Он отвернулся, зажмурившись.
— Ты нарушаешь порядок мироздания. Твоё сердце горит от желания, ты посмел влюбиться в волшебницу. Ничтожество, как ты помыслил о таком? Чистокровная, совершенная чародейка и блохастое животное!
— Я не люблю Ирину, — попытался оправдаться я.
— Не лги! Я вижу тебя насквозь, все твои жалкие мыслишки. Ты полон страстей и не в силах совладать с ними. Ты же испортил её, запятнал совершенство своими грязными лапами!
— Она...
— Знаешь, щенок, сколько твоих соплеменников я отправил в бездну междумирья?
Я не мог открыть рот, бессильно таращась на старика. Птица на его обруче перестала хохлиться, расправила крылья и предупредительно заклокотала. Маг согнулся, втянув голову в плечи, и с меня спал паралич.
— Пожалуйста, господин, — протянул голем.
— Молчи, безжизненная тварь! — прервал седой колдун. — Я лишь Амос. Больше не маг. Не поборник. Никто.
— Прошу прощения, Амос! — послушно проговорил Евлампий.
— Хуже некуда, — прокряхтел сдавленным голосом хранитель. — Ты нарвался на поборника!
— На поборника? — вскрикнул я.
— Забудь, — сказал старый маг.
Я не рискнул переспрашивать. Стукач на его голове меня совсем не успокаивал. От чародеев можно ждать чего угодно. Не думаю, что маленькая железная птица остановит колдуна, если он решит меня убить.
— Всё будет хорошо, — бормотал голем. — Только не волнуйся. Тебе нельзя перевозбуждаться, ты еще не принимал пищу.
Я вздрогнул и невольно потянулся к ошейнику.
— Не чувствую голода! — с изумлением воскликнул я.
— Сколько ты не ел? — с интересом спросил Амос, опередив даже Евлампия.
— Сутки, наверное, — не глядя на седого мага, неуверенно ответил я.
— Ошибаешься, — встрял голем. — Прошло больше двух дней! Неужели ты не помнишь, к тебе даже помощница приходила.
— Смутно, — протянул я, краснея.
Неужели всё было на самом деле? Если это не сон, значит, я всё ей разболтал. Меня начало трясти. О чём я только думал? А она? Бессовестная вертихвостка! Воспользовалась моей слабостью, чтобы разузнать то, что хотела. Я чуть не подпрыгнул. Как можно было ей довериться? Неужели жизнь меня ничему не учит? Мало мне Оксаны, так теперь ещё и...
— Три дня, — нежно пропел Амос.
Я невольно обернулся. Губы старого колдуна растянулись в довольную улыбку.
— Вижу, твои руки изжевало истинное пламя. Превращение не начинается из-за заклятья. Пока оно сдерживает подлинный огонь, а заодно твой голод. Но его действие истекает. Скоро ты загоришься изнутри! Превращение разопрет твоё туловище, а ошейник вцепится в горло. Будет рвать, душить, давить!
Амос снова зажмурился, отвернувшись.
Меня затрясло сильнее. По отстраненному лицу с черепами вместо глаз было видно, что старый злодей не врёт. Он предвкушал мои страдания. Они наполняли его сморщенное тело силой. Разгладились морщины и мерзкий колдун как будто помолодел.
— Кто такие поборники? — заикаясь, прошептал я.
— Секта, — также тихо, словно его могли услышать, ответил Оливье. — Ненавидят блёклых, особенно оборотней. Поклялись уничтожить твоих сородичей во всех тридцати мирах!
Я хотел спросить 'почему', но не смог выговорить ни одной буквы. Изменения, предсказанные колдуном, начали происходить. Руки наливались тяжестью и клонили к полу, а голову обволакивал плотный туман.
Я сглотнул слюну. В желудке потянуло. Схватившись за живот, я согнулся и застонал.
— Да! Будет очень больно! — замурлыкал Амос. — Помочь тебе?
Он наклонился в мою сторону, и прошептал:
— Твои руки свободны, — для ясности, он показал свои запястья, забранные в металлический капкан. — Встань и накрой моего стукача ладонями. Несколько мгновений ты с ним совладаешь.
— Не вздумай! — закричал Оливье.
— Не делай этого, — согласился голем.
Амос усмехнулся.
— Не знал, что оборотни опустились настолько, что подчиняются низшим волшебным слугам!
— Я не... — начал Евлампий, но под тяжелым взглядом седого колдуна осекся.
