— Чего молчишь? Передавай приказ! Гомункул не гремлин, он меня не слышит! — буйствовал хранитель. — Нам в самый центр и низ острова.
— Давайте двигаться, — предложил я. — Оставаться на месте опасно.
— Да, да, вы правы, юноша, — пришел в себя архивариус. — Как говорил королевский скороход Таньшана: 'Кто спешит, даже от смерти убежит', хотя умер он очень рано...
Мровкуб скрестил руки на груди, а потом резко взмахнул ими, отталкиваясь от невидимой преграды. Клетка со скрипом сдвинулась. Колеса медленно вращались, втыкаясь зацепами в скрытый травой грунт.
Со свисающих до земли ветвей, облепленных огромными оранжевыми цветами, за нами наблюдали маленькие красные глазки. Их россыпи злобно зыркали из-за листьев пока опасливо, но уж слишком плотоядно. Скоро голод победит осторожность, и они попробуют решетку на прочность. Надеюсь, у них не хватит сил.
— Кто это? — прошептал я.
— А! — отмахнулся Оливье. — Живоеды.
Они что любят только свежатину или очень-очень быстро лопают? Уточнять, чтобы не подвела пресловутая храбрость, я не стал, и на всякий случай отодвинулся подальше от решеток.
Затихшие при нашем незваном появлении джунгли оживали. В зарослях ревели и рычали пока ещё невидимые звери. Хрустели, трещали и стрекотали мелкие букашки. А безобидные, по мнению хранителя, живоеды решили познакомиться поближе и вытянули к нам толстые, гибкие ветви. На концах извивающихся отростков, под красными глазками причмокивали слюнявые пасти.
— Ты говорил 'А'? Это не 'А'. Это 'Аааа...'! — затараторил я.
— Жуткий оборотень напугался стебельков? Они нам не навредят, — бросил Оливье.
— У них мягкие зубы, — поддержал голем. — Закаленный металл, усиленный обороняющими заклятьями, ни в жизнь не перекусят.
— Да? — взвизгнул я, когда одна из лиан вцепилась в крышу повозки и обняла склизкой пастью железные прутья. — Мне сразу полегчало, — пробормотал я, отвернувшись от сочащегося густого сока.
— Берите пример с Семисветских стражей заката, — посоветовал, не переставая махать руками архивариус. — Они говорили, что: 'Самая достойная храбрость ничто, по сравнению со спокойствием и уверенностью!'.
— И где они сейчас? — всё еще хмурясь, уточнил я.
— Погибли во время стодневного прилива.
— Зато спокойно и с уверенностью, — пробормотал я.
Клетка катила через заросли, и даже самые прилипучие лианы соскальзывали с прутьев, чмокая слюнявыми пастями на прощание. Будто отправляли воздушные поцелуи, надеясь на скорую встречу. Не добравшись до нас сверху, живоеды не бросили попыток полакомиться законной добычей и, спрятав гибкие ветви, полезли снизу. Из земли выскакивали узловатые корни, расправляли кривые отростки и хватились за днище и колеса, но тележка с отвратительным хрустом давила их, разбрызгивая липкий сок.
— Не зевай! За синим камнем, поворачивай направо, — приказал хранитель.
Я крикнул Мровкубу и клетка, качнувшись, заваливаясь на бок, свернула в чащу, чиркнув прутьями по тому самому сияющему кристаллу.
— Держим курс! — радостно заметил Оливье. — Малыш, готовь силки, мы должны быть во всеоружии.
— Простите, — пробормотал я, обползая архивариуса.
— Хватайся за концы верёвки и просовывай внутрь клетки, — подсказал хранитель. — Видишь внизу маленький рычажок? Хорошо, значит, глаза на месте. Я уж думал, от страха вывалились. Не шипи, юнга. Шторм совсем близко. Пихай их в отверстие и придавливай рычажком. Как следует!
— Готово, — отозвался я, защелкнув механизм.
— Теперь сверху отпусти. Подтяни здесь. Да не там, томпондранова требуха! Тут, да. Ага. Ослабь. Подтащи. Лапы, как у багамота, кривые и обе левые, — Оливье сдавленно крякнул. — Клади свои загребущие хваталки на верёвку. Чуешь, как дрожит? Прям как ты от страха. Вспоминай всё, что я писал в книге рецептов. Надо настроить силки на Великого Свина.
— Величайшее чудо, — прошептал я. — Прекрасный, бесподобный, совершенный. Что-то там еще про грезы и желания. Вкусный еще вроде очень.
— Про себя бормочи, слизняк пупырчатый, — приказал хранитель. — И глаза закрой, чтобы лучше представлялось.
