Мальчик уловил отголоски чужих эмоций и ужаснулся, какого демона он в себя пустил, а??? Или вовсе огненное чудовище? Тут вдруг звериный накал исчез. Саске ощутил чужую вину и досаду, а сам... а сам он устыдился собственного сравнения. Демон-оборотень, феникс-человек. Солеан — чудовище? Вовсе нет. Демон, не человек, но и не чудочище.
Для Саске дальнейшее опустошение больничного склада вызвало муки совести — а как же раненные шиноби? Как же будут те больные? Вдруг бы и на него не хватило лекарств?
— Это второстепенный склад, Саске, вспомни табличку на дверях и прекращай зря изводиться. А... я был очень истощен, вот и сорвался. Вспомни, как однажды сам набросился на еду. И здесь можно говорить, охранная сигналка обезврежена.
— К-как? — Думая сразу обо всем. Многие дюжины вопросов, толпящихся в голове, начиналась на "как".
— Как мы дошли досюда? Научу. Как я все это ем без остатка? По аналогии с запечатывающим свитком. Огонь все ест, Саске, он разным бывает. Я бы предпочел удовлетвориться одной чакрой, но тогда будет слишком подозрительно. А пустой склад... обчистили? Или перепутали бюрократы, потерев при транспортировке? Опустошение резервного склада никому вреда не причинит, Саске, наоборот, чтобы извернуться и вновь его наполнить в сжатые сроки шиноби выложатся на полную, превзойдут себя и в конечном итоге станут сильнее.
Саске опять перегорел. Разобиженно надувшись, он перестал следить за с невероятной скоростью мелькающими руками — они просто касались предмета, и тот исчезал. Больше в его многострадальный рот ничего не лилось и не совалось. Пусть он подавится!
Очень быстро обида затмилась завистью. Солеан в его теле был неимоверно быстр, Саске даже не с чем было сравнивать, вернее... Впрочем не важно. Он впал в черное уныние, откуда-то совершенно четко разделяя тело под управлением Солеана и тело под своим контролем, будто это два совершенно разных шиноби, по-другому он себя не мыслил. Он шиноби, вышедший на тропу войны.
— О чем такой фонтан негатива, Саске?
Ну как не ответить?
— Оно точно мое?.. — Спросил Саске и сам испугался. Того, как спросил, того, что спросил, того, что ответят. Иррациональный страх перемежался с желанием узнать — ведь это Сила, реальная сила. А вдруг гендзюцу?
— Нет, это фантом. Энергетический клон, если угодно, идентичный натуральному. Я знал, что могу сорваться, это могло покалечить тебя, поэтому я заранее принял меры предосторожности. Однако знай, виденная тобой скорость и ловкость вполне достижимы и для твоего тела не предельны, кальку-то я ведь с него брал.
— Кальку? Это пример, да? — Прошло мало времени, просто мысли текли быстро. Саске чувствовал эхо бодрости удовлетворившего первый голод Солеана. Он задал вопрос перед самым выходом из абсолютно темного помещения.
— Да, Саске, правильно, — мысленно подмигивая. — Готовься к возвращению.
— Вернемся обратно? — Саске недавно поужинал, выпив много клюквенного морса с горным медом.
— Нет, я вылезу из-под земли у ближайших кустиков.
Собственно, слова лишь немногим предваряли дело. На деревню ложились сумерки, окутывая ее тенями, ветер раздувал кроны деревьев и гнал кучевые облака по тускнеющему небу. Саске узнал кустик, росший под окном туалета, когда находившиеся на уровне травы глаза фантома обозрели все спереди, сзади, с боков и сверху, не найдя ничего опасного. Мальчик уже не удивился тому, как его руки оперлись о траву и подтянули тело прямо из-под земли, не колыхнув ни одну травинку.
— Возвращаю, — предупредил Солеан. На все про все ушло не так уж много времени — несколько минут. Из ночного разговора Саске, с трудом усвоив, вынес понимание — мыслеречь на порядки быстрее обычной. Поэтому он спокойно отнесся к несоответствию объективного и субъективного прошедшего времени.
