Логофет. Наемник.

У Доврика и Алаины лица были не менее ошарашенные.

— Кстати, магистр, все хотел спросить, а как оказалось, что у твоей ученицы нет ригута?

Я с удовольствием присел возле костерка и подкинул прожорливому пламени пару толстых ветвей.

— Как это? Как он смог это сделать? Я не вижу его ригута! Это что же выходит, он истинный маг? — по-моему Доврик даже не услышал вопроса. Зато мне ответила Алаина.

— У меня есть ригут, яр Сохо, просто он очень маленький, — девушка протянула руку к голове, и на ее ладони засияла зеленоватая заколка размером со спичечный коробок. — Вот мой ригут. Я очень слабая магиня, но Учитель говорит, что с годами ригут может увеличиться. А пока я прячу его в волосах как обычную заколку. Человек, не обладающий магическим зрением, ничего не замечает.

Стыдно признаться, но и я не заметил ее ригута. К нам подошел Скваш.

— С ума сойти! Я — маг! Горн бы удавился от зависти, — при этих словах лицо графа посерело, он сглотнул и начал рассказывать, постоянно срываясь на крик, словно говорить ему было мучительно больно, но и удержать в себе слова он больше не мог. — Мне только исполнилось шестнадцать, старшему брату Горну было девятнадцать, он собирался жениться на баронессе Асторской, когда случился переворот, принесший новую религию. Наш отец граф Эрост Скваш не признал нового бога, он до последнего не верил, что его, героя войны, награжденного Золотым Колосом ( высшая награда государства Крехт ), посмеют тронуть. Посмели. Наш родовой замок разрушили до основания, крестьян продали в рабство, тех, кто не присягнул новой церкви, повесили, а земли отдали прихвостню Инвазия графу Козусу. Этот старый хмырь давно уже разевал рот на наши владения. Отец с Горном возглавили оборону замка, встав во главе дружины, они защищались до последнего. Если бы я был с ними! Но меня за день до нападения отправили в столицу с письмом к королю, в котором отец просил покровительства и защиты против Ивазия. До короля я не доехал, его казнили, когда я был в дне езды от столицы. В одном из придорожных трактиров меня попытались задержать, я отбился и повернул домой. Но было слишком поздно! Когда я прискакал, нашел лишь двенадцать обгорелых столбов. Одна из наших бывших крестьянок, присягнувшая новой вере, чтобы спасти жизнь себе и своим детям, показала мне столбы, у которых инквизы Ивазия сожгли отца и брата. Все, что я смог — это похоронить пепел и поклясться над могилой отца убивать этих тварей везде, пока в моей груди бьется сердце. В тот же день я перерезал горло трем жрецам, обосновавшимся в старой часовне Многоликого. Я пролил их кровь на древний алтарь и сбежал в лес. Постепенно вокруг меня собрались такие же сироты. На нашем счету уже больше десяти инквизов и храмовников. Эти скоты настолько уверены в своей значимости, что часто путешествуют без охраны, а на узких лесных дорогах их поджидаем мы, нам всегда удается подобраться на расстояние удара, ведь никто не боится горстки оборванных детей. — На этих словах Скваш как-то жалко ухмыльнулся. — Так что, яры, перед вами последний в роду граф и первый в роду атаман ватажников Герат Скваш. Это все, что у меня осталось — имя предков, родовой меч ненависть и месть.

Я задумчиво смотрел на парня. Шестнадцать лет для этого времени совсем не мало. В этом возрасте становятся главами родов, женятся, рожают детей. Благородные в шестнадцать лет возглавляют дружины, сражаются и погибают.

— И что мне с тобой делать? — задал я риторический вопрос.

— Возьми меня в ученики! — не задумываясь, выпалил граф Герат Скваш.

— Какой шустрый! Но у меня совершенно другие цели в этом мире. Магистр?

Доврик поднял на меня недоумевающий взгляд.

— Не понимаю! Как такое может быть?

