Я затруднялся определить, что именно в Кристи действует на меня так умиротворяющее — простые манеры, забавные демонстрации независимости, ненавязчивое внимание или неподдельный сочувственный интерес к моим проблемам.
Скорее всего, всё вместе. Стоит встречаться с этой девушкой чаще. С ней я чувствовал себя уютно. И она неназойлива — редкое качество. Сколько я сидел у пруда, погруженный в воспоминания, а она тактично и терпеливо ждала.
Я снова мысленно вернулся к эпизоду, который изменил мою вампирскую жизнь.
* * *
Мы с Максом стали самостоятельными после смерти нашего мастера, без малого триста лет назад, и некоторое время путешествовали вместе. Городок, в котором мы остановились в тот день, как и все города, был грязным и вонючим, с узкими кривыми улочками. За тот десяток лет, что я здесь не появлялся, он совершенно не изменился. Оставив вещи на постоялом дворе, мы отправились на охоту.
Народ бродил толпами: отмечали какой-то праздник. Я не охотился слишком долго, и сейчас чувствовал сосущую пустоту, во рту был металлический привкус, горло саднило. Солнце село несколько часов назад, а я всё кружил по улицам, и, распалённый жгучим голодом, был готов совершить какую-нибудь глупость. Наконец, когда я уже начал отчаиваться, мне повезло. Двери трактира, мимо которого я проходил, распахнулись, и оттуда вывалился какой-то парень. Задев меня плечом и не заметив этого, он развернулся к стене и стал справлять нужду. Еле дождавшись, когда он закончит, я схватил немытые волосы и, запрокинув его голову назад до хруста в позвонках, вцепился в горло. Он не мог сопротивляться без риска свернуть себе шею, только слабо отпихивал меня руками и хрипел. Я жадно глотал кровь, упиваясь болью и ужасом и стараясь не замечать резкий привкус алкоголя, и настолько увлёкся, что не обратил внимания на то, как из трактира на улицу вышло сразу несколько человек. Они-то заметили меня в тот же миг.
— Вампир! — услышал я истошный вопль за спиной, но даже тогда не смог оторваться от своей жертвы.
Ломая шею этому пьянчуге, я сделал ещё несколько глотков, смакуя его агонию, и только потом, швырнув безжизненное тело в подбегавших людей, бросился наутёк. К сожалению, я слишком промедлил. Дома, вплотную подступающие друг к другу, не давали возможности свернуть. Привлечённые криками моих преследователей, появлялись всё новые группы людей с дубинами, кольями, факелами, — откуда что взялось! Я, отбиваясь и уворачиваясь, промчался мимо нескольких человек, пытавшихся преградить мне дорогу, получил несколько весьма ощутимых ударов, и понял, к своему ужасу, что если следующая группа, вылетевшая мне наперерез, будет чуть больше, я могу и не прорваться. Ноги плохо слушались, кружилась голова — я был банально пьян.
Дома на улице, по которой я бежал сейчас, были богаче, их окружали сады. Заметив отсветы факелов у ближайшего перекрёстка впереди, я из последних сил перепрыгнул через ограду и, помчался между деревьев. В этом доме мне когда-то доводилось бывать, в приглашении я не нуждался. Ставни одного окна на втором этаже были открыты, свет там не горел. Возблагодарив свою удачу, я вскарабкался по стене и укрылся внутри.
В комнате никого не было, хотя у стены стояла расстеленная кровать. За дверями слышались приближающиеся шаги. Меня охватила паника: спрятаться было негде. Сундучки, стоявшие у стен и выполнявшие очевидно и функцию лавок, были малы для меня, даже если бы и оказались пусты, гардероб в углу заперт, а щель между полом и кроватью — слишком узка. Ещё здесь находились небольшой комод, на котором стоял канделябр на три свечи, и трюмо с низенькой скамеечкой перед ним. Я забился в самый тёмный угол и скорчился там, стараясь занять как можно меньше места, со слабой надеждой, что при тусклом свете свечи несовершенство человеческого зрения не позволит вошедшему меня заметить.
