Перепутья Александры (общий файл)

Я вздрогнула. Но не от прикосновения. Интонация, с которой женщина произнесла слово "милая", тоже была знакомой до боли.

Мы с племянницей Варвары устроились на диванчике в коридоре. Люба, окинув нас хмурым взглядом, удалилась сдавать смену, велев мне не засиживаться и не забывать про завтрак с процедурами.

— Вы разговаривали с моей тетей в автобусе? — спросила Тамара Даниловна, разглаживая складочки на темно-синей юбке.

— Чуть-чуть, — соврала я. — Понимаете, я помню не все. Многие детали размылись. Но ваша тетя стоит перед глазами, — вот здесь я точно не покривила душой. — Кажется, она сказала, что была балериной.

Я нарочно приписала себе эпизодическую амнезию, дабы иметь возможность выворачиваться из неловких ситуаций, если ляпну лишнее. Не скажешь же племяннице, что бродила с ее родственницей по странному месту под названием Поток, причем, тетка была моложе на пятьдесят с лишним лет. Но расспросить Тамару Даниловну я была обязана. Убедиться, что известная мне Варина биография реальна.

Племянница удивленно вскинула брови.

— Балериной? Это Варвара Дмитриевна вам сказала?

— А что? — насторожилась я, поняв, что все-таки сморозила глупость. — Мне так запомнилось. Кажется.

— Нет-нет, она танцевала, — энергично закивала дама. — Но я потрясена, что тетя вам призналась. Эта тема в семье, мягко говоря, под запретом.

— Почему? — настал мой черед изумляться. Варя любила рассуждать о своей профессии.

— Видите ли, — племянница замялась, тряхнула мелированной головой и продолжила с ожесточением в голосе. — Варвара Дмитриевна в юности была очень талантливой, ей предрекали блестящее будущее в балете. В двадцать три года она получила главную роль в новом спектакле. Но увы. Судьба распорядилась иначе. Главную мужскую партию танцевал ее молодой человек. Не стану называть имени этого индивида, все-таки оно известно в балетном мире, пусть его самого в живых нет, — Тамара Даниловна замолчала, сурово поджав губы.

— Что случилось? — не выдержала я, поняв, что шестая комната показала Варе не возможное будущее, а свершившееся прошлое, от которого точно не убежишь.

— Он ее уронил, — племянница громко шмыгнула носом. — Нет, конечно, не специально. Но то, как молодой человек повел в себя в дальнейшем, я считаю подлостью. Варвара Дмитриевна повредила колено и не смогла больше танцевать. Она и сейчас хромает. А он... этот романтический герой сначала чувствовал себя виноватым, приходил, цветы носил. Потом ему опостылело возиться с девушкой-инвалидом. Уехал в столичный театр, не попрощавшись. Сбежал. Это перед войной было. Их труппу вскоре эвакуировали в глушь, поездил с гастролями по стране, выступал для солдат, для раненых, для женщин тыла. После, в начале 50-х, уехал работать за границу, где и остался до конца жизни. Варвара Дмитриевна так замуж не вышла. Всю жизнь одна прожила. Билеты в детском парке на карусели продавала. Ей сидячая работа требовалась. Из-за больной ноги. Такая невеселая история получилась, Сашенька.

Я молчала. Не знала, как ЭТО переварить, как пропустить через себя и принять ТАКУЮ правду. А еще поняла, что именно тогда увидела в изменившихся Вариных глазах. Не обреченность или мудрость, а память о прожитых годах: крахе балетной карьеры, предательстве любимого, бесконечном одиночестве и горькой старости...

Ночью у меня случился кризис. Температура подскочила выше сорока градусов. Я бредила, лупила врачей и медсестер, брыкалась и кусалась. Звала Варю с Михаилом. Меня пришлось привязать ремнями к кровати.

Полностью я пришла в себя через три дня, когда жар окончательно спал.

— Ты знаешь, где находишься? — спросила бабушка, сидя у моей постели — бледная, с осунувшимся лицом и кошмарными черными кругами под глазами.

— В больнице, — прошептала я плохо слушающимися шелушащимися кубами. В бреду искусала их в кровь.

