Здесь и раньше никто не бывал, и Анмай надеялся побродить в одиночестве. Но всего через минуту он остановился. Ему показалось, что за ним кто-то идет.
Он прислушался. Сзади, от портала летной трубы, донесся шум воздуха, а затем глухой удар, — словно кто-то с силой спрыгнул из трубы на пол.
Оглянувшись, Анмай вошел в темное ответвление коридора. Восьмиугольный проем в его конце перекрывали гладкие белые плиты двери-диафрагмы.
Он растянулся на сером пластике у стены, зная, что его одежда сливается с полом. Довольно долго он ничего не слышал, но это ничего не значило, — когда шел он, его босые ноги тоже ступали совершенно бесшумно...
Вдруг по коридору беззвучно, как призрак, прошла девушка, одетая лишь в короткую набедренную повязку из темно-красной, блестящей ткани. Анмай видел её считанные секунды, но всё же хорошо рассмотрел — и замер в изумлении. У неё была великолепная, подтянутая и идеально стройная фигура. Масса густых черных волос скрывала почти всю спину. Сотни рассыпанных в них крохотных цветных огней делали их похожими на звездное небо.
Ни в её одинокой прогулке, ни даже в её одежде не было ничего удивительного, но Анмай тихо подкрался к углу и выглянул в коридор. Девушка свернула в почти темный боковой проход и пропала из виду. Оттуда донесся звук открывающейся двери.
Анмай секунду колебался, потом последовал за ней. Ступая совершенно беззвучно, он тоже достиг ответвления и заглянул за поворот. Там, в конце тупика, была дверь, очевидно, ведущая на склад.
Потихоньку приоткрыв её, он увидел просторное помещение, полутемное и с низким потолком. Оттуда доносилась непонятная возня и сдержанные стоны. Стонала девушка, — но явно не от боли. Анмай застыл на минуту, затем очень осторожно заглянул внутрь.
Комната была завалена рулонами яркого пёстрого шелка, беспорядочно растрепанными. На них уютно устроились пять или шесть нагих девушек. Они занимались любовью, — на сверхтехнологичный манер Файау. Одна из них лежала назвничь, закинув руки за голову, судорожно выгибалась и стонала так, словно вот-вот задохнется. Другая сидела напротив, направив на неё плоское остроносое устройство с крохотным пёстрым экранчиком сбоку. Анмай, вздрогнув, узнал лассу — ужаснейшее, после Эвергета, изобретение файа. Теперь он понял, зачем они выбрали столь укромное место. Ласса была генератором ощущений и могла передавать их на расстояние до нескольких метров с практически неограниченной интенсивностью. Ощущения могли быть любыми, — радость, боль, нежность, чувственное удовольствие, страх...
Противиться действию лассы было невозможно, и те, кто хоть раз испытал его, как правило уже не могли без него обойтись. Конечно, и сам Анмай после всеохватных любовных слияний порой хотел чего-то, несравненно большего. Но это устройство излучало эмоции — последнее, что отличало живого файа от машины. С помощью лассы любая пустая душа могла испытать всё недоступное ей богатство чувств, не разделяя их. И пусть в любящих руках ласса могла стать тем чудом, что сливает души влюбленных воедино, она давала её владельцу безграничную власть. Гораздо чаще она становилась орудием унижения и боли. Конечно, ласса была запрещена, но искушение, как всегда, оказывалось сильнее. И пусть её применение считалось позором, но любознательной файской молодежи хотелось испытать всё...
Здесь девушки устроили нечто вроде состязания, — кто доставит больше удовольствия, — и то и дело менялись, бесстыдно обсуждая свои ощущения, очевидно, очень яркие. Попав в луч, они извивались, выгибались дугой так, что опирались о пол только ладошками и пятками босых ног. Но у лассы был один недостаток, — узкая направленность, — и в её луче мог наслаждаться только кто-то один. Анмай усмехнулся, — в любви возможность получать удовольствие была далеко не самой важной. Гораздо приятнее дарить его, — самому, чувствуя, как отзывается тело любимой...