Это оказалась девушка, точнее девочка лет четырнадцати, немного полноватая, какими часто бывают девочки в этом возрасте. Она была ещё в платье с шалью, хотя русые волосы были уже заплетены на ночь. К моему несказанному облегчению в её руках действительно была всего лишь свеча. Можно было надеяться, что в полумраке человечка меня не увидит. Она поставила свечу на сундук, а не стала зажигать свечи канделябра, чего я опасался, подошла к окну, немного постояла, вглядываясь в темноту, закрыла ставни и повернулась. К великому сожалению заметила она меня сразу. Несколько секунд девочка пристально вглядывалась, очевидно видя только бесформенную тёмную груду, потом различила человеческие очертания, тихо ахнула и, прикрыв рот рукой, шагнула назад. С ужасом ожидая, что сейчас она подымет визг на весь дом, я сказал дрожащим испуганным голосом:
— Прошу, юная леди, не выдавайте меня, я не причиню вам вреда.
— Кто вы такой, и что делаете в моей комнате? — требовательно спросила она, правда эффект был подпорчен тем, что её голос был таким же испуганным и дрожащим, как мой.
Я благоразумно решил не отвечать на первую часть вопроса, рассчитывая, что буду принят за человеческого подростка (при плохом освещении меня часто принимали за юнца), и скользнул чуть ближе к свече и несколько в сторону, чтобы хозяйка комнаты заметила, что я одет, как дворянин, но глаза не выдали меня хищным отблеском. Устремив на девочку умоляющий взгляд, я начал говорить прерывающимся голосом, тщательно подбирая слова:
— Меня зовут Николас. Несколько пьяных ремесленников сочли, что я был непозволительно груб с их приятелем. Они набросились на меня. Когда я попытался от них убежать, меня начали преследовать и другие люди. Леди, вы не представляете, как ужасна может быть толпа пьяной черни. Меня несколько раз ударили дубинками. Если они найдут меня, то забьют до смерти.
В моём голосе звучал страх, и девочка заколебалась:
— Но вы не можете оставаться в моей спальне.
— Я не задержусь надолго. Сейчас они прекратят обыскивать этот квартал, я сразу уйду и не посмею больше вас потревожить. Прошу вас, добрая леди, не откажите мне в милосердии.
— Не называйте меня так, мой отец всего лишь торговец. Здесь вы в безопасности, и можете оставаться, пока вас ищут. Но мне не подобает быть наедине с вами.
Она взяла свечу и подошла к комоду, желая, очевидно, зажечь свечи в канделябре, чтобы не оставлять меня в темноте.
— Не делайте этого, прошу вас, свет привлечёт излишнее внимание, а я вполне могу обойтись без него.
Девочка кивнула и вышла. Я стал слушать, что творится вокруг. Голоса моих преследователей звучали совсем близко. Мужской голос, вероятно принадлежавший хозяину, высказывал возмущение и требовал немедленно убраться, обещая спустить собак на пьяных наглецов, вломившихся на чужой участок. Это заставило меня улыбнуться: в доме не было ни одной собаки. Выслушав историю про сбежавшего вампира, мужчина заявил:
— Какая ерунда, вы тут толчётесь уже с четверть часа. Ваш вампир, если только он не привиделся вам с пьяных глаз, давно на другом конце города. Убирайтесь-ка живо и не мешайте порядочным людям спать.
Он захлопнул дверь и продолжил уже совсем другим тоном:
— Лиззи, милая, ты давно уж должна быть в постели. Ступай.
Речь хозяина дома произвела должное впечатление на толпу. Люди начали разбредаться. Я приоткрыл ставень и выглянул. Уходить было ещё рано.
Девочка вошла в комнату с испуганным, но решительным видом, и с порога спросила:
— Это правда? Вы вампир? Вы сейчас убили человека?
— Леди Элизабет, вы обещали мне безопасность, — мягко напомнил я.
