Перепутья Александры (общий файл)

— Дурак! — бросит Варя ему в лицо, когда он на встрече одноклассников, смеясь, расскажет о трусливом поступке. Теперь он — пожарный, бесстрашно бросающийся навстречу огненной стихии. Признание девушке — такая мелочь.

Но какой смысл в Никитиных в откровениях? Он женился на Юле, а у Вари есть Алексей...

— А шестая комната? Та, в которую ты не смогла войти? — спросила я, когда балерина замолчала.

Остальные сидели, не шевелясь, зачарованные рассказом.

— Она была неправильной, — пробормотала Варя, наматывая на палец русую прядь.

— Комната показывала искаженные события?

— Нет, она показывала то, чего не было. Не прошлое, а будущее. Ох, надеюсь, это все вранье!

Варя принялась объяснять, запинаясь и нервничая. Последние недели в театре шли репетиции нового балета — истории любви принца и пастушки. Главные партии достались ей с Алексеем.

— Я открыла проклятую дверь, а там премьера! Мы с Алешей на сцене. Меня охватила жуткая паника, захотелось бежать оттуда со всех ног!

— Обычное волнение перед выступлением, — успокоил Михаил, с тоской поглядывая на последний пирожок, сиротливо лежащий на овальном блюде.

— Нет! — горячо запротестовала Варя. — Я знаю, что такое волнение! Тут был ужас! Почудилось, что это происходило раньше. Но мы только репетируем, премьеры не было. Что он мне пытается сказать дурацкими загадками?

— Кто? — насторожилась я. Не клоун ли?

— Призрак, — усмехнулась Варвара. — Когда я стояла на пороге шестой комнаты и наблюдала за нами с Алешей на сцене, из воздуха возник еще один Алексей. Не настоящий, а просвечивающий. Он сказал, что лабиринт — мое Перепутье! Что за глупое слово? Никакое это не Перепутье, а сущая паутина! Да-да, паутина! А я — бабочка, запутавшаяся в ней. Чем больше сопротивлялась, тем хуже становилось. Под конец ноги отказали, я испугалась, что больше никогда не смогу танцевать. За что они издеваются над нами, а?

Я не знала, что ответить Варваре, но задумалась крепко. Значит, Перепутья, о которых нашептывает неугомонный клоун, не плод воображения. У каждого они, действительно, свои.

Но вот странность. Не считая последней комнаты, Варю преследовали воспоминания о самых печальных событиях в жизни. Что же тогда из раза в раз обрушивается на меня? Парк Дунайского — воспоминание? Или предупреждение о будущем?

— Что такое Перепутья? — спросил Михаил.

— Ну... — мрачно протянула Света. — Я кое-что знаю о них. Но ответ вам не понравится.

* * *

Настоящее время

Выспаться в тот день не удалось. Едва добралась до дома от Алисиной бабки, покормила вечно голодных кошек и свалилась на боковую, истошно завопил мобильный. Я нащупала его в изголовье, не размыкая глаз.

Звонил сын моей мачехи Вова, которого я вот уже семь лет не зову Вовочкой и не считаю нахалом с задранным носом. Сводный брат стал ближе, чем бывают иные родные. Так случилось, что Вова знает мою тайну. Нет, это не я ему открылась. Однажды он тоже загремел в Поток и является одним из немногих, кто сохранил воспоминания о путешествии.

— Саш, мы с Ритой вечером в театр идем, — затараторил брат. — Мама с нами собиралась, но у нее опять мигрень, дала отбой.

Держа трубку возле уха и, по-прежнему, не открывая глаз, я собралась последовать Аллиному примеру. Однако Вова произнес волшебную фразу.

— Саш, ты же любишь балет.

О, да! Я люблю балет. Последние тринадцать лет.

Дав Вове клятвенное обещание, что явлюсь к театру в назначенный час, я через силу выдернула себя из царства Морфея. Приняла контрастный душ, выпила ещё две чашки кофе, несмотря на израсходованный с утра лимит, и уселась перед зеркалом — наводить красоту.

