Перепутья Александры (общий файл)

Трагедия, разрушившаяся Златин мир, стряслась в день, когда её отпрыск получил диплом юриста. Отмечая оное событие на даче сокурсника, новоявленные специалисты ночью искупались в реке. Даниилу не повезло. Прыгая в воду, он ударился головой о железяку на дне. Умер через сутки в больнице. Злата последовала за сыном на сороковой день после его смерти. Пошла топиться в ту же реку. Ее почти безжизненное тело извлекли из воды прохожие. К несчастью, они не сумели сделать это быстро, и кислородное голодание вызвало кому...

Я отложила документы, чувствуя горечь. Прояснилось всё. И забота Златы о Генке, и нежелание возвращаться домой. В реальном мире её никто не ждал. Она намеренно оставалась в Потоке. В ожидании конца, помогала другим. Тем, кому было ради чего возвращаться. Таким, как я или Света. Остальным советовала воплощать мечты в закольцованном мире, раз за гранью шансов не осталось.

Наверное, в решении Златы был смысл...

Собираясь домой, я вспомнила о доставшем Любашу телефоне и проверила пропущенные звонки. Наверняка, звонила Бастинда. Только она способна на подобную навязчивость. Однако все десять раз мой номер набирал папа.

— Который час? — спросила я Любу, раздумывая, прилично ли перезванивать родителю.

— Полночь доходит, — отозвалась медсестра. Она тактично не спрашивала, что за бумаги я читала, хотя и извелась от любопытства.

Я нажала одну из горячих клавиш. Самую первую. По папиным понятиям, время для звонка было допустимым.

— Ты звонил? — поинтересовалась я сонно. Мысли, что стряслось что-то серьезное, я не допускала. Одного коматозника на семью достаточно.

— Саша, где ты была?! — возмутилась трубка папиным басом. — Я не знал, что думать!

— На работе, — меланхолично отозвалась я. — Исследования провожу, помнишь?

— Ты в порядке? — отец сбавил тон.

— Да.

— Уверена?

— Да. Ты собираешься меня расстроить?

— Нет, конечно. Просто хотел убедиться, что всё хорошо...

Я закусила губу и задумалась. Что-то было не так. Папа взволнованно кудахтал надо мной, зато Алла за день ни разу не проявилась, чтобы справиться о здоровье драгоценного сыночка. Мир сошел с ума? Всё по местам расставили действия Любы, перевернувшей страницу календаря. Июль закончился, уступив место последнему месяцу лета.

— Сань, что с тобой?! — перепугалась медсестра, когда я пошатнулась вместе со стулом.

— Ничего, — я закрыла лицо ладонями, чувствуя, что сейчас разревусь.

Поток! Слои! Коматозники! Они настолько завладели моим вниманием, что я потеряла счет дням. Забыла обо всем на свете! О неимоверно важном! Не случайно вчера (о, да, вчера!) папа беспокоился о моем душевном состоянии, а Бастинда не смела тревожить. Потому что 31 июля была очередная годовщина смерти моей матери, о которой я, с головой уйдя в тайны закольцованного мира, не вспомнила!

— Пора заканчивать! — крикнула я, давясь слезами, и швырнула Златины бумаги на пол. — Люба, скажи Кондратьеву,эксперимент закончился. Я больше не приду. Хватит...

* * *

Настоящее время

Порог отделения я перешагивала, думая о непростой судьбе Михаила и собственном псевдогеройском поступке тринадцать лет назад. Поэтому не сразу заметила шефа, поджидающего на сестринском посту.

— С минуты на минуту приедет Света, — оповестил он. — В Поток войдете вместе. Она отправится искать Алису, ты займешься Кириллом. Не спорь! Мне не нравятся показатели мальчика. Страх лишает его последних сил. Ты должна победить тварь. Пока не стало поздно.

— Хорошо, — кивнула я, хотя не представляла, как избавиться от мерзости, мучащей ребенка.

Мы мало знали о жизни Кирилла. Применить обычную тактику (ненавязчиво разузнать подробности) я не имела возможности. Добиться доверия его родителей не получилось. Они и на особое лечение согласились со скрежетом. Отец не желал с нами говорить, подарил неделю и с барского плеча и хлопнул дверью. Мать могла быть более сговорчивой. Но при каждом слове она оглядывалась на мужа, и без его разрешения вряд ли позволила бы приблизиться к себе. Приходилось работать с тем, что есть.

Света, объявившаяся полчаса спустя, вела себя по-деловому. Ни словом, ни делом не напоминала о сложностях в наших отношениях, но и дружелюбия не допускала. Не стала дожидаться, пока я доберусь до Кирилла (в отличие от меня, она попадала к спутнику напрямую, а не через убежище), и отправилась на поиски Алисы. Впрочем, мне Светкино отсутствие было на руку. Без надсмотрщицы работалось легче.

Кирилл выглядел хуже. Мертвецкая бледность сменилась болезненной зеленью. Круги под глазами стали глубже, чернее. Мальчик тяжело дышал, сопровождая каждый выдох неприятным хрипом. Он лежал в неудобной позе, но не пытался перевернуться. Страх почти победил. Оставалось нанести ребенку последний удар, чтобы дать дорогу Пелене. Меня охватила ярость. Я ненавидела Поток за то, что не делал разницы между взрослыми и детьми. Одинаково жестоко обходился с ними.

Кирилл забился в припадке, широко распахнутые глаза посмотрели за мою спину. Резкий поворот, и я сама издала испуганный возглас. Тварь увеличилась в размерах. Раза в три. Возвышалась надо мной уродливой глыбой. Четыре лысых головы покачивались в разнобой. Две угрюмо оглядывали меня, третья нахально ухмылялась, из пасти четвертой капала темная слюна. Уж не мной ли захотело пообедать это убожество? Я поёжилась, хотя опасаться было нечего. Чужие Страхи не могли причинить мне вреда. Зато Кириллу, верившему в реальность происходящего, запросто. Его глаза закатились, изо рта пошла пена.

Счет пошел на секунды. Еще чуть-чуть, и появится черная масса, напоминающая пчелиный рой.

— Не смей! — приказала я ребенку, падая возле него на колени.

Я знала способ не дать Кириллу умереть, но хорошо понимала, чем это аукнется. Я не смогу контролировать обмен энергии и потеряю слишком много. Однако опасность меня не остановила. Я давала зарок, что сделаю возможное, невозможное и даже немыслимое, но больше не потеряю в закольцованном мире ни одного ребёнка. Я обхватила ладонями холодную голову Кирилла. Закрыла глаза и сфокусировалась на слабой ауре, позволяя собственной энергии — ярко алой, насыщенной — перетекать к мальчику.

Истерзанное тело откликнулось и принялось всасывать мою жизненную силу. Так быстро, что я и вообразить не могла. В висках застучало, уши заложило, перед глазами прошли черно-красные всполохи. Я переоценила себя. Руки тщетно пытались оторваться от Кирилла, в голове пронеслась горькая мысль: энергетический обмен не спасет мальчика, а лишь отсрочит неизбежное. Без дальнейшей помощи, ему не выкарабкаться.

— Ненормальная! — оглушил меня детский голос, когда разум почти погас. — Любительница погеройствовать чертова!

Кто-то отлепил мои ладони от головы Кирилла, и, больно ударившись затылком о землю, я приоткрыла глаза. Круглое лицо в обрамлении куцых косичек расплывалось и рябило, но это не помешало разглядеть перекошенные от гнева черты.

— Света, — с трудом прошептали сухие губы.

— Нет, блин, Пелена! — прошипела девочка совсем не по-детски. Реально-то ей было двадцать пять лет. — А тебе чего надо? Убирайся! — прикрикнула она на тварь. — Отвяжись от мальчика, мерзавец!

Я глянула на мучителя Кирилла, силясь разобрать реакцию на Светкину отповедь, но не обнаружила четырехголового чудища. На его месте маячила расплывчатая мужская фигура. Прежде чем моя бывшая подруга вырвала нас из Потока, я услышала хриплый смех и сообразила, что увидела Страх Кирилла глазами слепой девушки.

Глава 13. Побочный эффект

Семь лет назад

Ночь выдалась отвратительная, сон не шёл, душу скребла горечь. Глотнув лошадиную дозу валерьянки, я ушла рыдать в ванную комнату, но помешал кошачий аккомпанемент за дверью. Рыжие девочки сошли с ума от запаха и принялись требовать "напиток". Пришлось срочно утирать слезы и успокаивать кошек, пока соседи не замолотили в стены. Всё-таки ночь на дворе. Точнее, почти утро.

Когда я, наконец, сомкнула глаза, приснилась мама. Точь-в-точь, как в воспоминании на представлении Дунайского. Прядки, выбившиеся из прически, на фоне черной ткани водолазки напоминали огненные нити. Зеленые глаза смотрели печально. На меня и сквозь меня. Я пыталась закричать, коснуться мамы. Но язык прилип к гортани, тело стало каменным. Мама медленно пошла прочь, сливаясь с чернотой. Лишь волосы виднелись в непроглядном мраке ярко-рыжим пятном. Когда оно почти растворилось, сознание грубо вырвала из сна мелодия из шпионского боевика, поставленная на неопознанные номера.

— Что?! — прошипела я раздраженно. Мне было фиолетово, на кого обрушиваю недовольство.

— Немедленно приезжайте! — рявкнул из трубки злющий бас Кондратьева.

— И не подумаю... — обозначила я протест, потирая слипшийся левый глаз.

Но не тут-то было.

— Плевать мне на ваши смены настроения! У нас серьезные проблемы. С вашими больными! Из-за вашего препарата!

До больницы я доехала в рекордно-короткие сроки, нарушив бог весть сколько правил дорожного движения. Не дожидаясь лифтов, застрявших на верхних этажах, пулей преодолела лестничные пролеты и, оттолкнув при входе в отделение ворчащего цербера Галину Степановну, без стука влетела в кабинет Кондратьева. Там с хмурыми лицами сидели папа, Андрей Аверин и Вадим. Доктор не злорадствовал открыто, но сквозь скорбное выражение просачивалось самодовольство. "Победа" оказалась на стороне врача. Состояние троих из пяти моих пациентов резко ухудшилось. Дежурившей ночью бригаде пришлось не сладко. Они почти потеряли одного из больных — юриста-первокурсника. Но, к счастью, обошлось.

— Состояние Макарова и вашего родственника стабильно, — объяснял Кондратьев отцу. — Но препарат им начали вводить позже, побочные эффекты запаздывают.

— Предлагаете прекратить исследования? — папа мрачно посмотрел на заведующего, но тушеваться не стал. Не на того напали.

— Я уже это сделал, — Кондратьев высоко задрал подбородок, намереваясь вступить в перепалку. — Это моё отделение.

— Боюсь, у вас нет такого права, — отец поднялся и теперь возвышался над доктором. — Решать будем я и главврач.

— Но три человека...

— Именно! Всего три! Препарат получают семьдесят человек в разных городах. Ухудшение зафиксировано только, как вы изволили заметить, в вашем отделении. Где гарантия, что побочный эффект не спровоцирован вами? Насколько я помню, Павел Семенович, вы с первого дня противились исследованиям.

— Как вы смеете?! — прорычал Кондратьев, пока я в шоке хлопала глазами и не боялась дышать. — Убирайтесь вон!

— Больница — не ваша вотчина, милейший, — снисходительно заметил папа. — Если главврач даст добро на продолжение клинических испытаний, Макаров и мой пасынок будут и дальше получать препарат. Моя дочь Александра Викторовна и мой сотрудник Вадим Владиславович останутся и проследят за состоянием пациентов.

Я смотрела на папу волком. Дорогой родитель подстраховал меня компанией Вадима, однако не представлял, на какие камни нас двоих кидает. Кроме того, я твердо решила, что мое участие в безумной истории закончилось.