По комнате распространялся чесночный аромат, очевидно, моя спасительница решила принять меры предосторожности. Я невольно поморщился от резкого запаха.
— Отвечайте же! — потребовала она.
— Мне жаль, если это вас огорчает, но да.
Она сжала губы и выставила вперёд руку с распятием, которое до этого прятала в складках шали. От её резкого движения язычок пламени свечи затрепетал. Распятие было большим, металлическим, и, вероятно, тяжёлым. Я шарахнулся в сторону с выражением ужаса на лице: мне не трудно, а девочке будет спокойнее. Не сводя с меня глаз, она осторожно поставила свечу и сурово сказала:
— Я не желаю, чтобы последствием моего неосторожного поступка стала смерть невинных людей, а вы убиваете каждую ночь. Само ваше существование греховно и смертоносно.
— Мои невольные кормильцы далеко не всегда погибают, — возразил я. — Частенько они не только остаются живы, но и в счастливом неведении о близком знакомстве со мной.
— Вот как! — удивилась она. — В таком случае, можете ли вы поклясться, что никогда более не посягнёте на людскую жизнь?
Такого я не ожидал, но, поразмыслив, решил, что требование моей спасительницы вполне выполнимо, хотя какие-то исключения оговорить надо:
— Такую клятву я дать не могу. Мне приходится защищаться от людей, страстно желающих прервать моё земное существование. Но я клянусь вам, леди Элизабет, что никогда более я не лишу жизни невинного человека ради развлечения или пропитания.
Девочка немного помолчала, обдумывая мои слова. Её поднятая с распятием рука ощутимо дрожала от усталости. Наконец, она промолвила:
— Хорошо, пусть так. А сейчас, прошу вас удалиться. Ваши преследователи уже разошлись.
Я скользнул к ней быстрее, чем она могла заметить, мягко вынул тяжёлый крест из её руки и отшвырнул его на кровать, чтобы не привлекать внимания домочадцев шумом. Её ладонь в моей руке бессильно расслабилась и покрылась ледяным потом, лицо побледнело. Склонив голову, я коснулся губами тонких пальцев и, отгоняя внезапно возникшее острое желание вонзить клыки в это дивно пахнущее запястье, нежно сказал:
— Лиззи, ограничения, которые вы наложили на меня очень суровы, но тем не менее я не могу выразить, насколько глубока моя благодарность. Скажите, что я могу сделать для вас?
Она осторожно отняла свою руку и ответила быстрым яростным шёпотом:
— Я надеюсь, что вы никогда больше не попадётесь мне на глаза!
Я пристально посмотрел на неё и, печально вздохнув, насмешливо произнёс:
— Как пожелает леди. Прощайте, дорогая Элизабет, и попросите отца, чтобы он подарил вам серебряную цепочку. Поверьте, она защитит вас лучше, чем крест или чеснок.
Распахнув ставни, я покинул дом тем же путём, как и вошёл в него, и вернулся на постоялый двор, не привлекая к себе излишнего внимания. Перед глазами стояло очаровательное юное личико. Почему-то было горько.
Когда я рассказал Максу о событиях этой ночи, он расхохотался и долго не мог остановиться. Когда же способность к членораздельной речи вернулась к нему, он сказал:
— Чего только пьяный мужчина не пообещает симпатичной мордашке! Бедняга! Конечно, не надо было давать никаких обещаний. Если не мог сосредоточиться и взять её под контроль, надо было по-простому свернуть шею. Ладно, придумаем что-нибудь. В конце концов, для тебя могу убивать я.
— Спасибо, но полагаю, что пока в состоянии и отвечать за свои слова, и прокормиться самостоятельно, — уязвлено ответил я, вспомнил сильный острый вкус агонии моей сегодняшней жертвы, и с сожалением подумал, что больше никогда не почувствую ничего подобного.
— Ну, как хочешь, друг мой, — отозвался Макс и снова рассмеялся.
