Перепутья Александры (общий файл)

Вторым моим помощником стала медсестра Люба Трофимова, когда-то поившая меня по вечерам чаем в этом самом отделении. К моему стыду, я потеряла связь с Любашей с того дня, как она сообщила о смерти Вари. С другой стороны, какие у нас тогда могли быть точки пересечения?

— Тсс! — приложила она палец к губам, когда мы столкнулись в коридоре, и проговорила шепотом. — Дежурю ночью. Приходи, обсудим план военных действий.

Любина помощь и психологическая поддержка оказались неоценимыми. Она возвращала на место документы, вылавливая их в самых неожиданных местах, скидывала смс-ки, сообщая, где прячутся "партизаны" — нужные мне доктора, а заодно места дислокации главного противника, дабы избегать открытого огня. В итоге работа продвигалась, пусть медленно и со срывами.

— Ненавижу! — ругалась я в одну из ночей, обнаружив, что пациенту, родных которого удалось уговорить на экспериментальное лечение два дня назад, не начали вводить препарат. — Мы же пытаемся добиться одного и того же! Зачем ставить палки в колеса?!

— Не сердись, Сань, — Люба подсунула чашку с какао. — Семеныч — нормальный мужик. Просто все пять лет, что тут работает, постоянно конфликтует с начальством, а ты под обстрел попала.

— Неудивительно, — проворчала я, вдыхая аромат любимого с детства напитка. — Он кого хочешь до ручки доведет.

— Не со зла, говорю ж тебе! — вспылила Люба. — У него тоже на уме эксперименты. Твердит, есть способы безнадежных больных из комы выводить, но руководство слушать не хочет. И вдруг ты со своими исследованиями. От горшка два вершка, уж извини за выражение, а перед тобой расшаркиваются. Ты бы тоже не обрадовалась.

— Какие эксперименты? — подалась вперед я.

— Шут его знает. Я не вникала. Но чует мое сердце, он их тайно проводит. К Макарову зачастил из 341-ой. Стоп! — Любаша звонко хлопнула себя по лбу. — Сань, я этого не говорила, поняла?

Я энергично закивала, прикладывая руки к груди, мол, не подставлю ни в жизнь!

Однако Любины слова меня заинтересовали неимоверно. На следующий день, раздобыв карту Макарова Максима Ивановича двадцати семи лет отроду, я принялась изучать историю болезни. Она была банальной и глупой. Травму головы, приведшую к коме, пациент получил во время драки в баре. Интересно, почему Кондратьев заинтересовался именно этим больным? В отделении около десятка коматозников. Судя по карте, шанс, что Макаров очнется, фактически нулевой.

На разведку я все же решилась. Поздним вечером, когда основной персонал покинул здание, а дежурные ушли пить чай, я проникла в 341-ю палату, дабы лично взглянуть на особенного пациента. Пялилась то на Макарова, то на приборы минут пятнадцать. Парень, как парень. Хорош собой, хотя и не в моем вкусе. Тонкие губы, безвольный подбородок. Лежит себе тихо, подключенный к машинам, не фиксирующим необычных показаний. Стандартные цифры, говорящие о том, что жить драчуну осталось недолго.

Костеря себя за излишнее любопытство, я собралась покинуть палату, как вдруг меня дернуло подойти к Макарову ближе. Не понимая, что творю, я занесла ладонь над лбом парня. Ей-богу, как экстрасенс, пытающийся нащупать энергию космоса. Я представила себя со стороны и прыснула со смеху, но внезапно замолкла, не в силах пошевелиться. Меня пронзило током, тело натянулась струной, ладонь, словно магнитом, притянуло ко лбу Макарова — всё ближе и ближе. Секунда, и перед глазами замелькали картинки, словно обрывки видео, сменяющие друг друга с бешеной скоростью. Кажется, на них были люди, но поклясться я бы не рискнула.