Трава сразу пригнулась, отпечатавшись под голыми стопами, руки для пущей убедительности сорвали клочок и поднесли к глазам. Обычная трава, сорванная его рукой по его желанию. Ветерок быстро остудил пижаму — мальчик поежился, передернув плечами. Столько впечатлений свалилось за раз, что он сейчас был несколько растерян.
— Эм...
— Что... — в тон. Перечить, вопрошаться и прочего совершенно не хотелось, как будто все осталось там, в постепенно сгущающейся темноте.
— Как ты думаешь, почему в палате отсутствовала твои футболка, шорты, и... все остальное? Почему пижамы такие яркие и заметные в ночи?
Еще сутки назад Саске за этот поучительный тон... впрочем, не важно. Он действительно только сейчас обратил внимание на свойства больничной одежки. Провал миссии? Ни за что! Он понял намек, только отвечать желание отсутствовало. Присмотревшись получше к дерну, отрок добыл земли, начав пачкаться. Раньше... раньше он веселился, а теперь у него Задание! Убить Итачи! И чтобы пройти текущую миссию, надо испачкаться. Что ж, он испачкается.
Сосредоточившись, отрок поелозил в земле снятым верхом. Потом чуть покраснел, но с тем же настроем снял низ и столь же тщательно его извазюкал. Грязная пижама стала холодней и тяжелей чистой.
— Саске, огонь в твоей крови. Почему ты мерзнешь?
Тот пожал плечами и перестал мерзнуть, выдохнув парком. Ощутив чей-то мимолетный взгляд сверху и в спину, отрок припустил, вихляя, как учили, на всякий случай. Взгляд мазнул и исчез, но это еще ничего не значит — впереди забор. Легко перескочив по веткам как будто специально для этих целей росшего дерева, запримеченного еще в... ту пору, босоногий отрок углубился в улочки, стараясь держаться в тени. Ни злосчастную ложку, ни шлепки он не потерял — улики.
* * *
Солеан
Ночью разговор дался трудно, из меня аховый психолог, выезжал и выезжаю только на множественности ядер — одно да обязательно осенит светлая мысль. Надо учиться — теория есть в загашниках памяти.
Ночью достигнута договоренность о боях — я помогаю стать сильнее, он дерется. Сам. С моей стороны обещание о разборе полетов и сохранении жизни. Мне удалось существенно уменьшить его страх перед гибелью, хотя он и заверял, что просто не может умереть, пока не убьет Итачи. Участие в сражении это наш краеугольный камень. Сложно разграничить, когда можно, а когда нет вмешиваться. Его бой. Его месть. Его сила. Его Итачи. Оба сошлись на том, что моя помощь возможна лишь до и после реальных схваток. Надеюсь, у нас у обоих достанет ума быть сильными. Мальчик неожиданно привел пример из резни, с подлым ударом, и сказал, что если я его предотвращу, то сам стану подлецом. Его жизнь.
Временами он вполне вменяем и не по годам рассудителен, чему способствует проведенное мной улучшение работы мозга через обычное кровоснабжение и несколько маленьких хитростей. Испытанное потрясение и одержимость идеей оправдают не только проснувшуюся гениальность, но, к сожалению, много и часто списывать не получится.
Вовсе не надо быть гением или провидцем, чтобы предугадать встречу с мародерами, особенно после обрушивающего мир предательства. Собственно, от наглости банды воров Саске банально впал в ступор — те без стеснения шли через главные ворота квартала с мешками за плечами и тележками в руках. Тележками! Полными кровавых тряпок, придавленных кастрюлями и прочим скарбом, включая плюшевую панду с логотипами клана на лапах. Эх, провокация удалась на славу, кто-бы сомневался?
Его боль.