Юные девы, как оказалось, считали так же. Они решили эту проблему самым естественным путем, — сбившись в тугой клубок из перепутанных ног, приникших к груди губ и ладошек, трущихся между бедер. Шепот, тихие вскрики, стоны слились в единую музыку любви...
Анмай ощутил, как его охватывает жар, — не только уши, но и всё тело, до пяток. В Файау генетическая структура файа непрерывно совершенствовалась, но, так как этим, в основном, занимались мужчины, усовершенствования касались большей частью девушек. Результат был понятен, — они стали, в массе, лучше парней, и Файау приобрела отчасти феминистический характер. Считалось, что парни плохо разбираются в искусстве любви, — и не удивительно, что девушки Файау занимались ей друг с другом...
Какое-то время он думал, что делают обделенные парни, — и вдруг остановился. Его собственные развлечения были ничуть не лучше, — а ведь ему было, чем заняться! Но ему просто не хотелось ничего делать.
Анмай яростно встряхнул волосами, затем подошел к ближайшей двери, положив руку на углубленный квадрат справа от неё. Квадрат мигнул и через секунду массивная крышка отскочила вверх. Едва он прошел, она захлопнулась с мягким, отдавшимся в ушах ударом.
Он оказался в высоком, занимавшем три яруса, длинном помещении. На плоских платформах вдоль стен стояли огромные черные цилиндры. Анмай узнал вакуумные форматоры, — они могли создать почти любой предмет из тончайших струй осаждаемых послойно атомов. Он взобрался по лестнице на верх одного из цилиндров, сел, упершись пятками в выступ огромной крышки, и задумался.
Прежде он не видел ничего подобного, — по крайней мере, наяву, зато Хьютай рассказала ему массу интересного о веселой жизни в интернате. Но размышления о нравственной истории Фамайа давались ему с трудом, — в ней постоянно крутились узкие талии, опущенные ресницы и маленькие ладошки бесстыжих файских девчонок, скользящие по их тугим круглым попам. Сцена эта, вопреки всему, ему понравилась. К тому же, в ней не было ничего удивительного. Уже год они болтаются в ядре галактики А-1443, а результаты их экспедиции ничтожны.
Он вспомнил, как через три месяца после прибытия они вошли в систему безымянной двойной звезды, очень молодой, — её планетная система ещё формировалась.
Хотя большинство звезд в ядре были старыми, при большой плотности водорода и обилии туманностей звездообразование оказалось достаточно интенсивным. "Астрофайра" вошла в протопланетный диск, где тучи пыли затмевали сияние звезд. Здесь было множество астероидов. Анмай часами просиживал у окна, наблюдая как они тучами проплывают мимо корабля, растворяясь в розовой дымке. Иногда глыбы плыли прямо на них, и, попав в силовое поле звездолета, плавно отходили в сторону, иногда рассыпаясь на куски. Один за другим они увязали в толще поля, подплывая к корме. Там камень и лед начинали кипеть и испаряться в огне излучателей. Плазма, разлетаясь, билась в магнитных ловушках, и, скручиваясь смерчем, исчезала в масс-приемниках "Астрофайры". Ей пришлось поглотить два десятка астероидов, прежде чем её топливные танки заполнились доверху. На это ушел месяц, и этот месяц они потратили на изучение планетной системы, — её планеты уже успели сформироваться.
Впервые в жизни Анмай вошел в рубку разведывательного корабля. Он совершил много полетов, обследуя странные, ни на что не похожие миры. Эта система была ещё молода, и даже крошечные спутники здесь обладали густыми атмосферами. Они не успели и остыть — всюду волновались ещё не успевшие замерзнуть океаны, иногда просто огромные шары из теплой воды диаметром в несколько сот миль. Планеты-гиганты, размещавшиеся на периферии системы, излучали так много тепла, что светились собственным, дымчато-багровым светом. Всё здесь было ещё неоформившимся, неостывшим, юным. Третья планета очень походила на Новую Файау. Она содрогалась от взрывов астероидов и вулканов, её окутывала густая шуба ядовитых газов, но на ней уже была жизнь...