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, а сердце сошло с ума от безудержного стука. Но все попытки остановить безумие закончились провалом. Рука не желала подчиняться. Скорость картинок нарастала, напряжение в теле тоже. В ошалевшем мозгу мелькнула мысль, что еще чуть-чуть, и я рухну замертво, не выдержав перегруза. В глазах появилась чернота, и я мысленно попрощалась с жизнью.

Спасением, как петушиный крик, прогоняющий поутру нечисть, стал звонок мобильного. Звук разрушил чары, снял притяжение, и я повалилась на пол, не чувствуя ног. Силы полностью покинули меня, словно кто-то подчистую высосал из тела энергию. Не хватало воздуха, перед глазами мельтешили темные пятна, в ушах звенело. Понадобилось ещё минуты две-три, чтобы сообразить, что уши ни при чем. Кто-то очень настойчивый без перерыва набирал номер моего сотового.

— Да? — пролепетала, не разобрав имя звонившего — взгляд не желала фокусироваться.

— Саша, ты где?! Почему не отвечаешь?! — оглушил взволнованный папин голос, отозвавшись жутким эхом в голове. — Ты слышишь?!

— Да, — это короткое слово далось с трудом.

— Срочно езжай в больницу! — велел отец. — Мы скоро там будем. Вова попал в аварию, — на том конце явственно послышался тяжелый вздох. — Дела очень плохи, Саша...

...Спустя четырнадцать часов я стояла в коридоре, навалившись на стену, и старалась не пропустить ни слова из перепалки отца с Кондратьевым. Задачу усложняли громкие рыдания Аллы на плече Вадима, чувствовавшего себя в роли няньки неловко. Не помогала и слоновья доза успокоительного, вколотого мачехе заботливой Любой.

Ночь показалась бесконечной каждому из нас, и пришедший ей на смену новый день не подарил ни хороших новостей, ни надежды на благополучный исход. Вове закончили делать операцию на рассвете, нейрохирурги вынимали осколки кости, попавшей в мозг. Такое случается при переломе черепа. Давать информированное согласие на хирургическое вмешательство пришлось отцу, Бастинда не проявляла способности принимать решения.

Папа не задавал лишних вопросов, понимая критичность ситуации, хотя обычно не соглашался на медицинские манипуляции, пока не выслушивал мнения хотя бы двух врачей, причем непременно светил отечественной медицины. Теперь же потребовал пригласить специалистов из других клиник для консультации, что крайне не понравилось Кондратьеву, в отделение которого Вову перевели после операции. Она прошла без осложнений, но сводный брат впал в кому.

Доктор, возможно, не стал бы отказывать отцу, но за прошедшую неделю наше семейство во главе со мной, набило у него такую оскомину, что просьбу он воспринял не иначе, как личное оскорбление. Последнее слово осталось за главврачом, в планы которого не входило портить отношения ни с нашей компанией. Глава клиники заверил, что папино пожелание исполнят в ближайшее время. Кондратьев вынужден был стерпеть обиду и удалиться, но прежде доктор скользнул хмурым взглядом по моему уставшему лицу. Если он искал злорадство, то не обнаружил и намека на него. Единственная мысль, теплившаяся в моем измученном мозгу была о кровати, в которую я желала свалиться, чтобы поспать.

Желание исполнилось спустя час, когда я поехала домой, покинув папу, Аллу и Вадима в ожидании консилиума. Едва голова коснулась подушки, я провалилась в глубокий сон, и впервые за пять лет увидела Поток. Рыжая крылатая лошадь неслась галопом по кромке морской воды, поднимая брызги. Она спешила ко мне, чтобы поприветствовать. Или что-то сообщить. Я не знала, чего хотела поточная животинка, но очень обрадовалась компании, а, заглянув в черные проницательные глаза, испытала прилив сил.

...Утром следующего дня состоялся новый неприятный разговор с Кондратьевым. Доктор отправил на мои поиски молоденькую медсестру. Я сидела в Вовиной палате. Алла не хотела оставлять сыночка без присмотра, и папа попросил меня пойти на уступку. Сама я не проявляла желания опекать сводного братца. Наоборот, жутко злилась на него. Вот до чего довели Вовины выходки! Надо было додуматься, чтобы пьяным сесть за руль! Хорошо хоть на крыльце подъезда, которое он протаранил на огромной скорости, никого в поздний час не оказалось.