К чести, он молчал, дрался без глупых воззваний. После холода Итачи сложно оставаться рядом во время драки так, чтобы избежать отдаления или отступление в ранее достигнутых договоренностях. Я вроде справлялся. Итачи качественно промыл мозги младшего брата — о пробужденном шарингане с одним томоэ Саске не знал и преимущество досталось здоровым мужикам, начавшим играться и подначивать оборванца — в нем не признали Учиха-дзин, по крайней мере, вслух перед последним. Голодранец, босяк — это еще по-божески его ласкали. Мат гремел на пустой улице. Среди обзывалок звучали: и чикусёмо, и яриман, и огяру, квартал стал косё бонджо. Вырванные из контекста матерные слова менее обидны и оскорбительны. Мужики припомнили кучу ни за что схваченных и избитых полицаями знакомцев, они действовали грамотно, не подпустив к сковородкам и половникам, быть может, побоялись после демонстрации возможностей обычной ложки, насмерть воткнувшейся черенком подпевале-неудачнику в глаз.
Саске сквозь боль в сломанной правой руке, в свернутом носу и перво-наперво подбитых глазах, в сломанных ушах и пальцах, отбитых почках и заднице (едва ли он заметил, как причиндалы остались едва ли не единственным на всем теле не тронутым местом), начал понимать, что проигрывает всякой швали, местному отребью. Причем мстящему за сотоварищей! Причем по собственной глупости он почти сразу потерял возможность складывать печати, ни разу не плюнув огнем, с которого стоило начать, вместо бездумной атаки врукопашную.
— Помоги! Я должен... я должен быть сильным и победить! Пож-жалуйста, Солеан...
Да, все правильно, пока сам не попросит, пока я не соглашусь — всякое бывает в жизни, гибкая ива согнется под ураганом, но устоит. Мог бы стребовать клятву, но зачем потом каждый раз напоминать и злить? Сам вспомнит, сам принесет, сам будет следить. Только так и никак иначе. В чем-то я схож со стариканом-тараканом.
— Месть суть удел слабых. Стезя сильных в созидании или возрождении. В чем твой долг? — Испытующе откликнулось высокое солнце.
Он давно лежал на камне мостовой. Я прямо чувствовал, как теперь каждый в общем-то не сильный пинок по мокрой заднице выколачивал из него дурь Итачи — один из ударов пробил хилый пресс, мочевой пузырь не выдержал, породив взрыв чужого смеха и его боли).
— Клан... — прохрипел Саске, разрываемый противоречивыми желаниями и болью. Боль-сенсей величественна в своей доходчивости.
— Учиха-дзин, вспомни о пробужденном шарингане, вспомни о родстве с огнем феникса, вспомни клан! Ты уже сильный, Учиха Саске. Просто воспользуйся силой клана, пробуди, призови... Дерись и победи!
Последнее напутственно. Ключевые слова произнесены, сила накоплена, дороги для нее проложены. Начнем асфальтировать. Боль снаружи, боль внутри, гори-гори-гори! Тьфу, в детство впал, считалочки сочиняю. Можно — план сработал! И стрелки теперь все в прошлое, ищите и докапывайтесь, хе-хе-хе!
Что-то вещавший заводила вспыхнул первым, сгорев до пепла за сущие секунды. Я ловил наше отражение в их очумевших глазах — все-таки мое творение, на скорую руку, но им всем хватит.
Огненная фигура поднялась неуверенно, совершенно не вредя дороге — зачем портить имущество? Вот еще, ведь как пить дать сдерут за простенький ремонт милльёны, жиды демоновы. Огонь на первую жертву перебрался по ее же вине — чего стоило остановить замах? В пламени скорее угадывалась фигура мальчика, широко распахнувшего глаза. Как? Что? Это шаринган? Да пусть поломают голову над черным белком и столь же сплошного цвета, только красного, зрачком с радужкой. Всего два цвета и одна простенькая геометрическая фигура — красный круг на черном фоне. А какой сногсшибательный эффект!
Два глаза повернулись так плавно и быстро, будто на оси вместо шеи. Дальше огненная фигура все теми же мальчишескими приемами атаковала ближайшего дылду. Застыв на миг от произведенного эффекта — нога прошла, не встретив препятствий, на дорогу упало две горящие половинки, с треском и жаром распадающиеся в пепел, — огненный мальчик больше не мешкал, быстро и экономно добив побежавших было в разные стороны. От первых двух ветер уже разгонял пепел, вскоре к нему присоединился прах пятого мародера.