Я пытался вспомнить, что Оливье понаписал в потаённой главе. Какие-то эталоны и пропорции. Что-то про благоухание. Я вздохнул. По мне так полная ерунда. Главное в свинье — это мясо. Мне представилась дышащая жаром, расточающая божественный аромат, только что приготовленная рулька. Такая аппетитная, что невозможно найти слов, да они и не нужны. Её надо пробовать, кусать, пережевывать, наслаждаться каждым мгновением. Я сглотнул. Желудок предупредительно заурчал, а голем удивленно охнул.
Я открыл глаза. Веревка светилась неярким жёлтым сиянием.
— Бей в рынду, — весело сообщил Оливье. — Сдвинешь рычаг и свинёнок наш. Силки накинутся, как левиафан на фею.
— Но он же... — потрясенно протянул Евлампий.
— Удавочка самонаводящаяся, — рассмеялся хранитель. — Представляешь на кого набросить, и все дела. Уж чего-чего, а воображения у малыша хоть отбавляй. Мне его выкрутасы в пузыре до сих пор мерещатся. Упс! Чуть не пропустили! Давай за тем синим деревом направо.
Я передал команду.
— Да мы же так обратно вернемся, — запричитал голем.
Я тоже прикинул количество поворотов и едва не согласился с Евлампием. Клетка снова наклонилась, чуть сильнее, чем в прошлый раз, и, на двух колесах ушла вправо. Мы пролетели под ядовито синими ветками и покатили под склон. Листья хлопьями кидались наперерез, забивая решетку. Сбоку прошмыгнула тёмная, размазанная тень, огласив окрестности голодным рыком.
— Чупакабра пожаловала, — цокнул языком Оливье. — Не трясись, побесится и отстанет. Мы в её меню сегодня не вписаны.
Черная бестия бежала рядом с повозкой, обнюхивая на ходу железные прутья и облепленные грязью колеса. Раздвоенный язык метался туда-сюда. Четыре глаза шарили по решетке, а с оскаленных клыков срывались хлопья пены. Забив хвостом, она клацнула зубами по зачарованным прутьям, взвыла и оскорблённо чихнув, отскочила в сторону, растворившись в зарослях.
— За кустами с голубыми цветами, еще раз направо, — сообщил хранитель.
Мы снова повернули. Клетка накренилась, провалившись в мягкое покрывало мха и ушла под землю. Проскочила грязную жижу с камнями и вывалилась на другой слой. Колёса бухнулись об твердую почву, а зацепившаяся за прутья трава повисла вдоль бортов. От удара я прикусил язык. Голем ухнул и заскрипел прижатыми друг к другу камнями.
— Не останавливаемся! — предупредил Оливье, но прекративший махать руками Мровкуб и без напоминания взялся за дело.
Мы покатили дальше. Над головой, вместо зарослей лиан, нависали корни деревьев. Потемнело. Я едва различал дорогу, щурясь на стелящиеся под колёса кусты и мерцающие тусклым светом папоротники. Оно и хорошо. Лучше уж не видеть, что за злобная живность обитает на этом слое Божественного острова. В темноте подвывали и стонали неведомые твари. А одно бледное, вонючее страшилище, жадно щелкая покрасневшими жвалами, бросилось на вспыхнувшую пламенем клетку и, захныкав, отскочило, оставив на прутьях дымящийся след.
Я вздрагивал от любого шума, а мои попутчики будто и не замечали многочисленных врагов. Архивариус, не зная усталости, крутил руками. Голем сосредоточенно молчал, а хранитель не затыкался ни на мгновение.
— Уж сколько я жадин загубил, чтобы разведать эту дорогу, — рассказывал он. — Что империки с блёклыми делают? Жизнь готовы за них отдать. А зачем? После смерти они вряд ли понадобятся.
От постоянных сотрясений, прыжков через кочки, резких виражей и поворотов кружилась голова. Мы проваливались еще четыре раза, залезая всё глубже в путанные тёмные дебри. Обитатели безумного мира настырно пытались нас сожрать, но пока ещё терпели неудачу. Я даже попривык к наскокам голодных тварей и скрежету зубов по решетке, перестав вздрагивать и ойкать. Зато завтрак от бешеной тряски, готов был выскочить наружу. Чем глубже мы падали, тем тяжелее становилось дышать. Воздух с каждым слоем густел и от чудовищного смрада першило в горле.
— Уже скоро, — пообещал Оливье. — За следующим поворотом начнутся его владения.
Я сжал губы. Быстрее бы. А то уже перед глазами плывёт.
За новым ориентиром тележка съехала вправо и, разметав в стороны буйные заросли, выскочила на край огромной котловины.
— Тормози! — вскрикнул хранитель, и я повторил приказ. — Прибыли! Объезжаем дикое поле и раскидываем желуди. Давай, малыш, пора потрудиться.
Я вздохнул, но за мешком все же потянулся. Распутав тесемку, запустил руку внутрь и достал пригоршню жестких плодов, начав выбрасывать их за решетку.
— Едем по кругу, — пояснил я для архивариуса.
