Перепутья Александры (общий файл)

— Кем вы себя возомнили? Богом?

— У меня нет мании величия. Я предпочитаю наблюдать и изучать. Вмешиваюсь редко — исключительно в рамках эксперимента. Но что-то я разоткровенничался. Итак, сделка. Я вновь открою выход. Есть два варианта. Вы станете проводником для брата, бедняги Макса и Лидочки, которую я готов отдать в качестве бонуса. При другом раскладе все трое останутся тут. Максимушка навсегда, остальные — как получится. Вы же уведете этого очаровательного юношу, — дед, хитро прищурившись, кивнул на скованного цепями Дмитрия. — Решайте, Александра. Он или они.

Меня поглотила дикая ярость. Почти звериная. Затмила сознание, обожгла внутренности, перед глазами поплыла кроваво-красная субстанция — густая и тягучая. Дед и меня сделал частью упомянутого эксперимента!

— Я вас убью. Не сейчас. Но однажды.

Угроза не впечатлила Василия Петровича.

— Я старый человек, дорогая. Если вы в будущем станете причиной моей смерти, я не сильно огорчусь. Не многие могут похвастаться, что прожили свой век столь увлекательно и необычно. Зато вам придется несладко. Полагаете, легко жить, зная, что ответственны за чью-то гибель?

— О вашей смерти я не стану сожалеть. Вы — чудовище. И лжец. Ваше предложение — обман. Я не могу прикоснуться к Максу. Он высасывает чужую жизнь.

Дед театрально покачал головой, мол, какая я недальновидная.

— Исключительно вашу жизнь, дорогая. Молодая здоровая девушка, гуляющая по Потоку понарошку — идеальная подпитка для умирающих пленников. Остальным прикосновения не причинят вреда.

Старик дунул на ладонь, выпуская из пальцев знакомую серебристую ленту — ту, что через несколько секунд превращается в витиеватый дым. В Белый Дым — "дверь" из закольцованного мира. И комы. Он поднялся ввысь игривыми спиралями, потянулся в небо, приглашал внутрь, обещая, что там — настоящая жизнь.

— Решайтесь, Александра, — поторопил Василий Петрович.

Но я не могла ни шевельнуться, ни заговорить.

Существует ли вообще верное решение? Может, оно заключается в бездействии?

— Он прав, Саша.

Голос Дмитрия громыхнул раскатом в чистом небе, способным расколоть череп.

— Есть лишь один правильный выбор. Вы это знаете.

— Не смейте!

— Вы знаете, — повторил Дмитрий с теплой грустью. — Вы никогда не простите себе их смерть.

Я истерически расхохоталась.

— А вашу?

Дым бледнел с каждой секундой. Таял, вместе с отведенным временем.

Второй попытки не будет.

— Старик — наблюдатель, а не убийца. Саша, поступите правильно! Обещаю, мы увидимся.

Не знаю, чем бы все закончилось, если б не маленькая Лида. Громкий плач разрезал наэлектризованный страхом воздух. В детских глазах отразилось горе. Наверняка, так же смотрят на взрослых её дочки, оставшиеся одни в огромном реальном мире. Без тени надежды.

— Вова, подними Макса, — скомандовала я. — Лида, подойди ко мне.

— Ступай, дитя, не бойся, — старик подтолкнул девочку в спину.

Она пошла. Медленно, не понимая, кого из нас боится больше. Я походила на ведьму — злую и всклоченную. На моем фоне старик выглядел добрым дедушкой. Я краем глаза наблюдала за сводным братом, видела, как сильно он боится прикоснуться к Максу. Но все обошлось, Вова без последствий перекинул мальчишку через плечо.

— Торопитесь! — тревожно крикнул Дмитрий.

Мы четверо остановились возле блеклого Дыма. Вова с надеждой глазел на меня, Лида прятала за спиной дрожащие ладошки. Я медлила. Смотрела на Дмитрия и жаждала променять три жизни на одну.

— Саша, скорее! — взмолился парень. — Макс умирает!