По ступенькам театра я прошагала при полном параде — в строгом вечернем платье, естественно черном (любой другой цвет при моих волосах смотрится вульгарно) и дорогущих туфлях на тонких каблуках. Вова с Ритой поджидали слева от входа. Рита — Вовина жена и, по совместительству, моя лучшая подруга, та самая, с которой я училась в одном классе.

— Все в порядке? — просил Вова, пока Ритка давала наставления своей матери, выполняющей роль няньки для моего сводного племянника и крестника Матвея. — Выглядишь потрясающе, — поспешил заверить брат. — Но глаза усталые. Сложное дело?

— Еще какое, — тихо ответила я, чтоб Ритка не услышала. Ее мы не посвящали в Поточные заботы. Ни к чему. Проблем и в обычной жизни хватает. — Никогда с таким не сталкивалась.

...Глядя на прекрасный танец на сцене, я порадовалась, что приняла Вовино предложение. Балет завораживал и подпитывал энергией. Давно прошли времена, когда я не понимала язык танца. Я научилась ценить это искусство благодаря одной очаровательной и изящной балерине с непростой судьбой. Как танцует сама Варя, я наблюдала лишь однажды. Но стоит закрыть глаза, и я снова вижу памятный вечер в мельчайших деталях. Жаль, что мир лишился возможности наслаждаться ее волшебством. Шестая комната не обманула. Премьера истории принца и пастушки поставила крест на Вариной карьере.

Я смотрела и смотрела на сцену, чувствуя, как на душе становится и легко, и горько. Но вдруг случилось невероятное. Я провалилась в сон и оказалась — вы не поверите! — в парке Дунайского.

— Наконец-то пришла, — с наглой улыбкой встретил клоун.

— Что тебе нужно, проклятое наваждение? — рассердилась я.

Давненько не виделись, почти позабыла, как выглядит ненавистная кукла.

— Хочу тебе кое-что показать, — клоун кивнул в сторону шатра.

Я повернулась и охнула.

На лавочке у входа в логово иллюзиониста сидела рыжеволосая девочка.

— Алиса! — задохнулась я и кинулась к ребенку.

Но не добежала. Со всего маху ударилась о невидимую стену. Особенно досталось лицу, аж звездочки с неба посыпались. Но я сжала зубы и, не обращая внимания на боль, принялась ощупывать препятствие. Ни края. Ни конца. Замолотила кулаками — не помогло. Запустила увесистым булыжником — никакого эффекта!

Руки опустились, в голове ухнул молот. За спиной Алисы маячил черный энергетический сгусток. Тень! Наваждение, о котором я слышу в Потоке постоянно, но за тринадцать лет встречала лишь однажды...

— Саша! — Вовин голос прозвучал, как выстрел пресловутой пушки, вырывая из странного сна. — Прости, я балда. Ты, действительно, вымоталась. Не стоило тебя сюда тащить.

Я огляделась. Спектакль закончился. Публика, стоя, благодарила танцоров.

— Все в порядке, — пробормотала я, поднимаясь. — На минуту глаза закрыла.

Слова дались с трудом. Жутко болело лицо, словно я приложилась о невидимую стену вовсе не во сне.

Глава 5. Простите Гену

Тринадцать лет назад

Мы нетерпеливо взирали на маленькую хозяйку убежища, а она, не смея поднять глаз, водила пальчиком по белоснежной накрахмаленной скатерти.

— Света! — первой не выдержала напряжения Варя. Неудивительно, ей досталось больше остальных. — Что тебе известно о Перепутьях?

— Лучше спросить Злату, — девочка заговорила быстро-быстро, будто хотела поставить рекорд скорости. — Она понимает Перепутья лучше других. Подсказки дает. Тем, кто готов слушать. По-настоящему.

— Как это — по-настоящему? — изумился Михаил. — И кто такая Злата?

— Ну... — Света приложила ладошку к щеке и обвела нас грустным взглядом. — Пускай она сама вам расскажет, а?