— Тебя ждут такие муки, что предыдущие голодовки покажутся перекусом! — продолжал нашептывать Амос. — Жуткие боли сведут тебя с ума. Ты будешь думать лишь об одном, — он мечтательно вздохнул. — Только когда жаждешь смерти, она не приходит. Так стоит ли терпеть и мучиться? Накрой стукача, и я испепелю тебя в одно мгновение. Обещаю, ты ничего не почувствуешь.
Я замотал головой.
Старик хмыкнул и сел прямо.
— Ты смелее, чем я думал, — с издевкой проговорил он. — Подожду. Ждать, за проведенные здесь годы, я научился.
Я разогнулся, стараясь глубоко дышать.
— Крепись. Все будет хорошо, — забормотал голем. — Надо только переждать.
— Задержи дыхание и не сглатывай слюну, — посоветовал Оливье.
Я и не мог. В горле пересохло. В животе неприятно бурчало.
— Что-то-то делать? — сбивчиво протянул я.
— Все будет хорошо... — начал свою песню Евлампий, но хранитель вкуса его оборвал.
— У тебя один выход, — жестко сказал он. — Или ты его, или он тебя! Напади первым!
— Но маг испепелит его!
— Как? — вскрикнул хранитель. — Без магии, он ничто. Оторви его волшебную башку, ты же оборотень!
Я не ответил.
— Источник, освети Люсьена, не дай погибнуть неосвещенному, — залопотал Евлампий, глядя в центр зала. — Даже неосвещенный достоин твоей благодати.
— Дай сожрать ему ближнего своего, — добавил хранитель вкуса.
Я пропускал мимо ушей их болтовню. Мышцы крутило, а спина уже раздавалась. Напасть на колдуна! Как Оливье в голову такое пришло? Это невозможно. Я скривился. Уже надувались плечи. Хорошо ещё, что жреческая мантия расширялась вместе с моим своевольным телом.
— Источник исцеляющий, помоги неосвященному своими благостями, — бубнил Евлампий.
Даже Оливье перестал подтрунивать над его молебном, обеспокоенно подскакивая на деформирующемся плече.
— Если ты не атакуешь, он победит! А ты мне ещё нужен...
Я болезненно вдохнул. Растягивалась грудная клетка, и как всегда сбивалось дыхание. Воздуха не хватало. Приходилось вдыхать чаще. Горло жгло, и огонь расходился глубже, раскаляя меня изнутри.
— Заклятье пало, — сообщил Амос. — Теперь голод набросится на тебя со всей силой.
Я откинулся назад, растопырил ноги, и, вскрикнув, согнулся вперёд. Пришло время бедер и икр. Сухожилия разрывало от хлынувшей в них крови. Я встал на карачки, выгибаясь и рыча от боли.
— Источник, даруй ему милость сияния твоего, — продолжал причитать голем.
Я прижался лбом к полу, но не удержал равновесие, даже стоя на коленях.
— Проси вместе со мной, — вскрикнул Евлампий.
— Ему ничего не поможет, — отстраненно заметил Амос. — Источнику нет дела до проклятых тварей!
— Разорви его! — закричал хранитель. — Ты не имеешь права сдаваться, я столько в тебя вложил. Мне ещё нужно твоё тело.
Цепь врезалась в кожу. Захрустели шейные позвонки. Я готов был умолять и просить, преклоняться перед кем угодно. Ползать, пусть перед тем же седым колдуном. Даже у ног всех чародеев тридцати миров. Лишь бы прекратилась эта боль.
— Помоги ему! Озари его своим сиянием! — прошептал голем.
— Хоть чуть-чуть, — добавил Оливье. — Дай этому трусу каплю смелости!
Я почувствовал яркий свет даже через закрытые глаза. Приподнявшись, щурясь, посмотрел в центр зала. Стела пылала огнём, переливалась струями воды, сверкала гранями камней и прозрачной чистотой ветра.
— Время покаяния! — прогрохотал могучий голос под куполом.
Согбенные фигуры магов затянули монотонную песню.
К тебе, источник мой, взываю,
К тебе тянусь больной душой; От света твоего сгораю, И тяжко плачу пред тобой.
В сиянье растворились звуки, Тебя прошу, судьбу раскрой. Хочу забыть я жизни муки, В тебе одном найти покой.
И сожаления словами Расплату буду призывать, Хочу раскаянья слезами, Я о прощенье умолять.
— Самое время! — заорал Оливье. — Хватай его!
От стелы тянулись прозрачные струи. Они опутывали склоненные фигуры и подбирались ближе. Я встряхнул головой. Голод в недоумении отступил. Впервые за всю мою жизнь он пошёл на попятную. Ошейник по-прежнему давил на шею, но я мог вытерпеть удушающую хватку. С сомнением взглянув на седого колдуна, я начал подниматься с четверенек.
О, дай источник, мне спасенье Другой дорогою идти, Унять внутри души смятенье, и искупленье обрести.
Ты дай мне силы и терпенье,
Чтобы надежды луч возник. Ты раствори моё сомненье,
Мой самый верный проводник.
— Давай! Или он, или ты! — настаивал Оливье.
— За нападение на другого заключенного приговаривают к карцеру, — прошептал голем.
Я представил крошечную тёмную комнату с тяжёлыми холодными цепями. Голод и ужас впивающиеся в глотку больнее металла. Неподъёмные кольца тянущие ошейник к ледяному каменному полу. Покорность. Боль. Страх. И замотал головой. Нет! Я не послушный пёс! Меня перекосило. Выросшие клыки уже не давали закрыть рот.
— Ты оборотень! — заревел хранитель.
Я зарычал, оскалив кривые зубы. Встал на колено и, оттолкнувшись, прыгнул на Амоса. Схватил за плечи и вместе с ним повалился на пол. Пальцы нащупали дряхлое горло. Седой колдун не успел сказать ни слова.
— Почувствуй, каково это! — зашипел я, сдавливая его шею.
В расширившихся глазах Амоса черепа захлопнули пасти и почернели.
Голем пытался образумить, но я не слушал. Плевать на его нравоучения. Меня разрывает от бешенства. Я лишу этого мерзавца надменной смелости. Он будет таким же жалким и трусливым, как я. Казалось, я даже видел, как она тонкими струйками вытекает из него и втягивается в меня. Полупрозрачный ручеёк похожий на ещё незастывшую дорожку лавы. Такой же необузданный, бесстрашный и безудержный — настоящий концентрат храбрости.
Птичка на затылке беспокойно клекотала, но нанести удар не решалась. Никакого колдовства она не чувствовала, но расползающееся кругом беспокойство не позволяло ей сидеть смирно. Крылья угрожающе вздрагивали, безуспешно пытаясь напугать.
Наплевав на ее писк, я с упоением душил Амоса. Черепа в глазах чародея расплылись. Безгубый рот открывался и закрывался. Грозный поборник вмиг превратился в беспомощного старика, но жалость не приходила. Я ничего не чувствовал. Исчез даже вечный попутчик страх. Я только хотел поквитаться.
— Впервые уважаю своего ученика, — возбужденно протянул хранитель. — Недаром я распускал про тебя слухи.
— Нет, — прошептал я, отпуская придушенную жертву. — Я не твой ученик...
Я не успел договорить. Руки сами собой поднялись над головой. Меня наклонило назад и бросило на пол.
— На кого лапы поднял, блёклый пёс!
Я не увидел кричащего. Угрожающе заголосила птичка, и обидчик взревел от боли. Заклятье ослабело, но подняться я не успел. Меня швырнуло вверх, вниз, и плашмя припечатало к полу. Еще в полёте я разглядел, что чародеи забросили песнопения и повскакивали с мест. Стукачи размахивали крыльями, злобно шипя, а маги выли:
— Испепели моську!
— Смерть щенку!
— Убей шавку!
От творимых заклятий затвердел воздух. Слюна прилипала к языку, наполняя рот замерзающей кашей. Чтобы не захлебнуться, я задёргался, отрываясь от пола. Чары рассеялись, и разогнувшиеся руки швырнули меня на яркую вспышку, разошедшуюся по телу тупым онемением.
Непрерывный клекот механических птиц смешался с воплями колдунов. Стукачи исправно клевали магов. Уже с десяток корчилось на полу, сдавливая разбитые головы, но ворожба не затихала. Меня крутило, кололо, жгло и сдавливало. Клекот птиц перерос в непереносимый тонкий визг. Уши резало, разрывая изнутри. Я даже забыл о сотнях озверевших чародеев и, не в силах больше терпеть, заорал. Отчаянный вопль перешел в безнадежный рёв и сорвался в мучительный вой. Каждый вылетающий изо рта звук, опустошал, оставляя внутри только безысходность, одиночество и тоску.
— Порядок! — перекрыл крики оглушительный голос директора.
Поток заклятий оборвался, и я смог сесть, с трудом сомкнув тугую челюсть.
— Сохраняйте спокойствие!
Я покосился на Амоса. Поборник ошарашенно растирал покрасневшую шею. Он стал другим. Оскаленные пасти уже не угрожающе клацали, а растерянно чмокали, а за ними, в глубине глаз прятался страх.
— Что происходит? — сурово спросил подошедший директор.
Амос бросил на него мимолетный растерянный взгляд и зажмурился.
— Не может быть, — шептал он. — Поганые псы не обладают магией. Так не бывает.