Мальчишка захрипел и закатил глаза. Конец настал. И здесь. И в палате. Ещё чуть-чуть, и лечащий врач сообщит Кондратьеву печальную весть на мобильный, и выйдет к родственникам. Сдержанный и хмурый.

Я коснулась плеча Вовы. Он сделал шаг. Другой. Почти бесстрашно. Только крылья носа подрагивали от частого дыхания, и спирали Белого Дыма отражались в стеклах очков. Едва брат с Макаровым исчезли, я бесцеремонно втолкнула следом упирающуюся со страху девочку.

Грозно обернулась.

— Уж не сражаться ли собрались, дорогая? — процедил Василий Петрович насмешливо. — Ваше время на сегодня истекло. Прощайте. Я сделаю всё, чтобы наши пути больше не пересекались. Но следить буду пристально.

Поле зашаталось, потеряло краски. Мой отчаянный вопль огласил десяток слоев. В последнее мгновение в Потоке я услышала слова старика, обращенные к Дмитрию.

— Зря ты дал обещание. Сам понимаешь, сдержать его не удастся...

Очнулась я в палате — крепко прижатая к стене. Сильные руки доктора Кондратьева не давали шевельнуться. Эскулап требовал успокоиться, убеждал, что я вернулась домой, и мне ничего не угрожает. Я затихла вмиг. Но не стараниями врача. Опутанный проводами Вова изумленно смотрел в нашу сторону, и я могла поклясться, что вижу в глазах отражение Белого Дыма.

Секунду спустя зазвонил телефон Кондратьева.

— Ответьте, — пролепетала я. — Вам скажут, что Макаров тоже очнулся.

— Тоже? — заведующий проследил за моим взглядом и ахнул.

— Звоните Свете, — велела я, когда он закончил говорить с ошарашенным лечащим врачом Макса. — Старик захватил Дмитрия... Нужно что-то сделать... Понимаете? Нужно!

Но ничего не вышло. Слепая девушка вернулась из Потока ни с чем. Раньше она находила Дмитрия без труда, но сегодня и следа не почувствовала. Парня стерли из закольцованного мира школьным ластиком.

"Это ты виновата!", — звучал Светин голос в ушах, пока ехала домой в сумерках. — "Ты его убила! Убила!"

Я, действительно, стала убийцей в тот страшный вечер. Измученная и оглушенная горем, поздно увидела тень, шагнувшую под колеса. Визг тормозов навеки врезался в память. Вместе со светом мигалок в темноте, кровавыми разводами на лобовом стекле и изломанной фигуре на асфальте...

* * *

Настоящее время

Утро царапнуло виски ноющей болью, надавило на глаза, в голове замелькали обрывки прошедшей ночи. Слепящие огни, переполненный танцпол, барная стойка и бокалы с вином, сменяющие друг друга, как солдаты на посту. А ещё лицо Вадима с хмельной блаженной улыбкой на манящих губах.

— Чтоб тебя! — взвыла я, резко садясь на постели.

Память прорисовала дополнительные детали, напомнив, что ночь не закончилась в клубе.

— Блин! — в запале чувств я едва удержала простынь и, прижав её к горячему телу, исподлобья глянула на парня, устроившегося в кресле. — Как ты это допустил?

— Ну...

Пока Вадим задумчиво чесал лоб, я боролось с искушением запустить в него старым будильником. Посмотрите на него: расселся по-хозяйски! В расстегнутой рубашке! И кошку мою на коленях устроил!

— Во-первых, ты была крайне настойчива, — наконец, изрек тот, кого я ещё несколько часов назад называла другом. — Полночи твердила, что мы идеальная пара. Мол, не придется притворяться друг перед другом и делать вид, что мы лучше, чем есть. Во-вторых, я тоже человек. Из плоти и крови. Не устоял. Кстати, я кофе сварил. Будешь?

О! Давно я столь громогласно не требовала от парней покинуть пределы квартиры. Или для начала спальни, дабы иметь возможность одеться. Едва Вадим с Леськой на руках отправился на кухню, замолотила ногами по матрацу. Руки чесались разнести всю комнату. А лучше — целый мир! Пусть и не настоящий, а слой в Потоке.

