Перепутья Александры (общий файл)

Я вздрогнула, но отмела мелькнувшую мысль о побеге, как трусливую и неприемлемую.

"Ну и пусть! Не сахарная, не растаю!" — я зашагала бодрее.

Около шатра было не протолкнуться. Но не для меня. Существа резво освобождали дорогу. Я придирчиво окинула зрительный зал и выбрала место в последнем ряду — аккурат у выхода. Да, бежать я не собиралась, однако страховка не помешает.

— Не пойдет, — заявил материализовавшийся из воздуха клоун.

— Это еще почему? — рассердилась я. — Какая разница, где сидеть?

— Иначе ничего не увидишь, — зловредная кукла назидательно приподняла бровь. — Первый ряд, четырнадцатое место. Там ты сидела в прошлый раз.

Та-а-ак! Значит, я всё-таки поехала к Дунайскому на 23-м автобусе, которым сроду не пользовалась. В рекламной листовке шла речь о представлении мастера иллюзий! Но почему? Культурной программы, устраиваемой Бастиндой, хватало сполна. К тому же, подобные балаганы меня сроду не интересовали.

Бросив гневный взгляд на клоуна, а затем тоскливый на выход, я поплелась к сцене. Уселась в кресло с номером четырнадцать на металлическом ромбике и сердито уставилась на серебряные звезды на синей бархатной ткани.

Так и быть. Подождем вашего Дунайского.

Но новое потрясение настигло раньше.

— Саша, потерпи. Какая же ты непоседа.

От звука мелодичного женского голоса органы перемешались и провалились. Первым об пол ударилось сердце. Чувствуя, что сейчас упаду в обморок, я посмотрела на соседнее кресло, которое минуту назад пустовало, как и ближайшие рядов пять. Рядом сидела рыжеволосая женщина, которая, нахмурив дугообразные брови, погрозила пальцем.

Отправиться в забытье захотелось еще сильнее.

Я дернулась и поняла, что появление матери, умершей десять лет назад, не единственный сюрприз. Со мной что-то случилось. Я была — не совсем я. Уменьшилась в размерах, превратившись в девочку лет шести в желтом платьице с ромашками.

Да что же это?! Как же...

— Маааам!

— Саша, не ной. Ты же сама хотела посмотреть фокусы.

Женщина устало провела тыльной стороной ладони по лбу. Огненные волосы, точь-в-точь как мои, собраны в узел на затылке. Несколько выбившихся прядей падали на лицо и обтянутые черной водолазкой плечи, нисколечко не портя прическу, а, напротив, придавая налет романтики. Мама была очень похожа на меня (точнее, я на нее), но в то же время разительно отличалась. Черты лица мягче, спокойнее, глаза зеленые, светлые, нос короче, губы тоньше.

— Смотри, занавес поднимается, — зашептала она. — Сейчас выйдет иллюзионист. Я тебе объясняла, это дядя, который фокусы показывает.

Синий бархат поехал вверх, но я не спешила переводить взгляд на сцену. Во все глаза смотрела на маму, которая не могла сидеть рядом со мной, но сидела. Как живая! И тут до меня дошло. Парк Дунайского — не недавнее прошлое, как я себе внушила. Он — мое детское воспоминание, которое я по неведомой причине умудрилась забыть. Сейчас меня в него вернули. Поэтому я вижу маму. Значит, и в прошлый раз она была здесь со мной!

— Дамы и господа! — оглушил голос ведущего. — Встречайте! Несравненный мастер иллюзий — Аркадий Дунайский!

Мама заулыбалась и принялась вместе с остальными зрителями аплодировать. Я собрала волю в кулак и посмотрела на сцену. Коротышка в цилиндре и фраке красовался перед публикой. Он больше не вызывал страха. Обычный мужичок с носом-картошкой и дежурной улыбкой. Дунайский стащил головной убор, перевернул его, показав залу пустое дно, двумя пальцами выудил из нагрудного кармашка платок. Показательно вздохнув, протер им лоб и накрыл цилиндр. Оттуда, как из рога изобилия, посыпались шарики, цветные ленты и букеты. Один из них в ловких руках иллюзиониста мгновенно превратился в белого голубя.