— Хорошо. А теперь спи.

И я спала. Много. Просыпаясь, начинала с аппетитом есть. Правда о Варе непостижимым образом пробудила во мне желание жить. Я выздоравливала. Душой. Не ломала голову над загадками, преподнесенными Потоком, а приняла случившееся как данность.

Когда до выписки осталось два дня, я нагрянула к Любаше с просьбой. Заранее предвидя бурные протесты, запаслась терпением.

— Люба, я должна знать, — в десятый раз повторяла я упирающейся рогом медсестре. — Понимаешь, должна! Истерик не будет, обещаю!

Но президент был непреклонен. Пришлось уйти ни с чем.

А утром я обнаружила на тумбочку записку. С одним единственным словом: "Приходи".

— Должна будешь всю жизнь, — ворчала Люба, разбирая бумажки на сестринском посту. — Поняла? И только попробуй опять помирать начать! Я тебя, поросенок неблагодарный, с того света достану!

— Ладно. Хорошо. Достанешь, — я соглашалась на все, пусть только скажет, что хочу услышать.

— Никакой Тимофеевой Светы я не нашла. Не было тут никогда такой. Никто по имени Егор в последнее время в отделении тоже не лежал. Был один полгода назад — парень молодой, но тот — сын врача из кардиологии, точно не в детдоме рос. Зато! — добавила воодушевления в голос Любаша. — В автобусе с тобой ехал некий Михаил Гурин. Ему сорок лет. Не знаю твой ли это знакомый, фамилию же ты не знаешь. Но из комы вы вышли в один день. Его, как и тебя, в травму перевели.

— Какая палата?! — задохнулась я.

— 512-я. И только попробуй наделать глупости!

— Ладно-ладно, я поняла, увидимся на том свете! — крикнула я на бегу.

Дверь в нужную палату оказалась приоткрытой. Изнутри доносились два громких голоса. Мужчина и женщина выясняли отношения. Заходить стало неудобно, и я осталась снаружи. Подслушивать нехорошо, но они кричали так громко, что отголоски ссоры докатывались до соседнего отделения офтальмологии.

— Не надо мне помогать! — сердился мужчина. Голос звучал непривычно хрипло, однако я без труда узнала Михаила. — Никакого толка от тебя!

— Ты же не справишься сам! — не соглашался женский голос — усталый и обиженный. — Зачем все усложнять?

— Я тебя не прошу здесь находиться! Иди к своему мужу, пока он опять от тебя не сбежал!

— Тебе обязательно гадости говорить? Не можешь удержаться, да?

— Думаешь, не понимаю, что я для тебя обуза?! Ты же жалеешь, что я очнулся! Спишь и видишь, чтоб я умер!

— Неправда!

— Хватит, не загораживай дорогу!

Послышался странный скрип. Дверь распахнулась и в коридор выехала инвалидная коляска — прямо на меня.

— Не лезь, зашибу! — рявкнул небритый седой мужик с ввалившимися щеками.

Встреть я его на улице, и не признала бы. Глаза злющие, волосы длинные и лохматые, будто в жизни расчески не видели. Люба сказала: ему сорок? Я бы меньше пятидесяти в самом лучшем случае не дала.

— Чего замерла, курица? Отодвинься! — приказал он мне, явно не считая, что мы знакомы.

Я вынужденно посторонилась и наблюдала, как он катит к лифту, выплевывая ругательства направо и налево. Женщина, с которой он спорил, выбежала из палаты, сделала пару шагов вслед, но передумала и с тяжелым вздохом прислонилась к стене.

— Вам плохо? — спросила я, почувствовав, что она вот-вот сползет на пол. — Позвать врача?

— Нет-нет, — быстро возразила та. — Мне бы присесть. А врача не надо. Сердце барахлит, но это давняя проблема. Не страшно.

Я проводила женщину к скамейке у стены и только теперь ее рассмотрела. Сначала я подумала, это тайная подруга Михаила (раз в разговоре шла речь о законном муже), но поняла, что ошиблась.

— Вы его сестра, да? — задала я вопрос в лоб. Выспрашивая племянницу Варвары, я испытывала неловкость. Теперь неуверенность прошла из-за злости на Михаила. — Вы с ним похожи.