— Вы собираетесь использовать новый препарат в лечении брата? — спросил Кондратьев в лоб.

— Не исключаю такой возможности, — деловито отозвалась я, не понимая смысла провокации. Глупо назначать экспериментальное лечение нестабильному пациенту после тяжелой операции. И добавила. — Но через несколько дней.

Кондратьев не отреагировал и сменил тему.

— Сколько вы ей платите? — спросил он, окончательно вогнав меня в ступор. — Я у нее тоже спрошу, просто интересно сравнить показания.

— Кому? — я потерялась в догадках, ежась под пронизывающим взглядом доктора.

— Трофимовой, подрядившейся вам в шестерки.

— Что-о-о? — я вытаращила глаза. Потрясло не раскрытие "сговора", а подозрения в подкупе. Люба любого взашей выставит, предложи он взятку, и накостыляет вдогонку на всю оставшуюся жизнь.

— Вы все грамотно рассчитали. Нашли мать-одиночку, которая с трудом сводить концы с концами. Удивлен, что Трофимова поддалась на искушение, но, видимо, я недооценил ваши вредительские навыки.

— Вам не приходило в голову, что Люба помогает по доброте душевной? — спросила я, сожалея, что накликала неприятности на голову замечательного и доброго человека.

— С чего бы она стала это делать ради незнакомой девицы? — криво усмехнулся Кондратьев.

Я посчитала правду единственным способом отвести от Любаши беду.

— Мы познакомились в этом самом отделении. Около шести лет назад. Я лежала тут. В коме. Не верите, посмотрите архивные записи, — не дожидаясь ответа, я гордо прошагала к выходу, но на пороге не утерпела и бросила новое ядовитое замечание. — Хотите сравнить показания? Отлично! Спросите Любу о взятке. Не успеете понять, что на вас упало!

* * *

Настоящее время

Я с грустью вглядывалась в детское лицо с ввалившимися щеками. Кожа, обтягивающая череп, стала настолько бледной, что казалась почти прозрачной. На ее фоне круги под глазами воспринимались глубже, а темные курчавые волосы, обрамлявшую голову — иссиня-черными. Хотелось коснуться губами неестественно-белого лба, погладить жуткие узоры от бесконечных уколов на руках и прошептать:

"Очнись, маленький принц".

Но это не сработает. Не помогут ни старания докторов, ни высококлассные методы лечения. Мальчик не откроет глаза, пока не пройдет до конца лабиринт из воспоминаний, удерживающих сознание в закольцованном мире — притягательном и опасном, умеющем исполнять желания, но безжалостном и безразличном к тем, чье время истекло.

Я много повидала здесь за семь лет: смерть, боль, слезы. А еще ожидание конца. Того, который непременно наступит — так или иначе. Сначала много плакала втайне от шефа, хотя он, наверняка, догадывался о моих срывах. Потом обросла кожей, все больше затвердевающей с каждым годом, научилась не пропускать чужую боль через себя, в чем-то стала циничной. Но дети... Дети, по-прежнему, легко пробивали броню и касались маленькими незапятнанными душами сердца, исколотого иглами вины.

Я сделала глубокий вдох, поднесла ладонь ко лбу Кирилла, но не коснулась, оставив расстояние около пяти сантиметров. Нужно торопиться, пока подпитка (коктейль из лекарств, созданный шефом) действует. Я приняла смесь, чтобы просканировать друга Семеныча, но ее концентрации в крови должно хватить и для "посещения" мальчика. Поверхностного, разумеется. Чтобы по-настоящему войти в Поток, одной подпитки мало. Притяжение не заставило себя ждать, и ладонь застыла над лбом больного ребенка, как приклеенная. Чувствуя рост напряжения в теле, я прикрыла веки, давая возможность мозгу сфокусироваться на нужных картинках в цветном калейдоскопе, мелькающем перед глазами.