Анмай вспомнил о своей первой посадке на ней. Он стоял над каменистым обрывом. У его ног плескался теплый океан, за его спиной, на обломках скал, примостилась плоская громада их корабля. За ней возвышались невысокие иззубренные горы. Небо было розовое, — солнца ещё не взошли, — и в нём висел диск небывало огромной луны, бледный и расплывчатый. Он двигался прямо на глазах, и море поднималось к их ногам, как живое...
Все они стояли, застыв, — они словно попали в далекое прошлое своей планеты и множества других планет. Там Анмай понял, что, поскольку все звезды имеют разный возраст, путешественники среди звезд одновременно путешествуют во времени. Они могут попасть в самое далекое прошлое или в самое далекое будущее...
............................................................................................
Вернувшись к реальности, Анмай спустился на пол. Всего в восьми дюймах под ним находилось нейтридное перекрытие, разделяющее основные отсеки. Ни один файа не мог войти в реакторные камеры. Но существовали контрольные каналы, и по ним он мог попасть в седьмой отсек, — к камере Эвергета. Ему нечего было там делать, но его одолело любопытство. Если он мог увидеть что-то новое, он не мог сдержаться.
Анмай вышел в коридор. Дойдя до ближайшей транспортной трубы, он нырнул в неё, и, словно пуля, помчался к главной шахте. Сев на её днище, он нажал кнопку весма. Открыть люк, ведущий в наблюдательные камеры, мог только комцентр корабля.
"Откройте люк, ведущий в нижние отсеки".
Нет необходимости. Вы можете увидеть все помещения корабля в ближайшей наблюдательной рубке.
"Но ведь нет никакой опасности".
Пока Эвергет пассивен - нет. Но если он вдруг будет активирован, вы можете пострадать.
"Нет никаких оснований к его активации. А в крайнем случае пострадает только моё тело".
Анмай, ваше любопытство неразумно. Что вы хотите там делать?
"Просто смотреть. Если хотите, это нужно мне для обдумывания нашей ситуации".
У вас нет таких мыслей. Но мы не уверены, что бывает разумное любопытство. Мы открываем.
Силовое поле подняло Вэру в воздух. Упругое днище шахты под ним раскрылось, распавшись восемью клиньями. Под ними, в углублении, ослепительно заблестела вторая, нейтридная крышка. Она отскочила, провалившись внутрь, и ушла вбок, скользя в силовом поле. Едва Анмай, перевернувшись в воздухе, нырнул в открывшийся проем, крышка тут же встала на место.
Шахта здесь была уже, с гладкими, зеркально блестевшими стенами. В расположенных по спирали углублениях сияли белые диски. Анмай стремительно помчался вниз, игнорируя редкие ответвления. Пролетев две с половиной мили, он миновал вторую нейтридную крышку, ещё через две с половиной — третью, попав в залитый ярко-белым светом просторный цилиндрический зал. Из него расходились четыре радиальных туннеля, и Анмай нырнул в левый, наугад. Он знал, что все они одинаковы.
Скользя над полом, он ощутил, что стал гораздо тяжелее, — внизу, у сидератора, мощность гравитационного поля возрастала. В какой-то миг он ощутил, что поднимается, но это было не более, чем иллюзией — на самом деле он летел от центра гравитации к борту корабля.
Его полет вскоре окончился у массивной двери-диафрагмы, которая открылась перед ним. За ней была вторая и третья. Затем вновь начался вертикальный спуск, но теперь полет казался ему горизонтальным.
У дна узкой шахты был квадратный проем, также закрытый диафрагмой. Она разошлась и Анмай вплыл в наблюдательную камеру, похожую на внутренность огромного плоского бриллианта — её стены состояли из множества блестевших черным зеркалом фацет самых разных размеров. Самая большая из них, напротив входа, скрывала смотровое окно. Из узких щелей на стыках граней комнаты острыми лезвиями бил мертвенно-белый свет.
