Губернаторство Карафуто

— Пролилось бы, как следует, и погасило бы пожары, — произнес Кэн, оглядывая низкие тучи, неделю как готовые вот-вот разразиться дождем.

— Найдем дом Ёсико — надо будет посмотреть, что там вдоль моря, — предложил Хироко.

Нумано-Хата — 'озерная сторона' — уютно расположился меж двух небольших водоемов. Кэн, сверяясь со схемой, вывел Хироси к озеру у подножия сопок и без особых хлопот нашел Центральную начальную школу высшей ступени, в которой размещалась и женская гимназия. 'Вот бы Ёсико туда, — размечтался Кэн. — Не возилась бы она тогда с макулатурой. Ничего. Женюсь на ней, и больше она работать не будет. Прокормлю семью сам'. Рядом нашлось здание окружного лесничества, помеченное на схеме. Ориентируясь на него, Кэн отыскал среди тесно наставленных домов и жилище Ёсики. Надеясь увидеть ее родных, он подошел к низенькой деревянной ограде и заглянул во двор. Там цвели сиреневые ирисы и куст, усыпанный мелкими белыми розочками. Хозяева сняли одну из створок сёдзи, но в помещении никого не было видно. За домом виднелся огород.

Из-под крыльца выскочил черный пес и залаял на Кэна. Из глубины домика выглянул старый дед:

— Что там, Акира?

Лай стал остервенелым, белые зубы так и мелькали. Братья переглянулись и пошли прочь. Пес перемахнул через ограду и бросился вдогонку за гостями.

— Акира, назад! Акира! — кричал дед.

Куда там! Братья улепетывали что есть духу, а сзади наседал Акира и хватал их за голые икры.

Прогнав парней целый квартал, пес отстал. Братья остановились, запаленно дыша.

— Ну, познакомился? — съехидничал Хироси. — Отныне это твой первый родственник. Ну-ка глянь, штаны целы?

Момохики, доходящие до середины икры, уцелели, зато ноги у обоих были покусаны до крови. Братья сорвали на обочине пыльные листья подорожника, размяли и вытерли кровь. За ближайшей оградой залаяла собака, и парни вздрогнули.

— Пошли отсюда, пока весь Нумано-Хата на нас собак не спустил, — сказал Хироси. — Хоть дзори не растеряли...

Братья отправились в сторону моря. Возле пруда неподалеку от морского берега они набрели на лисоводческую ферму. Полюбовались на холеных серебристых красавиц с шикарным переливчатым мехом. Лисички скакали по клеткам и бегали прямо по стенам.

Приморская часть Эсутору называлась Хамасигай — 'город на взморье'. Вдоль берега тянулись три скучных узких улицы. Братья дошли до портового района, где располагались офисы почтово-пароходных и угледобывающих компаний, редакции газет 'Эсутору Майнити Симбун' и 'Нисикай Симбун', типография, телеграф и управление полиции.

Кэн радовался своей причастности к симпатичному, деловому городу с налаженной жизнью — Эсутору ему понравился. Хироси же опять разворчался.

— Видел, какие особнячки отгрохала себе заводская элита? — зудел он, как сердитый шмель. — С нашими хибарами не сравнить. Отдельно живут, у сопок, подальше от нас, рабочих. И школа для их детей отдельная.

— Больница-то одна на всех, — заметил Кэн.

— А врачи разные! А видел, какие апартаменты у мэра? В двухэтажном доме живет! А у бизнесмена Оидзуми, который держит лесопилку? Целый квартал занял!

— Он же не один живет в квартале! Там его контора и дома работников, — возразил Кэн, которого тяготил разговор. — Что-то у тебя настроение в последнее время не очень.

— Откуда оно будет, настроение, когда не знаешь, на чем сэкономить? Надоело. Съешь на ужин миску риса с рыбешкой, вроде сытый, а все равно бы чего-нибудь съел.

— Привередничаешь! Рыба здесь дешевая, ешь, сколько влезет.

— А, ну тебя, ничего ты не поймешь, глупая голова, — отмахнулся Хироси, да с такой досадой, что Кэну стало не по себе. Брат все время пытался до него достучаться, а он, Кэн, даже не прислушивается.