— Не вижу ничего странного в том, что парень является носителем магии. Странно то, что ты этого не видишь. Нужно бы и остальных детей проверить.

— Но... Неужели... — Доврик забегал по поляне точно так же, как сегодня утром бегал по моей комнате Ишван. Прошел всего день, а кажется, что несколько суток. — Не могу поверить! Парень, а ну иди сюда, — он подскочил к поднявшемуся Сквашу. — Закрой глаза, постарайся отринуть суетное, попробуй заглянуть внутрь себя, а затем посмотри вокруг, что ты видишь?

Граф прикрыл глаза, минуту постоял, перекатываясь с носков на пятки, затем внимательно всмотрелся в Доврика, обошел его по кругу и безапелляционно заявил:

— Вокруг тебя, яр, голубой свет, который уходит в пустоту.

Доврик так и не снял защиту, запитанную на ригута. Я махнул рукой, и с магистра спала личина, а с ригута соскользнул полог невидимости.

— Ни... себе! — абсолютно некультурно выразился благородный граф. Алаина сразу же покрылась пунцовым румянцем. — Что это было?

— Всего лишь иллюзия. Поздравляю, у тебя открылось истинное зрение. Здесь его называют магическим. Чтобы развить и закрепить успех, придется много и долго тренироваться. Мы с магистром Довриком покажем тебе несколько практических упражнений для концентрации внимания и высвобождения магии. То, что ты смог так быстро и без особых усилий включить истинное зрение, заслуга плетения " пробуждение спящего дара", которое я поместил в твою ауру. Оно послужило катализатором твоих возможностей но, к сожалению, его действие не долговечно. Так что халявы, дорогой наш юный маг, не будет. Придется много работать, если хочешь достигнуть успехов в искусстве.

— Я буду стараться, — серьезно кивнул Герат.

— Позволь представить тебе магистра целительства и артефактостроения Доврика Могучего и его ученицу Алаину.

— Неужели тот самый? Самый сильный артефакторщик Соунора? Тот, кто изобрел ворота перемещения?

Доврик снисходительно улыбнулся. Было видно, что ему приятна такая известность.

— А ты?

— О, а этого яра позволь представить мне, — магистр явно решил отыграться за испорченные нервы, — Яр Вад Сохо — воин, освободитель, убийца инквизов, истинный маг и... демон, призванный одолеть Ивазия.

— Это капля того, что сокрыто за оболочкой повелителя, — раздался голос из-под настила, — вы, люди, видите только очевидное.

Наш вампир очнулся и с удовольствием потянулся, хрустя сросшимися костьми, затем осторожно встал и, сделав пару наклонов, удовлетворенно хмыкнул. Так как вся его одежда состояла только из больших рваных крыльев, Алаина вновь зарделась и быстро отвернулась. Какая же она целительница, если так легко смущается при виде обнаженного тела. Мы же, наоборот, с неприличным для мужчин любопытством рассматривали таинственное существо. Роста в нем было не более ста семидесяти сантиметров, хрупкое телосложение, кожа сероватого оттенка, пол явно мужской. О лице говорить рано. Глаза еще не восстановились, вместо вырванного носа зияла дыра, хотя уже появились первые признаки образования хрящей. Короче, лицо у Нориса было схоже с кошмарной маской. Ему сейчас бы в фильме ужаса сняться в роли самого себя — восставшего из могилы вампира. Крылья на фоне тела казались огромными. Они все так же зияли прорехами. Норис шел к нам с закрытыми глазами, однако, похоже, это ему не мешало. Он уверенно обходил небольшие преграды в виде редких кустов, переступал через корни и камни. Подойдя к костру, уселся к самому огню, поджав под себя ноги и прикрывшись остатками крыльев. Зрелище весьма сюрреалистичное. Закутанная в серые кожистые крылья худая лишенная волос фигура на фоне отблесков огня.

— Холодно, — пожаловался он и затих.

— Это регенерация, — я стащил с себя плащ и протянул озябшему вампиру. — Алаина, мы будем ужинать? — Мой желудок жалобно всхлипнул.