Анмай не стал отключать силовое поле, — здесь, возле сидератора, тяготение достигало десяти "G". Даже в мягкой силовой подушке он дышал с трудом.
Он подплыл к окну. Едва он коснулся весма, фацета с мягким шорохом ушла вглубь, и, распавшись на восемь меньших, разошлась. Затем сдвинулась наружная, нейтридная крышка, и камеру залил яркий свет.
Даже стекло, к которому почти прижималось лицо Вэру, было удивительным: многогранное, вдвое больше его роста в поперечнике и толстое — не меньше восьми дюймов. За исключением размеров и удивительной прозрачности оно казалось обычным, но состояло из кварца, подвергнутого субатомному сжатию. Было трудно поверить, что материал в десять раз более плотный, чем золото, может пропускать свет, ничуть не искажая его.
За окном было колоссальное сводчатое помещение поперечником в четыре мили с фасетчатыми стенами, сиявшими мертвенно-синим огнем мириад проекционных матриц. В нем на невидимых магнитных подвесах парил Эвергет, — небольшой, казавшийся призрачным шар. Он медленно, неритмично пульсировал. Сейчас он работал на ничтожную долю мощности, лишь создавая искусственную гравитацию. Питающие его пучки частиц изящно изгибались в магнитном поле, и, теряя энергию, светились. Тысячи этих огненно-ярких линий выходили из выступов на стенах и тянулись к сфере Эвергета. Угасая и вспыхивая вновь, они создавали гипнотизирующее впечатление подавляющей мощи.
Вэру показалось, что он слышит могучий, пульсирующий гул, полный бесконечной силы. Он знал, что там, за окном, он бы погиб в одно мгновение. Там не было воздуха, а мощь магнитного поля была такова, что даже сталь бы потекла, не говоря о живом мягком теле. Об убийственном уровне излучения нечего и говорить...
Сейчас зона изменения, питающая сидератор, поперечником всего в несколько метров, но включись Эвергет на полную мощность — Вэру тоже бы погиб. И здесь было тепло, — плита окна быстро накалялась, дыша мертвенным жаром. Тем не менее, он продолжал смотреть.
Сверкающая сфера Эвергета за окном, казалось, жила своей собственной жизнью. Глаз путался в бесчисленном множестве матриц, сверкание лучей в магнитном поле ослепляло. Перед ним было воплощение почти беспредельной силы, но он вспомнил ещё более грандиозное её воплощение — колоссальную конструкцию, к которой они подошли после трех месяцев свободного полета, на восьмой месяц пребывания в ядре.
Она и впрямь очень походила на линзу с закругленной кромкой, диаметром в восемь миллионов миль и толщиной в два. С одной стороны она была выпуклой, с другой почти плоской и быстро вращалась вокруг своей оси. Её масса тоже оказалась огромна, — одна двадцатая стандартной солнечной, 2 х 10^27 тонн. Уже самые первые измерения показали, что Линза состоит из нейтрида с максимально возможной степенью сжатия. Это подтверждало и окружавшее её магнитное поле, столь же мощное, как поле пульсара. Из-за него никакой корабль даже не мог приблизиться к её поверхности. А если бы и смог, — это ничего бы не дало. Сверкающая поверхность была полностью лишена каких-либо деталей. Ни антенн, ни наблюдательных люков, ни дюз — ничего. Тщательные поиски каких-либо закрытых входов окончились провалом. Облетев Линзу по параболе, "Астрофайра" удалилась, не получив никакой информации. Если в ней и были люки для звездолетов, — скорее всего, в центре плоской её части — то найти их, а тем более, открыть, не имелось никакой возможности. Они, конечно, могли легко разрушить её — одного прикосновения Эвергета хватило бы, чтобы Линза смялась, обратилась в пульсар. Но это ничего бы им не дало. Им оставалось лишь гадать о её назначении.