Мы дружно закивали. Сама, так сама. Только побыстрее. Довольно тайн.

— Идем в сад, — девочка поднялась из-за стола.— Нужно попросить приглашение из центра круга. Каждый слой — это кольцо. Куда бы вы ни пошли, вернетесь обратно.

— Заметили, — буркнул Михаил.

Светин сад впечатлил: аккуратные клумбы и грядки, обнесенные цветными кирпичиками, сочные красные яблоки, будто наливные из сказки, веревочные качели на самом могучем дереве. Однако меня не покидало ощущение, что девочка позаимствовала это добро у Тени. Воссоздала место, где чувствовала себя счастливой.

— Почти у каждого человека в Потоке есть убежище, — объяснила Света. — В чужой мир нельзя попасть без приглашения. Но можно попросить разрешение войти, стоя в центре слоя.

— Как узнать, где центр? — я оторвалась от раздумий о схожести садов девочки и темного сгустка энергии. — Измерить территорию?

— Нет. Ты его почувствуешь, там температура выше.

Центр Светиного убежища располагался возле веревочных качелей. Однако сколько мы с Варей и Михаилом ни старались, не ощутили температурных отличий этого клочка земли от всех остальных мест в саду и доме.

— Наверное, нужно дольше находиться в Потоке, — предположила девочка.

— Спасибо, не надо такого счастья, — проворчал Михаил.

Света положила одну ладошку на другую и прошептала, прикрыв глаза:

— Злата Васильевна, со мной новички. Просим приглашения в гости.

Из сложенных детских рук полился золотистый свет — легкий, струящийся, испускающий прозрачную дымку. Он тек, будто маленький ручеек, завораживая и источая сладкий ягодный аромат.

Мгновение, и его поглотила земля, не оставив намека на свечение.

— Что теперь? — Михаил восторженно разглядывал место, впитавшее свет.

— Подождем, — девочка разжала ладони. — Чтобы связаться с владельцем убежища, нужно знать его фамилию. Или отчество. Иначе, ничего не выйдет. Злата — имя редкое. Но представьте, сколько в Потоке обитает Андреев, Наташ или... ой! — Света оборвала себя на полуслове.

— Ух! — вторил ей Михаил, отпрыгнул назад и угрожающе покачнулся. Попытался устоять, размахивая ручищами и сшибая с дерева сочные плоды, но не вышло. Приземлился на вечно страдающую часть тела. Еще и яблоком попало. По голове.

Впрочем, не только наш горе-спутник перетрусил. Мы с Варей сами едва не засверкали пятками. Из ниоткуда посыпались искры, и морозным ветром обдало, да так, что волосы в буквальном смысле встали дыбом. Даже Светины косички!

— Простите! — запричитал хриплый женский голос. — Дверь треклятая шалит! Генка-балбес напортачил. Ох, говорила ему, не лезть с дурацкими идеями! Простите его горемычного!

Когда я открыла глаза и смогла сделать полноценный вдох (вот уж точно в зобу дыханье сперло!), обнаружила рядом высокую женщину лет сорока с копейками в простом цветастом платье и черной косой вокруг головы. Абсолютное отсутствие талии не портило даму, напротив, прибавляло шарма. За ее широкой спиной тоже было на что посмотреть. Там зиял кошмарный прямоугольник непроглядной пустоты. Как дверь в потусторонний мир, честное слово. Еще чуть-чуть, и я бы уверилась, что за нами явилась хозяйка небытия.

— Злата Васильевна, — обиженно пропищала Света, пытаясь вернуть куцые косы на место. — Могли бы сказать, что нельзя к вам. Зачем же так? Будто метлой поганой!

— Так можно же! — воскликнула визитерша, хватая девочку за раскрасневшиеся после морозной атаки щечки. — Говорю же, Генка-паразит отчудил. Выгнать бы его. Толку, как от козла молока. Да жалко, пропадет неумеха, — продолжая говорить, женщина повела Свету к черной, как тьма, двери.