Мне быстро наскучили детские фокусы Дунайского. Пусть я заключена в тело ребенка, но сознание в голове родное. Я снова переключилась на маму. Вот бы поговорить с ней, задать вопросы! Но она не ответит. Ненастоящая. Не существо, а лишь воспоминание. Какая же она красивая! Как ей идет улыбка! Но откуда взялась грусть в глазах и вертикальная морщинка на лбу? Мне казалось, мы были счастливой семьей.

Вообще-то я плохо помню то лето. Последнее для мамы. Я сильно заболела, простудилась в разгар жары. Врачи пропустили осложнение. Я два месяца провела в больнице, то выздоравливая, то снова заболевая. Спасибо бабушке, она не отходила ни на шаг. Папа однажды сказал, что только ее нежелание сдаваться вытащило меня из могилы. А дальше... Дальше я привыкала к мысли, что мы с папой остались вдвоем. Мне, как и многим детям, говорили, что мама уехала и вернется нескоро. Но я поняла правду с первого дня. Училась с ней жить. А через пять лет к нам переехали Бастинда с Вовой.

Из череды грустных воспоминаний вырвал голос мастера иллюзий.

— А теперь главный фокус! Для него мне понадобиться маленький помощник. А лучше помощница. Поможешь дяде показать фокус?

Дунайский обращался ко мне. Еще бы! Огненно-рыжая девочка в первом ряду выделялась. Я приготовилась открыть рот, чтобы предложить фокуснику отправляться в болото или в пахнувший тиной фонтан, но тело воспротивилось. Поднялось, вопреки моему желанию, и отправилось прямиком на сцену. Я хотела остановиться и не могла. Приказывала ногам шагать обратно, но они не слушались.

— Как тебя зовут? — иллюзионист подсунул под нос микрофон.

— Саша, — представилась я детским голоском, рот открывался без моего участия.

Вот, засада! Я не могла контролировать это тело. Являлась наблюдателем, лишенным возможности сопротивляться и высказывать точку зрения. Плохо! Чем бы ни кончилась демонстрация, придется ее досмотреть. Повернуть назад не получится! Замуровали!

— Сашенька, держи, — Дунайский сунул в руки щенка, который не преминул ткнуться мокрым носом в щеку. — Его зовут Граф.

— Граф, — фыркнула я. Слово показалось забавным.

— Мы поиграем в прятки. Ты любишь прятки, Саша?

— Да!

Какой же ребенок их не любит? Дай волю, всю пыль в квартире соберет, пролезая в самые непостижимые и труднодоступные места.

— Вы с Графом спрячетесь в шкафу, а мы все вместе будем вас искать.

"Не пойду в шкаф!" — объявило "взрослое" подсознание. Я не на шутку перетрусила, как в первое посещение парка аттракционов с Варей и Михаилом.

Однако мелкая "я" радостно закивала.

Мебель, в которую мне предстояло войти, поджидала на сцене: высокая, громоздкая с скрипучими дверцами. Я оглянулась на маму, она подбадривающе улыбнулась. Стиснув щенка, я шагнула в шкаф. Внутри встретил мрак, что ни капельки не испугало младшую меня. Она уселась, скрестив ноги, и принялась укачивать Графа, напевая колыбельную. Не заметила, как внутренняя часть шкафа поехала вниз, будто лифт. Меня настоящую это тоже не удивило. Яснее ясного, фокусник сплавил ребенка, чтобы продемонстрировать залу чудо-исчезновение. Пара минут, и нас с щенком вернут обратно.

Наверное, так бы и случилось, если б не одно крайне странное и неожиданное обстоятельство. Дверца шкафа распахнулась, и темная фигура быстрым движением прижала к моему лицу тряпку, пахнущую чем-то резким. Руки разжались, выпуская громко затявкавшего Графа...

...Я очнулась в грязной комнатушке без окон на железной кровати у шершавой стены. В нос ударил запах сырости. Где-то капала вода.

— Мама, — тихо позвала маленькая "я". — Мама, ты тут?