— Я помогу, — метнулся к девушке Герат.

Зря он старается. Я просто физически ощущал отвращение, испытываемое ученицей мага к графу. Улучив момент, когда Скваш обжаривал на огне нанизанные на прутики кусочки сала и хлеба, я отвел Алаину в сторону и без обиняков спросил:

— Чем тебе парень не угодил? Благородный, симпатичный, не дурак, первый истинный маг этого мира, чего тебе не хватает?

— Он — убийца! — зашипела мне в ответ девушка, делая страшные глаза. — Он убивает людей! Просто за то, что они служат другому богу! — Она раскраснелась, глаза заблестели.

— Алаина, детка, — я взял ее холодные ладошки в свои лапищи. — Это не люди, они хуже зверей. Зверь никогда не мучает себе подобных ради удовольствия и не обрекает других на муки и боль ради удовлетворения собственного больного эго. Будучи на месте жертвы, разве ты думала не так?

— Я смирилась с наказанием, ведь принять муки во имя своего бога — счастье. Это очистительная боль. Пройдя через нее, мы доказываем верность избранному пути, готовность пожертвовать ради НЕГО своею жизнью!

— А как ты думаешь, богу нужна такая жертва? Если он любит своих чад, разве ему доставляет удовольствие видеть их страдания? Если ты любишь человека, разве тебе понравится смотреть, как его заживо сжигают? — вкрадчиво спросил я, нежно водя кончиками пальцев по маленькой ладони.

Алаина смутилась, стремительно покраснела, попробовала вытащить ладонь из моей руки, но я не отпустил и девушка сдалась.

— Не знаю! А как же доказать любовь и преданность? Как доказать готовность идти за богом даже на смерть?

— А зачем?

— Как зачем? Чтобы после смерти вкушать небесный нектар в божьей обители!

— Алаина! Ты же магиня! Ты знаешь, что такое некромантия, и после этого ты веришь в райские кущи?

— Не знаю, что такое райские кущи, яр Сохо, но ведь после смерти душа куда-то должна попадать.

— После смерти душа перерождается. — "...И если туп как дерево родишься баобабом и будешь баобабом триста лет пока помрешь" — промурлыкал я про себя, а вслух сказал:

-Кстати, а какому богу ты поклоняешься?

Мне на самом дела стало интересно, уж очень это напоминает раннее христианство, но ученица мага не ответила. Она все больше распалялась. Глаза блестели фанатичным огнем. Я прямо залюбовался девушкой. Эту бы энергию, да в нужное мне русло....

— Человек от рождения зол и греховен! В мире должен существовать лишь один закон — закон всепрощения и любви! И только жертва во имя своего бога может дать надежду на милосердие его и спасти душу, погрязшую во зле! — Алаина выдернула свою ладошку из моей руки и бурно зажестикулировала. — И никто кроме бога и его ближайших слуг не имеет право карать и миловать! Только они решают, кому послать очищающие страдания, а кому так и жить в незнании и без веры! И не высокомерному мальчишке это решать!

— А может быть, он и есть меч карающий?

— Нет! В нем нет веры, только злость. Почему яр Скваш не мстит тем, кто сжег его отца, почему он убивает всех жрецов? Что плохого они ему сделали? Ведь не все такие..., такие...

— Уроды? — помог я ей.

— Да! И среди них встречаются хорошие люди! Например, те служители храма, что помогали бедным женщинам после бичевания!

— Но сначала они отправили этих несчастных на муки и тебя тоже, кстати. А твоего учителя на костер только потому, что Ивазий захотел получить силу ваших ригутов, — жестко ответил я. Мне уже надоел этот разговор. Никогда не понимал желания подставить вторую щеку. Мне больше импонирует ветхозаветная заповедь: "Око за око и зуб за зуб". — Алаина, я считаю, что между совершенным преступлением и понесенным наказанием должно быть равновесие. А какое преступление совершил Норис, кроме того, что родился нелюдью? А ты? В чем твоя вина? В том, что ты учишься помогать людям? А женщина, которая умерла под плетьми? В чем ее вина? В том, что она обратилась за помощью к целителю?