— Давай, сей как следует, не жадничай, — советовал Оливье.
Желуди уже на лету терялись в зарослях чертополоха и дикой кукурузы. Тоже мне приманка. Они быстрее прорастут, чем их найдет Свин.
— Сыпь, не зевай, — не отставал хранитель. — У них такой божественный аромат, что ни один кабанчик не откажется.
Я пыхтел, но кидал горсть за горстью. В конце концов, какая разница, всё равно мешок достался на халяву. Пусть желуди пропадают зря!
Мы объехали вокруг поля, вернувшись на прежнее место. Я отбросил полупустой мешок, потирая натруженные руки. Уже хотел спросить, долго нам ещё здесь торчать, когда услышал далекое хрюканье. Фырканье и кряхтение приближалось. Заволновались заросли кукурузы. Мелкие лохматые початки раздались в стороны, и между ними высунулся грязный пятак.
— Хватаем и валим, — вскрикнул Оливье. — А то охрана прибежит!
— Какая такая охрана? — возмутился я.
— О чем вы говорите? — поддержал голем.
— Охрана? — удивился Мровкуб, повернувшись ко мне. — Почему вы молчали, юноша?
— Тихо, тихо! — успокоил хранитель. — Еще одна чупакабра. Только чуть поздоровее. Саблезубом кличут. А вы думали, такой поросенок, и без заступников? Только посмотрите, как он хорош. Великолепен! Совершенен!
Я уставился на заросли. Великий Свин выбрался из кукурузы и с удовольствием лакомился желудями. Челюсти гуляли вниз-вверх и большие лохматые уши забавно тряслись. Шерсть на загривке вздыбилась, а спина ходила ходуном. Свин фыркал, ворчал и чавкал, уминая за обе щеки жесткие, совсем не аппетитные плоды.
Я представлял его по-другому. Гигантом с грозными загнутыми клыками-секачами, не даром ведь его назвали великим, но легендарный Свин оказался вполовину меньше обычной свиньи. Маленькие добрые глазки блаженно жмурились. Мохнатую спину хотелось погладить. Почесать розовое круглое пузо. Прижать к себе и потискать. Я встряхнул головой. Что за ерунда? Покосился на архивариуса. Он застыл с блаженной улыбкой на лице, и счастливо морщился.
— Величайшее чудо, — одурело бормотал Оливье. — Не видел ничего прекраснее. Бесподобное, совершенное создание. Безупречные пропорции. Несравненен, величав.
Великий Свин завораживал. Разве можно обидеть столь милое создание? На него нельзя охотиться, а тем более употреблять в пищу. Сама мысль о еде вызвала отторжение. Казалось, от него расходится теплый, воодушевляющий свет.
— Прелесть, какая прелесть, — прошептал я.
— Вы чего? — удивился Евлампий. — Головами стукнулись?
Он еще что-то говорил. Даже тряс цепь, но я не реагировал. Меня полностью захватил Великий Свин. Его безупречное строение, пушистые уши и добрые глаза. А голем просто не понимает что говорит.
— Великолепное творение источника, лучшее в тридцати мирах, — безостановочно твердил Мровкуб, растягивая рот в идиотской улыбке.
— Грандиознейшее диво, — бубнил хранитель. — Не встречал ничего восхитительнее. Несравненное, безупречное творение. Идеальная соразмеренность. Величественная осанка. А какой мех?
— Да, да, да, — кивал я в ответ.
Разве можно не согласиться. Только слов не подобрать. Все они кажутся мелкими и незначительными. Недостойными великолепного поросёнка.
Бросив бесполезные попытки вразумить нас, голем начал превращаться. Крошечные ноги развалились на сотню мелких булыжников и завертелись в водовороте осколков. В каменном вихре проскакивали миниатюрные молнии. Руки удлинились, вместо ладоней проплавились исходящие паром дыры.
— Очаровал без магии, — хмыкнул Евлампий. — Вся надежда, как всегда на меня. Опять придётся спасать ни на что не годных кожаных бездельников.
Он прицелился и выпустил заряд.
Я смотрел, как мелкие камешки колотят по решетке, и не мог понять, зачем голем тратит драгоценное время на совершенно бесполезные вещи, если можно смотреть и наслаждаться чудесным зрелищем.
Евлампий стрелял, пока один голыш не врезался в рычаг. Механизм освободил натянутую веревку, и силки бросились в заросли. Опутали Великого Свина, свалили на землю и потащили к клетке.
Я чуть не ударил голема.
— Да как ты смеешь? — завопил хранитель.
Архивариус тоже пробормотал что-то неблагозвучное.
— Тихо, охотники! — закричал Евлампий.
Я начал понимать, что Великий Свин околдовал нас, но пришёл в себя, только когда его мохнатое тело, опутанное веревкой, ударилось о переднюю решетку, и раздался оглушительный визг. Оливье затряс головой и гаркнул:
