Солеан иным способом сушил противников. Обе его руки превратились в жидкостные хлысты, иглообразным кончиком впивающиеся исключительно в мозговые центры. Ящерицы за секунду сморщивались и каменели, будто все соки разом из них выжимали. Периодически Солеан пускал от себя кольцо огненной стены, избавляясь от мелочи — этого огня Джирайя и не подумал бояться, памятуя уроки Саске. Средних размеров ящериц он обезглавливал своим хлыстом, заостряющимся в момент удар на манер бритвы. Охотился и иссушал он лишь крупных особей, с длиной туловища от носа до основания хвоста в три метра и выше.
Первым делом саннин хотел запалить длинные полосы подножий, сужая зону боевых действий, однако напарник после каждого убийства принялся испускать направо и налево какие-то странные звуковые волны, как сразу выяснилось, при помощи гендзюцу приманивающих рептилий, желающих обойти двух шиноби стороной.
Картина боя получалась рваной. Вот Солеан прыгнул и встал на очередную вертикальную поверхность, достав очередную жертву. Подстегнутая волна мелких ящериц, обезумевших от его туманящих разум звуковых волн гендзюцу, лавиной начинает двигаться к нему со всех сторон. Огненное кольцо против лидеров забега, несколько взмахов хлыста, прыжок к следующей жертве. На то место, где он стоял, прилетает снаряд масла, следом воспламеняющегося снарядом огня — в разные стороны летит шрапнель из горящих каменных осколков и тел. Основная беда заключалась в том, что из поджаривающихся тушек вылупляются более мелкие, но здоровые и прыткие ящерицы, если успевают, конечно. Причем до очередной волны гендзюцу эти вылупившиеся ящерицы сохраняют относительную здравость мышления, атакуя причинившего им боль Джирайю. Так же ящерицы часто сбрасывали хвосты, из которых стремительно вырастала новая особь. Потому бой столь сильно затягивался, а живые лавины стремились стать все больше и больше, изнуряя высвобождающего чакру саннина, никогда не жаловавшегося на выносливость.
Джирайя успешно подстроился под манеру боя напарника, обливая и поджигая скалы, но четверть часа дерганого ритма вымотала только недавно исцеленного саннина. С каждой минутой сосредоточенного сражения он все хуже и хуже успевал уклоняться от ядовитых кислотных плевков ящериц с их длинными шпаго— и мечевидными языками, пробивающими метровые камни навылет. Солеан же двигался словно вода, легко и непринужденно уклоняясь от любых атак, откуда бы они ни направлялись. Казалось, каждая его жертва приносит ему новые силы, а не отнимает их. Но так просто большие скалоящеры ему не давались, ловко и быстро двигаясь по скалам, словно игнорируя силу тяжести и углы наклона. Рептилии делали красивые пируэты, перепрыгивая между уступами. Ящерицы пытались обойти шиноби и прорваться, но их восприятие было заморочено, в итоге все они увязли в схватке.
Артиллерийская батарея горных жаб в это время простояла в бездействии, пуча зенки на чужой бой. Масла едва осталось на ежедневный живительный глоток членам клана и гигантовидной флоре, в сражениях же и после оных расход спасительной жидкости зашкаливал, ее-то Солеан и выпил почти всю, поставив клан на грань выживания. Источники Мьёбоку изливались маслом в достаточных количествах, однако потребляли его не только жабы, но и лягушки со слизнями, хотя у них были свои священные источники своей живительной субстанции, но болота ведь общие, сообщающиеся!
Клан "Скалоящеров" после совокупных потерь в сотню особей (многочисленную мелочь до метровой длины никто не считал), предпочел отступить вглубь своей территории. Всего десяток под предводительством телепортирующейся десятиметровой ящерицы, выжившей после удачного "Катон: Даи Эндан".
— Думаешь, к змеям пока не стоит? — Устало спросил Джирайя, пристроившись на скальном гребне. Отпущенный отряд ящеров надолго обеспечит тишину на этом участке. — Хочешь дать Гама спустить пар... — сам же уныло и отвечая на вопрос. Жабы практически исчерпают свои запасы масла после сражения с ползучими гадами, лакомящимися амфибиями.
— В том числе. Хочешь прилечь до или после заката?
— Не-не-не, после ужина. У меня разыгрался просто зверский аппетит!
— Давай тогда взбодрю, раздевайся. Есть что с собой из запасной одежды?
— Все осталось в спальне, — осторожно снимая прожженную во многих местах одежку.
— Эту в утиль? — Спросил Солеан, за один миг оголившись, чем несколько напряг кивнувшего саннина. С пальца напарника сорвалась струя огня, испепелившая потрепанные шмотки.
Дальше Джирайя зажмурился с ёкнувшим сердцем — Солеан вплотную мягко подступил к нему со спины. В следующую секунду он обратился водой, целиком объявшей саннина и приподнявшей от скалы. Водой, что стала вибрировать и колоться, даря негу уставшим мышцам и залечивая кислотные ожоги, дополнительно прижигаемые огнем от яда. Странные ощущения, приятные, забирающие фантомные боли в местах отсечения рук и ног. Джирайя расслабился, отдавшись на волю воды. В какой-то момент к нему в разум мягко постучались и позвали видение о месте, где оставлена запасная одежда — иначе описать ощущения не получилось. Саннин вспомнил образ комнаты и ощутил колебания чакры, своей чакры, управляемой чужим! Наперво гребень под ногами поплыл, обзаводясь удобной наблюдательной площадкой со спальными местами из упругого камня — он это знал, он теперь умел сам его делать! Затем внизу нарисовались иероглифы печати призыва свитка со сменкой. Сразу следом вода отступила, собравшись Солеаном.
— Хех! Экстравагантный способ, зато для меня самый экономичный и быстрый. Я утолил голод, просто не склонен разбрасываться энергией, — хмыкнул Солеан.
— Извини, сэмпай... А почему рунная печать еще активна? — Смущенно произнес Джирайя, запахиваясь в простое кимоно, как и Солеан. Сеннин не ощущал воздействия на воздух, еще недавно нещадно обдувающий скалистый гребень — сменой дум он прогнал смущение с лица.
— Маячок для доставки... — тут раздался хлопок со слабым порывом ветра, — ужина, — с предвкушающей улыбкой завершил мысль Солеан, глядя на появившийся ресторанный столик с несколькими переменами блюд, закрытыми зеркальными куполами крышек.
Так же наличествовали две бутылочки сакэ и одна винная бутылка с соответствующей этикету роскошной сервировкой. Вместе со столиком прибыло два повернутых на закат удивительных кресла, в которых можно легко утонуть, прикорнув.
— Шикуешь, — вздохнул Джирайя, старающийся быть серьезным. Он еще не выработал четкую линию поведения с непонятным напарником, с которым росло и крепло чувство надежности и защищенности.
— Получаю удовольствие, — элегантно разливая ароматный аперитив. Как заметил Джирайя, вообще во всех его движениях сквозила грацильная плавность, с непривычки плохо воспринимающаяся саннином — слишком много изящества.
— Итадакимас! — Приступили оба к легкому салатику, художественно сложенному на блюде дорогого небесно-голубого фарфора.
Пара глотков божественного нектара разожгла в желудке голодный пожар. Неторопливый ужин проходил в тишине, мало отличаясь от боя. Каждая креветка, каждая крабовая клешня, каждый завернутый в рыбную ленточку рисовый рулетик — все усиливало восторг сэмпая, не стесняющегося при кохае безмерно наслаждаться жизнью. Для увлекшегося Джирайи насыщение пришло совершенно неожиданно, в какой-то момент он просто осознал, что все съедено, кроме кусочков закуски под сакэ. Внутренне плюнув, саннин разом опорожнил свою бутылочку с сакэ и развалился в кресле с круглым животом. Сладкий сон очень быстро его сморил, во многом благодаря желанию забыться и желанию отрешиться от сложного дня.
Грусть, Печаль и тень Страха никуда поутру не делись. Умывшись и наскоро ополоснувшись в за ночь забившем рядом фонтане, Джирайя молча позавтракал, искоса поглядывая на застывшего в медитации сэмпая.
Джирайя не понимал Солеана, и не мог просто так отмахнуться, начав плыть по течению жизни. Мужчина заметил моложавость, скинувшую ему десяток лет. Внутри Джирайя тоже изменился, абсолютно точно зная, что пророчества прекратили определять его жизнь. Некогда сказанное Огамасеннином крепко запало в душу, две трети жизни прошло под влиянием тех слов о таланте вкупе с извращенностью. Это первое видение и так отражало правду — юноша считал себя талантливым подглядывальщиком за девушками, которым быстро научился качественно доставлять удовольствия. Второе пророчество касалось гакусэя, что изменит мир шиноби, склонив чаши весов либо в сторону созидательного мира, либо разрушительных войн. На пути из Аме, с которой воевал Лист, ему встретилось три сироты: Яхико, Нагато и Конан. Тогда он уже знал о пророчестве и решил взять ребятишек себе в ученики, расставшись с двумя своими боевыми товарищами, на этой войне получившими свой титул саннинов, трех великих воинов. Третье пророчество вещало о трудном выборе, спасающем мир, по сути, у разведчика сплошь череда трудных решений, ведь добытая информация спасает... Четвертое видение жабьего деда определило жизнь Джирайи, указав ему на путешествия и написание книг. Путешествия совместились с разведкой в одиночку, вскоре нашлись и темы раскрытия в печатном слове.
Первых трех своих гакусэев саннин полагал перемолотыми жерновами войны. Чем больше набегало лет, тем сильнее становилась тяга к алкоголю — он не видел досягаемой конечной цели своей жизни. Наруто стал спасением, вдохнул смысл, окрепший и вознесшийся при встрече с Саске. И вчера Джирайя сделал тот самый выбор. Вот он-то и стал камнем преткновения. Вроде на кону стояла жизнь, так правильно, таков и должен быть трудный выбор, но... но неправильный осадок остался. Джирайя чувствовал, что его жизнь перестала принадлежать ему. Она потеряла смысл и вновь обрела его, и вновь чужие слова верховодят им. А страх... страх рождало непонимание Солеана и истоков его поражающей воображение силы.
— Огамасеннин пророк, — мелодично заговорил Солеан. Джирайя мог сравнить эту речь с плавным, но неумолимым течением реки. Он успел понять, что напарник всплыл из глубин медитаций, потому не вздрогнул, но и поприветствовать не успел. — Пророчества задают вектор развития, определяя конечный пункт для дорог. Есть предсказатели и прогнозисты, вторые отличаются от первых использованием системного подхода к определению будущего, под себя выпрямляя кривизну дорог. Есть оракулы и прорицатели, вторые опосредованно обращаются к ноосфере, получая информацию об уже проложенной для жизни колее. Я не оракул, что умеет лишь читать, а индивид, способный видеть развилки и возвышаться над путями, прокладывая собственный маршрут к собственным целям, если угодно — корректор ноосферы. Я сильнее Огамасеннина, потому ты жив и выполнено условие второго его пророчества для тебя так, как мне того хотелось. Ты свободен, Джирайя-кохай, потому что я создал для тебя не иллюзорную точку выбора, пройди и все ранее напророченное перестанет довлеть над тобой. Вчера я дал тебе советы, кохай, создав в твоем уме развилку, потому тебе столь муторно на душе — ты не видишь вдаль и страшишься перед выбором, понимая логичность и необходимость обоих означенных путей: по-прежнему кочевой или новый оседлый образ жизни. Неважно занятие, когда осядешь, важно свершение выбора.
— Думаешь, из меня получится хороший ворчливый дед? — Джирайя попытался пошутить, чтобы прогнать гнетущее ощущение.
— Хех, ну стань эксцентричным дедом, душкой-дедушкой, божьим одуванчиком или склеротичным маразматиком. Сподобься выспросить у Цунаде ее омолаживающее дзюцу и стань вечно молодым охламоном, превращающим жизнь окружающих в цирк. Если хочешь, могу помочь разработать программу по укрощению строптивой... — говорил Солеан с лукавством в журчащем голосе.
— Глыг! — Громко сглотнул Джирайя с запунцевевшими ушами, скрытыми белой шевелюрой.
— С тобой она сможет совершить подвиг рождения...
— Солеан-сэмпай, ты... ведь не лез в мою память, да?.. Мне грустно и печально из-за племянника и отсутствия собственного потомства, мой страх проистекает из непонимания твоих возможностей, мотивов и целей. А твои вчерашние советы я тогда же и принял на исполнение, — проговорил за утро проведший самоанализ Джирайя, ловя тени эмоций на лице Солеана. Если доверять, то полностью, друг плохого не предложит. У сеннина было полно времени в уединенной высокогорной долине, чтобы о многом спокойно и вдумчиво поразмышлять. И вот сейчас после монолога и своей поддержанной шутки Джирайя перестал напрягаться относительно выдумывания линии поведения и остался собой, открытым к общению. Мимика как-то сама собой отразила миру его эмоции.
— Будучи в материальном, а не информационно-энергетическом, теле я обусловлен страстями и ограничен в мощи — вторую луну простым взмахом руки, увы, не создам. На мне висит долг, к исполнению которого мне когда-нибудь придется приступать — к тому времени следует быть в меру сил подготовленным. Но и о желанном отдыхе не забуду. Здесь... мои цели сводятся к благополучию клана Луара, личному росту и развлечениям, присущим тварному телу... Кстати, а почему ты так быстро согласился?
— Ну, эм, — улыбнулся Джирайя, на секунду застеснявшись. — Наруто так искренне обо мне заботился в мелочах — это очень приятно!.. Прожив с ним почти три года в той долине, я расхотел надолго лишаться его общества... К тому же мне давно начало претить существование одиноким волком... И потому что моя деятельность продолжится исключительно на ниве сохранения жизней, токмо с шансами на спасение... — медленно говорил Джирая, от Саске помня о пунктике Солеана про четкое формулирование мыслей. О видах тел он решил позже узнать.
— А не боишься вырастить трусов, сбегающих с поля боя? — Вклинившись, спросил Солеан, глядя на линию горизонта вместе с Джирайей.
— Риск есть, но это решаемо правильным воспитанием и строгой отчетностью, — твердо ответил саннин.
— Хорошо, Джирайя-кохай, — довольно улыбнулся Солеан. — Фуиндзюцу "Телепортер" легко сопрягаемо с ментальным фуиндзюцу "Оперативный Мемослепок", которое при активации свитка скопирует оперативную память шиноби в многоразовый стержень. Потом вынутую из катушки свитка чакропроводящую сердцевину можно просто взять в руку и в аналоге самогендзюцу узнать последние мысли телепортировавшегося человека с его оценкой ситуации, просмотреть визуальный ряд с глаз, прослушать звукоряд с ушей, испытываемые эмоции и прочую поверхностную информацию за последнюю минуту, то есть практически встать на место применившего свиток телепортации. Спустя время можно скомбинировать с фуиндзюцу "Диагност" и "Стазис", по технологии слоеного пирога вшив в протектор вместе с фуиндзюцу запечатывания чакры. Как только уровень повреждений тела превысит заданный критический порог, то для носителя на малый промежуток останавливается время, и он перемещается в таком замороженном состоянии, давая возможность ирьёнинам залатать некоторые смертельные ранения, или в самом крайнем случае не даст врагу заполучить секреты тела, — неспешно повествовал Солеан. — А для Дзюцушики можно будет сделать эталонные штампы, создав две приемные площадки для общего и реанимационного приема.