— Найди кого-нибудь другого! — потребовала я, нагнав отца с Андреем у лифта. Вадим кинулся следом и теперь стоял в нескольких шагах позади. Его озадаченный взгляд я явственно ощущала спиной. — Я выбываю из игры!

— Не выйдет, — отрезал папа, расслабляя узел галстука.

— Если дело в доказательствах моей состоятельности, считай, что я никчемная дочь! — глаза защипало от слез.

— Саша, — отец взял меня за руки. — Тебе не нужно ничего доказывать. Ни при каких обстоятельствах. Я хочу, чтобы ты осталась не из-за исследований, а ради Владимира. Извини, что взваливаю на тебя неприятную миссию, но Алла никогда не простит нам, если ты сейчас уйдешь.

— Всё дело в ней? — протянула я гнусаво, в носу ужасно щекотало.

— Мы семья, Саша. Пусть и не идеальная...

Разумеется, я осталась. Не смогла отвернуться от папы, раз он просил помочь сохранить свой брак. Смешно, не правда ли? Меня несказанно порадовал бы его развод с Бастиндой. Но мне всегда было трудно отказывать отцу. Победа осталась за ним и схватке с заведующим. Главврач поддержал идею продолжения эксперимента. Вернувшийся после аудиенции с начальником Кондратьев пыхтел, как паровоз, и смерил нас с Вадимом таким злобным взглядом, что мне захотелось просочиться сквозь стену.

Впрочем, без нового боя доктор не сдался. Последствия его ослиного упрямства нарисовались на пороге отделения через пару часов — в виде Макарова-старшего и семенящей следом Лизы. После короткого, но насыщенного упреками разговора стало ясно — в пациентах у меня остался лишь сводный брат. И тот, скорее всего, ненадолго. В отличие от папы, я начала сомневаться в безобидности экспериментальной терапии.

— Я пыталась переубедить Виталия Федоровича, но этот ваш доктор напугал его до судорог, — жаловалась Лиза, роясь в сумочке в поисках платка.

После ухода несостоявшегося свекра, она утащила меня в кафе. Я не сопротивлялась. Хотелось сделать передышку, чтобы не пойти на Кондратьева врукопашную. Да, наше лекарство теоретически могло нанести вред. Однако дражайший доктор позвонил Макаровым исключительно из вредности. Заботой о Максиме тут не пахло!

— Не бери в голову, — посоветовала я, нервно постукивая пальцами по столу. — Это теперь неважно.

— Ты считаешь, лекарство плохое? — в огромных глазах Лизы отразилось изумление. — Почему не отменила брату? Мне медсестры сказали.

— Отменю, если Вове станет хуже, — пояснила я раздраженно.

И почему я здесь? Могла бы валяться дома в постели. Жаловаться на жизнь Дуське с Леськой, раз Ритка третий месяц торчит в дурацком лагере в лесу. Трудных подростков перевоспитывает. Мне, между прочим, тоже нелегко! Хочу сама плакаться в жилетку, а не быть ею для других.

— Я поговорю с Алевтиной Ивановной! — объявила Макаровская невеста решительным тоном и грозно шмыгнула носом. — В конце концов, последнее слово за ней. Виталий Федорович Максу не отец!

— Что-о-о? — я чуть со стула не съехала. — Они же похожи, как две капли воды!

— Поэтому матушка не устояла, — съязвила Лиза и пояснила. — Виталий Федорович — дядя Максима, родной брат его отца.

— А... а... настоящий где?

— Сбежал, — поморщилась Лиза. — Максу годика полтора было. Решил, что не создан для семейной жизни. Он в рок-группе играл, мотался по стране, но ни денег, ни славы не добился. Звезда! Через несколько лет еще одну семью завел, но опять сделал ноги. Знаешь, — девушка отвела взгляд, — иногда мне казалось, Макс в него пошел. Потому и бегал от ответственности...

В отделение я возвращалась в крайней задумчивости и налетела в коридоре на Кондратьева. Мой локоть пришелся ему между ребер.

— Глаза протирать не пробовали? — огрызнулся доктор сдавленно.

— Чтобы лицезреть вашу самодовольную физиономию? — скривилась я.