— Да, — кивнула женщина. — Мы двойняшки. В детстве были не разлей вода, в юности немного охладели друг другу. А теперь... — она махнула рукой. — Простите, а вы кто?

— Саша Корнеева, — представилась я. — Слышала, Михаил в аварию попал. Я тоже из того автобуса. Хотела его навестить, узнать, как самочувствие. Знаю, мы чужие. Но все-таки после такого несчастья...

— Да-да, понимаю, — глаза женщины увлажнились. — Я Мария. А вас ещё долго продержат?

— Нет. Завтра выписывают.

— Это хорошо. Мишу пока не хотят отпускать. Вы не думайте, Саша. Мой брат неплохой человек. Просто нервный.

— Он из-за аварии в коляске? — вопрос был бестактный, но не спросить я не могла.

— Да. Но не из-за этой, — женщина поморщилась. — Миша на мотоцикле разбился в молодости. Повредил позвоночник. А все из-за глупости. Сам вел себя как последний идиот, испытывал терпение хорошей девушки. Другая давно бы его бросила, а Ларочка проглатывала обиды. В конце концов, и она не выдержала. Нашла себе нового парня — того, который не будет об нее ноги вытирать. А наш оскорбленный Ромео рванул разбираться со счастливым соперником. И не доехал...

— Мне жаль, — прошептала я, не зная, что еще говорят в таких случаях.

— Вот так поломал себе жизнь, — продолжила Мария. Видно, наболело, хотелось выговориться. — Родителей давно в живых нет. Только я у него осталась. Стараюсь, как могу. С ним больше времени провожу, чем с собственными детьми. А он только и знает, что ворчит, — она всхлипнула, достала из кармана платок и промокнула глаза. — Вы простите, что я с вами разоткровенничалась. Устала. Но кому он, кроме меня, нужен...

Ночью я долго не могла заснуть. Досчитав до двухтысячной овцы, оставила попытки отправиться в царство Морфея и перебралась к окну. Пейзаж за ним изменился в лучшую сторону — посыпался первый снег. Я не люблю зиму, но сейчас не могла оторвать глаз от белого чуда. Пушистые хлопья, кружась, падали с темного неба и в свете фонаря оживали, превращались в сказочных существ. Как было бы здорово прогуляться под ними. Раскинуть руки и кружиться, кружиться. Хватать ртом снег и громко смеяться.

Но я в палате. Сижу на холодном подоконнике и из последних сил сдерживаю слезы. Как жаль Михаила и Варю! А я считала свою жизнь — кошмаром. Глупый подросток! Подумаешь, папа вечно занят. Ну и пусть с нами живут мачеха и сводный брат. Я не золушка. Для отца я всегда буду номером один.

Злата знала! Все поняла о каждом из нас, о нашем истинном возрасте. Варе, действительно, лучше в Потоке. Там она может снова быть молодой, здоровой и счастливой. А Михаил! Зачем, зачем я поддалась импульсу? Варвара права, мне не стоило его уводить. В реальном мире он никогда не найдет покоя.

...Утром, собирая вещи, я решилась прояснить еще один вопрос. Глянула на сосредоточенное лицо бабушки, крутящую в руках мою косметичку, и на папину спину у окна. Он в сборы не вмешивался, время от времени поглядывал на наручные часы.

— Пап, бабуль, с тех пор как очнулась, в голове одно имя крутится, — как бы невзначай произнесла я, укладывая в сумку последнюю футболку. — Может, вы знаете, откуда оно? Аркадий Дунайский.

Послышался красноречивый грохот. Бабушка выронила косметичку, к счастью, закрытую, а то пришлось бы собирать лаки, тени и помады по всей палате. Что ж, другого ответа не требовалось. Папа быстро взял ситуацию под контроль.

— Наверное, из фильма какого-то, — небрежно заметил он, поднял с пола косметичку и кинул ее в сумку. — Готова? Едем домой?

— Едем, — кивнула я, ни одним мускулом не выдав душевного состояния.