— Оббеги квартал изнутри вдоль забора, очерти огню клана его владения, — скомандовало солнце.
Мальчик немедленно бросился исполнять, вполне осознавая себя и свою заемную силу, но пока не понимая последнюю. Огонь дорожкой стелился позади, сползая. Первой открылась голова с шелковисто блестящей копной индиговых волос, тонкая мальчишеская шея и узкие плечи. Девственно розовая кожа без следов избиения. Его путь отмечало бездымное пламя, колдовское, почти не освещавшее. Вскоре голенький малец замкнул контур, поведя головой от одного столба врат до другого.
Два параллелепипеда. Когда-то на их макушках были клановые символы, стилизованные веера с белым основанием и красным оперением. Когда-то сверху была перекладина, а на самих камнях иероглифы. Когда-то висели створки, а отходящий от них двухметровый забор не знал проломов.
Красный круг светился на поглощающем свет черном фоне. Два глаза обозрели чистую мостовую — ветер сдул пепел мародеров, по странному стечению обстоятельств не успевших вынести добычу за полоску огня.
— Повторяй за мной, Учиха-дзин. Воспламенение: огонь очищающий, огонь созидающий, огонь разрушающий.
Саске сложил девять печатей: дракон, собака, обезьяна; дракон, свинья, петух; дракон, змея, тигр. Обе кисти обратились в то же самое ранее его покрывавшее пламя, как только сложились печати и потусторонним и необычайно глубоким голосом отзвучали слова, специально для обомлевших во второй раз зрителей, на порядок прибавивших в числе. Получился в районе груди клубок огня, питаемый текущим в светящихся сосудах огнем, особенно ярким от основания плеч.
— Горение: воля феникса — возрождение, — произносили уста, пока руки складывали шестнадцать никому невидимых печатей. Объем чакры состоял из трети собранного в больнице, что само по себе внушает ранг "S", не меньше, и двух третей призванного из крови. Хе, так-то, божок!
Следуя передаваемому образу, мальчик резко развел руки в сторону столбов, между которыми стоял. Два сгустка ярче солнца с гудением сорвались и впитались в камень, сразу начавший покрываться разрастающимися огненными капиллярами.
Столбы в считанные секунды обрели монолитный красный цвет шарингана, на их острых конусовидных макушках выросло белое основание, отдаленно напоминающее толкушку для ступки — тело вращения, полученное из нижней части кланового символа. Верх представлял собой горящий огонь, черный. Когда воспылало черное пламя, ранее созданный огненный контур импульсно расширился. Рыже-бело-черное пламя восстановило ограду. Все столбы превратились в уменьшенное подобие обозначающих центральные врата. Полотно забора стало напоминать листовой металл и окрасилось в черный снаружи и рыжие языки внутри. Всполохи пламени взметнулись створками врат, на девять десятых прозрачными. Отрок сделал шаг назад и повалился без чувств. Одновременно с этим зрители совершенно отчетливо увидели, как белым огнем вспыхнула кровь на одежде в брошенной тачке, как белый свет полыхнул по всему кварталу, возрождая былое. Когда белый свет крови погас, черное пламя столбов обрело переплетающееся триединство черного, красно-рыжего и белого, а врата перестали быть прозрачными, сохранив тусклость и живость... черного цвета.
Глава 3. Тринтет дзюцу
— Я потерял двух из АНБУ, хватит. Данзо-сан, вы зря сгущаете тучи, — пыхнув трубкой.
— Хирузен-доно, — подчеркнув суффикс. Последние сомнения у стоящего перед сидящим отпали — скрытая вражда перешла на новый уровень. — Следовало вмешаться незамедлительно. Теперь степень опасности для деревни наивысшая, Хокаге-сама, — что ж, он умеет достойно ответить.