Боже праведный! Нам тоже туда? Ни за что! Лучше на сцену к Дунайскому! На пару с ним фокусы показывать!

— Мамочки! — девочка сообразила, куда ее ведут, и затормозила, поднимая в воздух комья земли.

— Без паники! — велела Злата. — Дверь нормальная. Это у Генки руки не тем концом вставлены и чурбан, где у приличных людей голове быть положено. Простите его бестолкового.

Златина правда. Проход сквозь темноту не доставил неудобств. Разве что мурашками облагодетельствовал, кинувшимися наперегонки по телу. Ещё Михаил, как всегда, отличился. Замешкался у двери, попятился и оттоптал ноги Варе. Больше никто ничего не почувствовал. Никаких ощущений. Вообще никаких. Заходишь во тьму, и вот он — новый слой.

— Двери золотистой полагается быть, — пробурчала Света, сердито оглядывая проход с обратной стороны. Здесь он тоже выглядел черный дырой. — Поди пойми: то ли в гости приглашают, то ли на страшный суд.

— Или в чистилище, — прошептала я и поинтересовалась — Кто такой Генка?

— Недоразумение! Вашему Михаилу фору даст. Ой, простите Злата Васильевна. Но каждый человек имеет право на свое мнение.

Злата на выпад Светы предпочла не отвечать, но губы поджала. Хорошо, хоть Михаил не расслышал, будучи занятым — отбивался от кулачков хромающей Варвары.

Слой Златы Васильевны оказался деревенским двором с деревянной избой, баней и постройками для птиц и скота. Всё старое, но аккуратное, ухоженное. Под ногами, не обращая на нас внимания, сновали белые и рыжие куры. Крупный петух сидел на заборе и, прикрыв один глаз, деловито наблюдал за происходящим.

— Сколько их тут? — изумилась Варя. — У бабушки в деревне их много было. А еще индюк! Злющий! Один раз меня на поленницу загнал!

— Не считала, девонька, — улыбнулась Злата. Ей пришлось по душе деревенское детство балерины. — А яйца как несут! Диву даюсь!

— Настоящие? — ляпнула я, поздно заметив, как Света делает большие глаза.

— А то!

— Злата Васильевна трепетно относится к своему хозяйству, — донесся до ушей запоздалый шепот девочки.

Хозяйка усадила нас обедать прямо во дворе. Стол ломился от еды, простой, но вкусной: пшеничных лепешек, парного молока, сметаны, в которой стояла ложка, рассыпчатой картошки. Взирая на все это изобилие, мы напрочь забыли о недавнем чаепитии у Светы.

— Что с дверью-то стряслось? — спросила девочка, когда все объелись. Или почти все. Михаил отложил деревянную ложку с тоской в глазах. И как в него влезает?

Злата тяжко вздохнула и принялась рассказывать. Между красочными эпитетами вроде "лодыря", "колоды" и известного нам "балбеса", перемежающимися просьбами простить дурака окаянного, мы сделали вывод, что женщина приютила парня не просто по доброте душевной. Отрок восемнадцати годов напоминал ей сына-охламона, не умеющего шага ступить, чтобы не напороться на неприятности.

— Генка нашептал двери, чтобы не пускала гостей сразу, а сначала стращала для надежности. Теперь она искрит и морозит, — объяснила хозяйка, постучав мощным кулаком по столу. — Уговаривать придется, чтобы не занималась самодеятельностью. Она, видите ли, во вкус вошла!

— Что такое Перепутья? — спросила Варя, когда у Златы закончились ругательства в адрес негодника Генки и отбившейся от рук двери.

Облик хозяйки мгновенно изменился. Подобралась, посуровела.

— Уверена, что хочешь знать, девонька?

Балерина стушевалась, не посмела ответить. Вместо нее откликнулся Михаил.

— Конечно! — заверил он. — Варя сказала, без Перепутий отсюда не выбраться. А я домой хочу. У меня там невеста осталась.