Никто не отозвался. Тогда она сползла с высокой кровати. Девочка не боялась темноты. Дверь отыскалась без труда, но не пожелала открываться. Мелкая села на пол и всхлипнула. Ей разонравилась игра дяди-фокусника. Да и щенок пропал.

Не зря меня предупреждали, что Перепутья — вещь крайне неприятная. Я оставалась при своем сознании, но, как локатор, улавливала и остро ощущала эмоции мелкой — сначала страх, а позже и ужас, сопровождающийся чувством голода и жажды. Не знаю, сколько продлилось заточение. Я вместе с ребенком проваливалась в полудрему, наполненную кошмарами. Девочке снились монстры, тянущие к ней мохнатые щупальца. Она просыпалась в слезах и снова звала маму. Или дрожащим голоском рассказывала стихи, чтобы нарушить пугающую тишину.

Ни разу в жизни мне не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы не потерять концентрацию и не забыть, кто я есть. Минуту за минутой, час за часом напоминала себе, что я — не маленькая напуганная девочка, а почти взрослый человек, настоящая личность. Всё вокруг — лишь воспоминание, которое рано или поздно отпустит разум из цепких когтей. Удавалось с трудом, наши сознания с шестилетней Сашей сливались.

Когда ни у меня, ни у ребенка не осталось сил, послышались шаги и голоса. Женский — хриплый и негодующий. Мужской — недовольный, но испуганный.

— Ты идиот! — кричала женщина. — Вся милиция города на ушах стоит!

— Я Аркашке насолить хотел, чтоб понял, как друзей подставлять! Кто ж знал, что девчонка — внучка самого Корнеева!

Не знаю точно, что случилось дальше. Наверное, мелкая потеряла сознание...

Снова в себя мы с ней пришли в нашей спальне. В детской спальне! В окружении мишек, кукол, раскрасок, фломастеров и календарей с героями мультиков. Я все еще не принадлежала себе, застряв в Перепутьях. Разбудили нас громкие крики. Папины и дедушкины. Странно, я никогда не слышала, чтобы они ссорились. Папа на дух не переносил деда, сводил общение к минимуму, но в жизни не повышал голоса. А тут почти сошел на ультразвук.

Как была в пижаме, мелкая поплелась на звуки скандала. Взрослая "я" не сопротивлялась, желая выяснить причину бурных выяснений отношений. Картина предстала красочная. Отец и дед — оба багровые и всклоченные, стояли посреди зала, готовые вцепиться друг другу в горло. Заплаканная бабушка умоляла их остановиться, но ни муж, ни сын не замечали ее страха и слез.

Крики становились громче, яростнее. Но я не разобрала ни слова. Голоса родных звучали с помехами. Мелкая подобных затруднений явно не испытывала. Дернулась, как в припадке, повалилась на колени, схватилась за голову и издала такой душераздирающий визг, что нынешняя "я" внутри едва не лишилась чувств.

Дражайшие родственники мигом забыли о разногласиях и ринулись ко мне. Успокаивали, обнимали, целовали. Но тщетно. Мелкая сопротивлялась, как обезумевшая кошка. Брыкалась, лягалась, кусалась и кричала, будто над ней издеваются.

— Саша! Сашенька! — сливались голоса в единую мольбу. Но девочка не хотела, чтобы родные к ней прикасались. Особенно дед. Захлебывалась слезами и задыхалась от горя.

— Она все слышала! — перекрыл остальные крики бабушкин голос, звучащий непривычно резко и горько. — Вы оба — глупцы...

— Саша, очнись! Саша! — кто-то тряс меня за плечо.

Я с трудом открыла глаза, ожидая увидеть родственников. Но надо мной склонилось круглое личико с русыми косичками.

— Света, — пробормотала я и с радостью узнала собственный голос. — Я вернулась, да?

Я радостно принялась ощупывать тело, не потрудившись подняться с травы.

Стоп! Трава? Где это я?

— Ты меня перенесла? — поинтересовалась я у Светы, пришибленно разглядывая очередное поле.

— И не думала. Здесь раньше был парк аттракционов. Он растворился. Значит, часть Перепутий ты осилила.