— Ну, Хироси, какая тебе разница, как живут богатые? Испокон веков так было, — примирительно сказал он.

— Ладно, — вздохнул Хироси. — Сегодня вечером пойдем в гости к моему мастеру-учителю. Там тебе все объяснят.

— Что объяснят?

— Пока еще сам не знаю. Мастер меня к себе позвал. Вместе пойдем. Цутибаси его зовут.

...В доме у Цутибаси гости тесно сидели на полу. Кэн увидел и Титоси, удивился. Тот кивнул ему. Братья скромно сели около стены позади рабочих, которые подвинулись, освобождая место.

Цутибаси прокашлялся и взял слово. Он долго рассказывал, как трудно живется рабочим, да и всему японскому простому народу. Рассказывал о том, что дети едят не досыта и не получают самую простую медицинскую помощь, потому что она слишком дорогая. О том, как сложно прокормить, обуть и одеть многодетную семью. О том, что женщины вынуждены работать на тяжелом и вредном производстве, хотя их предназначение — заботиться о доме, огороде и растить детей. В то же время руководство завода каждый год вывозит свои семьи в метрополию, где тепло, много солнца и фруктов, и питаются богачи совсем не так, как простые рабочие. И на Новый год они всегда имеют суп дзони, а уж моти едят каждый день. По улицам их возят американские машины с личными шоферами, нашими нищими братьями. Жены руководителей фабрики ходят в шелковых кимоно, а дети посещают отдельную школу, окончив которую, они уедут учиться в Токийский университет, чтобы тоже стать руководителями и жить припеваючи. А дети рабочих закончат только обязательное шестилетнее образование и пойдут на завод, на самую тяжелую работу, и будут получать по четыре-пять иен в день, которые почти целиком уйдут на еду.

Ничего нового Цутибаси не сказал, все это Кэн знал, однако простые слова пробудили в нем обиду. Ведь и правда, досыта не наешься. И ничего, кроме работы, не видишь. Так и в самом деле жизнь положишь на фабрике.

— Разве это справедливо: работаешь по двенадцать часов, с утра до ночи, а денег нет круглые сутки? — с пафосом вопросил Цутибаси.

— Вообще-то, если честно, рабочие и не должны получать столько же, сколько руководство, — громко высказался тугой на ухо Титоси.

— Нам и не надо столько же, — ответили ему. — Нам надо столько, чтобы семьи не жили впроголодь.

— Это верно, — согласился Титоси.

— А я хочу жене подарить шелковое кимоно! — высказался кто-то.

— И работать тяжело по двенадцать часов, — поднялся с места Хироси. — После смены в общежитие чуть живой приползаешь, чуть ли не на четвереньках.

— Во! В самую точку! — похвалил его Цутибаси. — Есть у меня одна газета...

Мастер зашуршал незнакомым изданием, расправляя измятые листы.

— Здесь написано, что на западе рабочие трудятся по восемь часов в день. А получают больше.

— А сколько они получают? — вытянул шею Хироси.

— Тут в долларах все и в немецких марках. Все равно больше. А чем мы хуже? Работаем, как проклятые, света белого не видим, и зарабатываем на чашку риса.

— Я вот совсем глухой, потому и кричу, — встрял Титоси.

— А всё потому, что производство вредное. Пусть платят за наш труд по заслугам! — гневно произнес Цутибаси.

Поднялся шум. Рабочие обсуждали свою нелегкую жизнь, проблемы и долго не могли успокоиться.

Когда встреча закончилась и гости стали расходиться, Хироси поманил Кэна и подошел к Цутибаси:

— А что вы за газету показывали?

Мастер молча протянул газету парням.

— О, коммунистическая! — удивился Хироси. — Откуда?

— Этого я вам не скажу, ребята. За эту газету в тюрьму посадят и фамилии не спросят. Друзья передали с Хоккайдо, хорошие люди.

— Значит, вы коммунист?

— Нет. О нашем собрании знай себе молчите. Иначе поувольняют всех, да так, что потом на работу никуда не возьмут. Вам проще, у вас еще ни семьи, ни детей. А вот многодетным туго придется. Хорошо, что пришли, ребята. Мы не в первый раз собрались и еще соберемся, побеседуем. Надо что-то менять. Если ничего не делать, так всё и останется: работа от зари до зари и нищета.

— А что надо делать? — спросил Кэн.

— Требовать! Требовать, чтобы повысили заработок хотя бы в два раза и укоротили рабочий день. Только тогда будет легче.

— Так кто ж ее повысит! — недоверчиво рассмеялся Хироси.

— Вот! В этом все дело, — поднял палец мастер. — Идите домой и подумайте хорошенько над тем, что сегодня услышали.

На улице Хироси толкнул Кэна локтем в бок:

— Понял? Никто нам заработок просто так не повысит, это я тебе говорю! А не повысят — так и будем вкалывать и откладывать жалкие гроши.

— Домой хочу съездить, сестренку повидать. Подарков хочу привезти всем, — ответил Кэн. — Получается, даже за год не накоплю.

— Не накопишь! А еще ты жениться хочешь на своей Ёсико. Пойдут дети, чем кормить их будешь? А если начнут болеть? Так и будет всю жизнь твоя Ёсико копаться в мусоре.

Кэна перекосило.

— Да, братишка, надо что-то делать, — согласился он.

Глава 15 БУМАЖНЫЙ ОГОНЬ

В конце августа резко похолодало, да так, что по утрам изо рта шел пар.

— Зажечь бы хибати, да дров не напасешься, — бурчал по утрам Хироси, споро натягивая штанишки и ляская зубами от холода. — До зимы еще как до Хоккайдо... Наесться бы до отвала, и никакой мороз не страшен. Как семейные-то живут, а?

Кэн подумал о своей ненаглядной Ёсико. Заслать бы сватов, пока не поздно, но с пустыми карманами свататься было совестно. Женатым к ежемесячному заработку прибавляют пять иен, да и сам заработок с годами растет. Кроме того, фабрика предоставляет жилье молодоженам, но за него тоже придется расплачиваться. Холостяцкое общежитие, комнатка на два татами — и то попробуй, расплатись! За сырые плесневелые стены, гнилой потолок и очередь в бытовую комнату к единственной электроплите на все общежитие! В комнатах-то готовить еду запрещается!

Печальный заводской гудок без труда проникал сквозь окна.

— Ладно, чайку попили, теперь пошли, что ль, работать, — вздохнул Кэн.

Рабочий день начался, как обычно. В основном цеху братья разминулись, каждый ушел на свой участок. Наото Миура уже ходил между агрегатами.

Начало событий Кэн проглядел, потому что завязка произошла рядом с бумагоделательной машиной. Наото Миура брезгливо ощупывал широкую бумажную ленту, которая неторопливо наматывалась с валов каландра* в огромный рулон на накате.

— Брак погнали, вурдалаки, — ругался Наото. — Бумага шершавая.

Цутибаси согласно кивал головой и кланялся.

— Она и будет шершавой, — огрызнулся Хироси. — Это вон на той машине с суперкаландром она гладкая. А здесь суперкаландра нет.

— Полторы иены штрафу с тебя за непочтительное отношение к руководству! — рыкнул начальник цеха.

Цутибаси, обильно потея, снова согнулся в поклоне.

— С тебя пятьдесят иен за плохое качество продукции, — сказал ему Наото и повернулся, чтобы пойти дальше, но наткнулся на оскаленного Хироси. Кожа на скулах парня натянулась.

— А с него за что? Нормальное у бумаги качество, такое и должно быть. Оно всегда такое на этой машине и лучше не будет!

— Месячный заработок с тебя сдеру, мальчишка! Работает без году неделя и считает, что разбирается в качестве лучше, чем начальник цеха, который семь лет здесь проработал! Пошел вон, так тебя и разэдак!

— Ну и сдирай, чтоб ты подавился! А у Цутибаси восемь детей, и на прошлой неделе младенец с голоду помер!

В цеху было шумно: машины монотонно гудели, формируя и просушивая бумажное полотно, однако разговор на повышенных тонах был отлично слышен издалека. Рабочие с угрюмыми лицами наблюдали за происходящим.

— Чего встали? Работать! — рявкнул Наото.

