от холодов не меньше корейцев.

Японцы были одеты лучше. Ги заметил, что японцы на шахте работают только начальниками и в забои почти не спускаются. Зарабатывали они по 5-7 иен в день и жили с семьями в собственных домах в отдельных кварталах. Поговаривали, что на Карафуто у шахтеров заработки выше, чем на Хоккайдо. Корейцам и китайцам запрещалось покидать рабочий поселок, и жители такобэя их не видели.

В один из морозных январских дней Ги почувствовал озноб и слабость и еле дотянул до конца смены. На поверхности у него пошла носом кровь. Мастер-японец глянул на него оценивающе и велел в следующую смену не выходить.

— Только имей в виду: этот день не оплатят, — предупредил он.

Ги было почти все равно, оплатят или нет, ему хотелось поскорее лечь и свернуться клубочком. Все равно почти весь заработок уходил на еду, штрафы и кучу непонятных выплат.

— Мне тоже плохо, — пожаловался мастеру Дя. — Можно мне тоже не работать смену?

Мастер равнодушно кивнул.

— Отпустил, лопоухий, — обрадовано зашептал Дя на ухо Ги. — Хоть денек отдохнуть!

Утром друзья остались в бараке. Вот тогда Дя понял, почему мастер проявил такое равнодушие. Заявились проверяющие и увидели двух больных. Ги мучился от жара, его не тронули. А вот Дя выволокли на улицу и в наказание избили палками. Штраф назначили такой, что парню навсегда расхотелось симулировать.

* * *

— Он сказал, что это я виноват, — закончил рассказ Ги. — Кормить стали совсем плохо. Мерзнем, только в забое и согреваешься, есть все время хочется. Скорей бы кончились проклятые три года! Домой хочу.

Его зубы звонко стучали от холода. Казуки на прощанье сунул в его задубевшие пальцы сто иен, отчего глаза Ги округлились, а рот безмолвно раскрылся.

На следующий день Казуки собирался снова ехать на шахту, чтобы согласовать интервью с заместителем. Заодно он решил спросить руководство, можно ли выдать шапки корейским и китайским рабочим. Он понимал, что большего для них сделать не может, и подумал, что будет подло с его стороны уехать из Эсутору просто так, когда можно помочь несчастным хотя бы такой малостью. За день он закончил последние дела в Эсутору и ближе к вечеру поехал на шахту Тайхэй.

Пока он беседовал с заместителем управляющего, события на шахте развивались своим чередом. Казуки не знал, что в этот день бригаду Ги завалило в забое. Обвал случился небольшой, все уцелели. Шахтеры, работая кирками, к концу смены откопали выход. Когда они вышли на поверхность, мастер-японец заявил, что этот день им не оплатят.

— Это почему? — проговорил Дя, моргая воспаленными от угольной пыли глазами.

— А сколько вы сегодня выработали?

— Нас же завалило! — возмутился Ги.

— Это неважно.

— Разумеется, неважно, — произнес один из шахтеров. — Оплата у нас повременная, а не сдельная. Почему нам не оплатят день, который мы проторчали в забое?

— А толку, что вы там проторчали? — невозмутимо парировал мастер.

Корейцы, несмотря на усталость, кипели от злости. Они окружили мастера плотным кольцом и потребовали, чтобы он каждому проставил отработанную смену. Стали собираться рабочие из соседних забоев, поднялся гвалт. В толпу внедрились другие мастера, и совсем напрасно. Страсти в толпе накалились: рабочие требовали отмены штрафов и телесных наказаний, а заодно и сокращения смены до десяти часов. Мастеров-японцев затолкали, а потом повалили и принялись с остервенением пинать. В ход пошли кирки. Ги злился, что не может дотянуться через толпу до японца и выместить на нем свою ненависть — к мастерам, к начальству шахты и ко всем на свете японцам.

Разделавшись с попавшими под руку мастерами, толпа рабочих двинулась к управе. К этому времени Казуки уже понял, что получает завуалированный отказ. Заместитель управляющего не отвечал ему прямо, получат шахтеры шапки или нет, только обещал вынести вопрос на плановом совещании руководства шахты, и, возможно, финансовое управление выделит деньги на закупку. Закупать головные уборы придется в самой Японии, а с транспортом сейчас туго, даже уголь вывезти нельзя, отчего шахта Тайхэй на грани закрытия, так что...