Из зеркала в ванной глянула истинная ведьма. Слегка потрепанная и разрумяненная. Спутанная рыжая копна свидетельствовала, что я побывала на шабаше. Глазища сверкали темной яростью. Дополняли картину кровожадно сжимающиеся зубы. Ох, прибить бы себя! За неизлечимый идиотизм. Как, спрашивается, исправлять ситуацию?

— Ты ведь не собираешься делать вид, что ничего не произошло? — поинтересовался Вадим настороженно, когда я предстала перед ним готовая к выходу, и объявила, чтобы, уходя, захлопнул дверь. — Это будет ребячеством.

Хорошо, что он не сказал "глупостью", иначе пришлось бы отстирывать одежду от кофейных пятен. Или швы на лоб накладывать. Отвечать я не стала, позорно ретировалась из собственной квартиры, присвоив проблеме статус ожидания и поставив в очередь других не менее глобальных задач.

К слову, одну из них мне как раз предстояло обсудить с Семенычем. Ту самую, от которой я вчера старательно бежала не без помощи "друга".

— Что стряслось? — поинтересовалась Любаша, пока я изучала последние данные в электронных картах "своих" пациентов. Показатели Кирилла радовали непривычной стабильностью. Зато Алиса угасала огоньком на злом ветру.

— С чего ты взяла, что мне есть чем поделиться? — проворчала я, проверяя дозировку особого препарата, введенного накануне мальчику. Концентрации лекарства в организме хватало для непродолжительного контакта.

— Нос неприлично задран, — медсестра скорчила дурашливую гримасу. — Ты всегда так делаешь, удирая от проблем.

— Начальство у себя? — не позволила я Любе развить тему.

— Главный вызвал, хочет, чтобы Павел Семенович на конференции выступил,— медсестра закатила глаза, и я сделала вывод, что ругался шеф долго и громогласно.

Время шло, а некоторые вещи в отделении оставались незыблемыми. Например, нелюбовь заведующего к совещаниям и индивидуальным беседам с руководством клиники. Я хихикнула. Ну-ну. Терпения главврачу на нелегком поприще убеждения ценного сотрудника. Семеныч быстрее сам в кому впадет, нежели позволит вытащить себя на трибуну.

Внешний вид Кирилла порадовал. От глубоких кругов под глазами осталась лёгкая тень. Щеки приобрели едва заметный розоватый оттенок. Бедный ребёнок, по-прежнему, находился в опасности, однако одну битву мы выиграли, Страх с четырёхглавым чудовищем не могли высасывать из мальчишки жизненные силы.

Заблокировав дверь, чтобы избежать ненужных вопросов о "нетривиальных" действиях, я шагнула в закольцованный мир. Убежище встретило привычным солнечным светом, шумом волшебного прибоя и приветливым ржанием, но, как ни странно, в небе. Пляж накрыла крылатая тень, и четыре копыта врезались в песок.

— Предатель, — с притворным негодованием покачала я головой, разглядывая смущенную морду Поточной животинки и покрасневшее лицо притихшего мальчика. — Развлекаетесь?

— Простите, — Кирилл съехал с коня, не успел Рыжик распластаться на песке. — Я раньше не видел крылатой лошади. Не удержался. Когда мы летели вместе, я ничего толком не разглядел.

— Как самочувствие? — поинтересовалась я примирительно.

— Отлично, — заверил мальчик. — Но еда кончилась.

Едва появилась новая провизия, Кирилл пулей ринулся к столику и принялся запихивать в рот всё подряд. Я хотела посоветовать прожевывать пищу, прежде чем глотать, но махнула рукой. Пусть есть, как нравится. Главное, аппетит появился.

— Лети, — шепнула я Рыжику, поймав просительный взгляд.

Конь подустал быть нянькой и рвался на волю — по своим лошадиным делам.

— Кирилл, — обратилась я к мальчику, едва он дожевал последний кусок сочного белого мяса и запил его соком. — Ты меня почти не знаешь и...

— Вам доверят Сироб, — ребенок доверчиво улыбнулся. — Можете звать меня Кир.

— Поговорим? — я кивнула на удобные кресла у воды, наколдованные несколько лет назад. Сироб, значит. То-то в голове ассоциации со сладостями крутились.

— Поговорим.

Сказочный пейзаж действовал успокаивающе — голубизна воды и неба, сливающиеся на далеком горизонте. До нас не долетали брызги, но мы ощущали свежеть, будто сами погрузились в мягкую воду. Я притянула ноги к себе, расправив длинное платье. Кирилл развалился, полулежа, и щурился на переливающие волны.

— Почему слон?

— Из-за глаз, наверное, — мальчик смешно почесал лоб. — У меня была похожая игрушка. Раньше. Её потеряли во время переезда. Мне нравились глаза того слона. Живые. Очень умные и добрые, но грустные. Совсем, как у Сироба.

— Кто он?

— Друг семьи. Доктор.

— Лечил тебя? — я спрашивала аккуратно, чтобы не спугнуть — чувствовала: в руки попало целое сплетение нитей. Нужно лишь осторожно потянуть.

— Нет. У него особые пациенты. Место, где он работает, называют сумасшедший дом. Но Сироб не любит, когда так говорят. Он это... — мальчик задумался, вспоминая слова взрослых, — старается смягчить действительность. Он тоже мог стать плохим — из-за ноги. Сироб хромой с детства. Но это его не озлобило. Вот.

— Хромой?

Мне понадобилась вся хваленая выдержка, чтобы не заорать от переизбытка чувств. Таких совпадений не бывает. Улетая с Кириллом от слона, я видела, что мужчина, в которого тот превратился, белокур. Как и таинственный мальчик, игравший в Потоке с Вовочкой. Мальчик, повредивший ногу, доказывая состоятельность старшим ребятам в ответ на злые насмешки.

— Сироб ходит с тростью, — добавил Кирилл.

— Откуда такое странное прозвище?

Мальчик засмеялся.

— Все удивляются. Но это же просто. Произнесите наоборот.

Я задумалась на несколько секунд — не видя слов на бумаге, труднее сориентироваться. Произнесла и громко хлопнула себя по лбу. Вот и ответ. Он лежал на поверхности. Запомни я прозвище с первого раза, Семеныч бы догадался, в чём подвох.

— Откуда взялось чудовище?

Кирилл закусил губу. Глаза, в которых мгновение назад отражалось синее море, почернели.

— Он всегда рядом. Всю жизнь. Никто не спрячет. Пока он жив.

— Кто-то из родственников? Отец?

— Нет, — мальчик нехотя мотнул головой. — Дед. Кошмарный тип. Мама его боится, папа не связывается. Он и тут до меня добрался!

Я вздрогнула. Лоб покрылся испариной, дыхание участилось. Перед глазами встало поле, по которому мы — я, Варя, Михаил и ещё один человек (или призрак) — ходили кругами и разговаривали о важных вещах. Этот эпизод семь лет назад показали странные экраны, к которым привел Боря.

" ...через несколько месяцев впервые стану дедом. Считайте меня сентиментальным стариком, но я мечтаю понянчить внука"

Я с сочувствием посмотрела на печального мальчика. Ему двенадцать. Подходит.

— Как зовут твоего деда, Кир?

— Василий Петрович Янушев. Он начальник Сироба, кстати...

Глава 18. Перезагрузка

Семь лет назад.

Я лежала на измятых простынях и смотрела в распахнутое настежь деревянное окно — прямиком в покрытое пушистыми облаками небо. По радио звучала песня "Двери в небеса", показавшаяся сегодня невероятно длинной. Шторы отсутствовали. Сорвала их два дня назад в порыве устроить в квартире генеральную уборку. Но желание иссякло слишком быстро. И тюль, и "темнушки" валялись переплетенной грудой в ванной. Вместе с ворохом грязной одежды. Стирка откладывалась и откладывалась. Впрочем, как и всё на свете.