— Часть? — я села, ощущая ломоту в спине. Зато от голода, который я испытывала в темной каморке, не осталось следа.

— Если б прошла полностью, здесь бы маячил Белый Дым. Что ты видела? — на детской мордашке нарисовалось любопытство.

— Я...

Боже праведный! Кошмар! Я видела самый настоящий кошмар!

Всё это произошло на самом деле! И представление мастера иллюзий, и комната без окон, и ссора деда с отцом! Но, увидев забытые события, я их не вспомнила. Посмотрела кино о чужой жизни, но не пропустила через себя.

— Почему я не слышала, о чем они говорили? — спросила я Свету, пересказав увиденное. Вкратце. Без эмоциональных подробностей.

— Подсознание не захотело вспомнить правду, — девочка выдернула травинку и смяла в ладони, не замечая, как она окрашивается в зеленый цвет.

— Что дальше? — я содрогнулась при мысли о новой встрече с Перепутьями.

Девочка тяжко вздохнула.

— Ты поможешь привести в чувство Варвару.

— ?!

— Дурной пример заразителен. Она тоже пошла в Перепутья, едва ты переместилась. Варя одолела шестую комнату. Что видела, не говорит. У нее с головой немного того... не в порядке. Твердит, что жить в Потоке останется. Убежище создала. Театр отгрохала! Спектакль готовит. Сольный!

Ну и ну. От такого поворота событий в голове окончательно все перемешалось.

— А еще Василий Петрович объявился. Странный. Хочет с тобой пообщаться. Дело, видите ли, у него к тебе. Очень важное, — передразнила девочка старика. — Все с ума посходили. Ух! Надоели, хуже горькой редьки! Домой хочу!

Я была солидарна со Светой.

Домой! И пропади оно все пропадом! Со всеми тайнами и забытыми воспоминаниями. Знать ничего не желаю! Ясно вам, небесные наблюдатели?

* * *

Настоящее время

— Какие ужасы в зеркале показывают, — процедила я, разглядывая поутру отражение. Правая щека приобрела стойкий синий оттенок. Я скорчила гримасу и охнула от боли. Что ж, от мимики сегодня, да и в ближайшие несколько дней, придется воздержаться.

Света и не думала отвечать на звонки. Тогда я оставила ей сообщение с просьбой откликнуться ради попавшего в беду ребенка. Если не отзовется, значит, я перестала разбираться в людях, а в это верилось с трудом. Пока варился кофе, набрала Вову, чтобы предложить вместе пообедать. Хотелось обсудить дела Алисы и Кирилла с кем-то посвященным. Неважно, что Семеныч велел выкинуть девочку из головы. Я предпочитала думать, что это у него временное помешательство.

Однако вместо сводного брата в трубке послышался голос другого человека, которого я держала на расстоянии. Он слишком хорош, чтобы превращать в бой-френда на пару месяцев. На большее я не способна.

— Доброе утро, Саша. Вова на совещании, у нас сущий бедлам, — затараторил лучший друг брата — Вадим, давно и безнадежно ко мне неравнодушный. — Освободится к обеду.

Сухо поблагодарив Вадима, я отключила связь. Возможно, наши отношения сложились бы иначе, признайся он в своих чувствах раньше. Но теперь это не имеет значения. Как, впрочем, и многое другое.

Выходя из квартиры, я бросила еще один взгляд в зеркало и победно задрала подбородок. Грим умеет творить чудеса. Не разглядишь подарок Потока.

— Не так быстро, дорогая! — высокий седовласый мужчина ловко перехватил меня у подъезда и взял под руку. — Не соизволишь составить компанию за завтраком?

Папа! Вот так номер!

Хотя чему удивляюсь? Мой отец — умнейший человек. Без труда сделал вывод, что пора брать гору в оборот, пока она не сделала ноги к другому Магомеду. То есть, не продлила контракт с нынешним работодателем. И что за вопрос: "не соизволишь ли"? Как будто у меня есть выбор?

Ковыряя ложечкой пирожное в кафе, я ждала, когда отец перейдет к делу. Традиционными любезностями мы обменялись, здоровье родных обсудили, время следующего семейного обеда тоже.