Алаина молчала. По ее щекам текли крупные слезинки.

— А может быть магия — это тоже зло? Может быть, мы на самом деле виновны и должны быть наказаны? Ведь если бы бог не хотел нашего наказания, он не допустил бы его, — шепотом спросила она, оглядываясь на Доврика.

— А он и не допустил, прислав на помощь меня, — я улыбнулся, представив, как некая божественная сущность пытается отправить меня спасать своих прихожан. Да плевать богам на людей, одним больше, одним меньше. Как я сам доказал несколько часов назад, от страданий тоже можно получать энергию. — Малышка, пи... подлецы должны быть наказаны.

— Но кто вы такие, чтобы решать, кому жить, а кому умирать? Кто вам дал такое право? Если жрецы виновны, пусть их судит королевский или храмовый суд! Но не озлобленные на весь мир дети! Чем этот граф лучше инквиза, которого ты, яр Сохо, убил? И зачем ты убил его так жестоко?

— Ты видела, что он сделал с Норисом?

— Но ведь это вампир! Он не человек! Он питается такими, как мы!

— Я тоже не человек, если ты забыла.

Алаина вздохнула.

— Яр Сохо, я не знаю, во что мне верить! Меня учили спасать людей, а не убивать их! И я никогда не смогу понять тех, кто так легко проливает кровь безвинных! Разве хоть что-нибудь оправдывает убийство?

— Так ли они безвинны? Алаина, ты противоречишь сама себе. Инквизы, мучающие, убивающие и пытающие, в твоем понятии безвинные овечки, а их жертвы сами виновны в том, что произошло. Ты ратуешь за любовь, но готова простить убийство разумного только за то, что он не похож на тебя. Девочка, определись, в конце концов, с кем ты. — Я протянул руки и, ухватив Алаину за запястья, притянул к себе, вынуждая сесть ко мне на колени. — Ты устала, у тебя стресс, ты запуталась. Нужно поспать. Утром все будет казаться другим.

— Я не могу понять, как ты можешь быть так спокоен после того, что сделал с инквизом!

Девушка уткнулась мне в плечо и разрыдалась. Никогда не умел и не любил утешать, особенно истеричных девиц, нахватавшихся обрывочных знаний и не особенно нуждающихся в утешении, в такие моменты у меня из головы вылетают все приличные слова и остаются только те, которые в обществе юных дев произносить категорически не рекомендуется. Что ей ответить? Что я тоже мучился, ненавидел себя и проклинал, пока не научился делать грязную работу, пока не понял, что некоторым подлецам просто необходимо пройти через муки их жертв, чтобы их души смогли вернуться и попытаться исправить зло, причиненное ими в прошедшей жизни. Все, что хотел, я уже сказал, но она не слушает моих слов, зациклившись на своей правде. Я нежно баюкал всхлипывающую Алаину на руках, и постепенно девчонка притихла, пригревшись на моем плече и наконец-то заснула. Осторожно встав, отнес ее под навес и уложил на мягкие ветки. Ни я, ни Герат никогда не станем такими, как Алаина. К сожалению, мы не умеем прощать, да и не видим в этом смысла. Месть дает свободу и оправдывает действия, поэтому для таких, как мы, следовать тропой мести намного легче, чем проявить хоть крупицу милосердия. Меня не мучают по ночам кошмары и не преследуют толпы призраков. Я точно знаю, что происходит с душой разумного после смерти, и поэтому поступаю так, как считаю правильным. Наша правда — убей первым. Я такой, какой есть, и менять ничего в себе не собираюсь, как бы ни пыталась светлая часть научить меня доброте и состраданию. Не буду врать, последнее время это получается у нее все чаще. Но! Только тогда, когда это выгодно мне.

— Она не права, — раздался глухой голос у меня за спиной.