Значит, был Дунайский. И похищение — не бред, родившийся в коме. Раз так, и ссора между отцом и дедом случилась в реальности. Спросить об этом? Нет, не хочу. Наверное, я действительно страус. Я не готова к правде. Пока не готова...

...Через две недели позвонила Любаша. Долго мялась, а потом сказала то, ради чего набрала наш номер. Правда, прежде стрясла с меня обещание не буйствовать.

Накануне ночью умерла Варвара. Тихо, так и не придя в себя.

Странно, но я не заплакала. Впрочем, я и раньше не было плаксой, а события последних недель сильнее закалили мою душу. Однако я четко помню бесконечные грусть и пустоту, которые преследовали меня в ту зиму. Лишь по весне, когда я впервые побывала на кладбище, тоска отступила.

Там было очень спокойно, в месте, где балерина нашла последний приют. Стоя у аккуратной могилки, на которой стала пробиваться первая трава, я осознала, что все случилось именно так, как хотела сама Варя. В реальном мире ей был отпущен всего месяц после нашего с Михаилом бегства. Но кто знает, сколько прошло в Потоке? Быть может, годы? Она, наверняка, использовала подаренное время с толком.

Я снова вспомнила ее последний танец. В тот памятный вечер Варя не играла лебедя. Она им была. Прощалась со сценой, проживая на ней целую вечность.

Пора и мне научиться жить полной жизнью. Здесь в настоящем мире. Я вернулась и должна, наконец, повзрослеть. А с Потоком покончено. Нужно сделать выводы и двигаться дальше.

С этой мыслью я покинула тихое кладбище.

Как же я ошибалась. Но прошли годы, прежде чем я узнала об этом.

* * *

Настоящее время

Я еще раз посмотрела на бледное лицо нового пациента — пожилого с залысинами мужчину. Нет, он не в Потоке. Обычная кома, как у сотен людей. В странный закольцованный мир забирают далеко не всех. Кивнув Семенычу, я вышла в коридор отделения анестезиологии и реанимации, отправилась прямиком к кабинету заведующего, где сидела моя бывшая подруга.

— Куда мимо президента? — оглушил веселый бас.

Любаша. Она всё ещё работает здесь. Сейчас ей тридцать шесть, успела дважды выйти замуж, обзавестись парочкой отпрысков мужского пола, такими же неугомонными, как сама. Люба, по-прежнему, строит всю клинику — от больных до главврача.

— На разборки, — сделала я большие глаза и показательно закатала рукава белого халата.

— Ох, Александра Викторовна, чует мое сердце, без крови не обойдется, — подыграла моя любимая медсестра. — Могу снабдить боеприпасами и защитной амуницией. Чего смеешься? Сань, я серьезно, — она извлекла из стола бейсбольную биту, каску и игрушечное ружье, стреляющее весьма ощутимыми пульками — знаю не понаслышке, у племянника Матвея такое же.

— Откуда?

— Ха! Пройди по этажам, не такого добра насобираешь. Сань, возьми хотя бы каску. Если что, собаке на морду наденешь. У Светки не Каспер, а новая псина. Кто ж знает, что у нее на уме.

— Люб, это не боевой пес, а собака-поводырь.

— Смотри сама, — театрально вздохнула Любаша. — Мое дело предупредить.

Светка сидела спиной к двери. Русые волосы были собраны в куцый хвост на затылке. Палка прислонена к столу, овчарка смирно лежала у ног, положив голову на лапы. На мое появление пес едва отреагировал, мельком глянул в мою сторону.

— Здравствуй, Саша. Не сомневалась, что ты зайдешь, — Света всегда распознавала мои шаги. Раньше — в прежней жизни — говорила, что я передвигаюсь слишком стремительно, легким галопом.

Она потеряла зрение в двенадцать лет. Падение от толчка в спину, подаренного одноклассницами, привело к тяжелой травме головы, а та — к слепоте. Но в Поток Света попала несколькими месяцами позже. После очередной операции стало окончательно ясно, что зрение не вернется, и девочка вознамерилась свести счеты с жизнью. Наглоталась таблеток и впала в кому. Я не нашла Свету тринадцать лет назад, потому что она лежала в другой больнице.