Страх. Всепоглощающий, не позволяющий дышать полной грудью, пронизывающий насквозь каждую клеточку. Боль. Она сковывала сердце льдом, не давала сознанию шанса найти в коридорах воспоминаний светлые пятна. А еще глаза. Восемь глаз четырехголовой твари. Умные глаза, заглядывающие прямиком в душу, минуя все барьеры. Порождение кошмара наслаждалось ужасом ребенка, купалось в его отчаянье и жаждало получить больше власти. Это не являлось сверхзадачей. Кирилл преподносил себя на блюдечке, не пытаясь бороться.

Приступ тошноты, грозящий вывернуть желудок наизнанку, пришел раньше, чем ожидалось, но я без сожаления прервала сеанс, так как узнала, что хотела. Отточенным движением перевернула ладонь и ловко сжала в кулак, молниеносно растворяя притяжение.

— Как он? — спросил Семеныч, прислонившийся к стене у двери. Я заметила, что он вошел во время "контакта" с мальчиком, но не отреагировала.

— Опять тварь, — бросила я, морщась от отвращения. — Она стала сильнее.

— Плохо, — шеф потер лоб. — К выходным отец прекратит "эксперимент".

— Сегодня понедельник, — протянула я, нарочно играя на нервах начальника, и добавила перчинки. — Почти ночь.

— Я тоже умею пользоваться календарем! — повелся на провокацию Семеныч. — И вообще... Тьфу! Александра, прекращай свои штучки! У меня к тебе, между прочим, разговор серьезный! Идем, — кивнул он на выход, вспомнив, что надрывает горло в месте для этого не предназначенном. — Я принял решение, — сообщил шеф, когда мы вышли в пустой коридор, раскрашенный алыми бликами уходящего солнца. — Ты возвращаешься к работе. Извинений не будет, потому что я не выяснил, что творится с Алисой, и как с этим связана ты. А связь на лицо, не пытайся отрицать.

— Я и не...

— Ты не будешь работать с Коледовой, — шеф поднял вверх ладонь, предвосхищая новые возражения. — Саша, ты меня вообще слушаешь? Я не сказал, что МЫ прекратим заниматься девочкой. ТЫ больше близко к ней не подойдешь. По крайней мере, в ближайшее время.

Я замерла с открытым ртом, пытаясь сообразить уставшим мозгом, к чему клонит начальник. Интересная постановка вопроса получалась — если я не буду искать в Потоке Алису, тогда... тогда... Ах ты пропасть! Ну казнь египетская!

— Светка согласилась, да? — кулаки уперлись в бока. — Это вы уговорили её вернуться или сама захотела?

— Я убедил ее помочь, — Семеныч говорил мягко, нутром почуяв, что озверела я с пол оборота и успела достичь точки кипения. — С большим трудом, к твоему сведению. Она будет приходить к нам три раза в неделю. Продолжит поиски девочки. Если доберется до нее, подключим тебя, — пояснил Семеныч. Крякнул и огорошил еще одной новостью. — С Кириллом по возможности будете работать вместе.

— Что-о-о?! — кипящий чайник внутри принялся бушевать и плеваться кипятком во все стороны. — Значит, приставляете шпиона?!

— Наблюдателя! — гаркнул шеф, пойдя багровыми пятнами. — Глупая, самодовольная девчонка! Пораскинь мозгами, наконец! Если твои доводы верны, и ОНИ объявили войну, Поток для тебя становится опасен. Я знать не буду, если дела пойдут наперекосяк. Света сможет наблюдать, и, в случае угрозы, сообщить мне, а я сразу выведу тебя на поверхность. Это предосторожность, способ подстраховать тебя, а не навредить.

Я молчала, не представляя, что ответить начальнику. Его доводы звучали здраво. Учитывая последние события, Поток мог расправиться со мной в два счета. Катком переехать, к примеру, или трактором "Беларусь". Вообще-то, я утрирую. С тяжелой техникой, объявившей сезон охоты, я разберусь с закрытыми глазами. Вот с Пеленой сражаться не получится.