* * *
Несколько лет я считал, что данное обещание было опрометчивым, жажда убийства накатывала неожиданно, почти лишая разума и самоконтроля, но мне удавалось сдерживать эти порывы, и постепенно они становились слабее и реже. Внезапное пробуждение заснувших инстинктов встревожило и испугало меня.
Я поднял бокал к губам и вдохнул сложный терпкий аромат, но получить от напитка удовольствие не успел.
— Проблем во время еды больше не было?
Как будто мысли прочёл! Дэн смотрел в сторону, голос его звучал так, будто вопрос задан лишь для поддержания разговора.
Я почувствовал неприятный холодок, казалось, внутри что-то сжалось. Что меня дёрнуло делиться с ним своими трудностями? Через силу сделав глоток, который показался мне совершенно безвкусным, я вернул бокал на столик и, непринуждённо улыбнувшись, легко ответил:
— Никаких. А у тебя? — и сразу подумал, что спрашивать не стоило.
Дэн по-прежнему глядел в сторону, будто и не слышал моего вопроса.
Бокал в его руке не дрогнул, пальцы другой руки выстукивали неторопливый ритм по подлокотнику. Пауза затянулась и стала такой неловкой, что я решил извиниться за бестактность, но в этот момент Дэн резко поставил бокал, так что немного вина выплеснулось на столешницу, и сказал без выражения:
— А у меня были. Все четыре раза.
Это было так неожиданно, что я сразу не понял, отметив для себя только, что Дэн кормился чаще, чем обычно. Только потом до меня стал доходить смысл его слов, но пришедшая догадка оказалась такой неприятной, что я отринул её и некоторое время пытался подыскать другое объяснение.
Не получилось.
Дэн, с любопытством разглядывая меня, поинтересовался:
— Ты тоже пришёл к выводу, что это из-за того, что я убил того человека в лесу?
— Мы убили.
— Ты попробовал только начало агонии, — возразил он. — Именно поэтому отделался одним разом, а меня крутит.
"Как алкоголик в завязке, хлопнувший рюмашку", — мысль выглядела так вульгарно, что я невольно поморщился. Но похоже на правду...
— Диму надо расспросить, — сказал я, наконец. — Он несколько раз срывался. Значит, может подтвердить нашу догадку, если она правильна. Хотя я бы предпочёл, чтобы он её опроверг.
— Пожалуй, я с ним сам поговорю. Ему будет не так неловко рассказывать, — Дэн прекратил выстукивать дробь и снова взял бокал. — Но если так, то отправлять нашего пленника на общий стол неразумно. Надо подкорректировать сознание и отпустить.
Я вскочил:
— Нет! Это бессмысленно и опасно! Я убью его! Необязательно для этого его выпивать.
— В тебе говорит чувство собственника. И не даёт трезво оценить ситуацию. Этот тип не собирается больше посягать на твою человечку. Клану совершенно не нужны люди, пропавшие без вести на нашей территории. Тем более, что кто-то нами уже заинтересовался.
Может ли быть, что чувства мешают мне принять правильное решение? Я на мгновение растерялся, но всё же решился возразить:
— Причём здесь это? — Ты был согласен со мной, что свидетеля нужно уничтожить. Память может вернуться, если в воспоминаниях не будут сходиться концы с концами, а такой большой кусок невозможно воссоздать правдоподобно.
— Невозможно?
Дэн смотрел с такой иронией, что я осёкся, мысленно просчитывая разные варианты событий.
— Если только... сделать так, чтобы у него не возникло желания искать очевидцев своих поступков или делиться проблемами. Например, он мог бы, не поделив девушку, с приятелем, убить его, а потом скрываться в лесу... — я замолк, мысленно прорабатывая детали, на ходу замечая нестыковки своей схемы и подыскивая возможности их сгладить, а потом с сожалением сказал: — Нет, это слишком сложно. Невозможно стереть столько реальных событий и одновременно ввести картинку их замещения.
— А если я буду стирать, ты сможешь заместить? — поинтересовался Дэн.