Хироси, мстительно сузив глаза, нехотя подвинулся, уступая ему дорогу. Начальник цеха пошел, не оглядываясь. За спиной Хироси послышался грохот. Парень обернулся и увидел лежащего на полу мастера. Подбежал к нему, стал тормошить:

— Цутибаси-сан! Цутибаси-сан!

Глаза мастера чуть приоткрылись, обнажив жутковатые белки.

— Он умирает! — вскрикнул, испугавшись, Хироси.

К ним стали подходить рабочие. Один из них склонился над мастером и сказал:

— Обычный голодный обморок. Ничего, сейчас оклемается.

Толпа собралась большая. Цутибаси стал приходить в себя. Приподнявшись, он с тупым удивлением оглядел собравшихся людей.

— Поднимайся давай. Не ровен час затопчем, — произнес один из рабочих с невнятной угрозой в голосе. — Вон и Наото-сан, легок на помине...

— Это что еще за новости? — загавкал Наото, который увидел непорядок и вернулся. — А ну по местам все! Чего вздумали, демонстрации тут устраивать? Штраф с каждого по одной иене!

Толпа не шелохнулась. От взгляда двух десятков мрачных людей в замызганных комбинезонах начальнику цеха стало не по себе.

— По местам, я сказал! Всех поувольняю к чертовой бабушке!

— Цутибаси-сан, глуши станок, — устало сказали в толпе.

— Что?! Бунтовать вздумали? Я сейчас заглушу...

Толпа двинулась на Наото. Начальник цеха замолчал и попятился. Ровный гул прекратился: бумагоделательные машины остановились. С соседних участков доносился грохот гидроразбивателей, пульсационных мельниц и очистных агрегатов. Оттуда уже стягивались рабочие, и их лица не предвещали ничего хорошего. Среди них Хироси заметил Титоси и Кэна.

Наото затравленно огляделся в поисках отступления.

— Так по сколько штрафу ты нам вломил, сукин сын? — с угрозой спросил один из рабочих.

— За что мы тут горбатимся? Чтобы такие, как он, на Кюсю катались каждое лето? — возмутился другой.

— За наш счет катаются, кровопийцы! Тут не знаешь, чем ребенка на ужин покормить, дитё голодное спать ложится, а этот брюхо себе нажрал на наши деньги! Полторы тысячи получает в месяц, а мастер участка — всего лишь двести!

— Мужики, где Ясуда-сан? Зовите Ясуду!

Рабочие загалдели. Голоса множило эхо огромного помещения.

— Значит, бунт затеяли, голодранцы! А кто вам крышу над головой обеспечил, забыли? — выкрикнул Наото.

— Уж не ты ли, нахлебничек ты наш? А ну иди сюда!

Ряды сомкнулись вокруг начальника цеха. Тот заметался:

— Расступитесь! Дайте дорогу! Это бунт! Остановитесь, безумцы! Опомнитесь! Я не виноват! Это руководство заставляет меня назначать штрафы! Оно даже план по штрафам дает на месяц! Это все они!

К центру круга пробивался Ясуда, один из мастеров основного цеха.

— Расступитесь! — кричал он. — Отпустите его! Мы не убийцы, нам его смерть ничего не даст! В ответ на силу мы получим насилие. Будем действовать по-другому!

Ясуда пользовался среди рабочих авторитетом. Ходили слухи, будто он коммунист. Толпа расступилась, освобождая Наото узкую тропу к выходу. Начальник цеха втянул голову в плечи и, по-волчьи озираясь, почти бегом покинул помещение. Его провожали полные ненависти взгляды.

— Объявляю забастовку! — прокричал Ясуда. — Остановить производство! Идем к управляющему и предъявляем четкие требования. Затем возвращаемся на свои рабочие места и продолжаем работать.

Агрегаты начали останавливаться. На цеха обрушилась тишина. Толпа повалила на улицу. Братья с трудом пробились друг к другу.

— Наконец-то! — восторженно кричал Хироси на ухо оглохшему Кэну. — Наконец бастуем! Теперь всё изменится!

— Его же чуть не разорвали, Хироси! — твердил своё Кэн, не слушая брата.