- А ты чего так рано встала, — обратился он к Мане, присоединившейся к ребятам. — Спала бы ещё. До города плыть не менее пары часов, как раз успела бы отоспаться.
- Отоспишься тут с вами, — недовольно пробурчала, зевая спросонья Маня. — Один ругается, как портовый грузчик. Другие прыгают, как ненормальные по палубе. Топочут, спать не дают. А некоторые, — Маня насмешливо глянула на довольного Корнея, — Вообще, ходют тут, понимаешь ли, по палубе, засунув руки в брюки и бедным девушкам спать, не дают
- Ага, — удовлетворённо кивнул головой Корней. — Бедные девушки, это надо понимать ты. Понятно. Тогда, бедные девушки, если вы не возражаете, то присоединяйтесь ка к этим двум тушкам, что лениво прыгают по палубе и начинайте прыгать вместе мс ними. Я думаю, что лишний стрелок нам сегодня, явно не помешает, а это прыганье как раз разгонит застоявшуюся кровь в жилах бедных девушек.
И насвистывая какую-то весёлую мелодию, Корней, теперь уже и под стенания и неожиданно влипнувшей в спортивные занятия Мани, отправился на корму к капитану. Больше он к разминающимся ребятам так и не подошёл, проведя всё время, до вывода лодьи в основное русло реки, возле капитана, о чём-то с ним оживлённо переговариваясь.
И дальше, когда все ребята уже утихомирились и разбрелись по своим, заранее оговоренным местам, он так больше и не комментировал утренние занятия, сосредоточившись на капитане, скорчившемся где-то возле рулевого то ли весла. То ли штурвала.
- Скоро таможня, — искательно заглядывая Корнею в глаза, негромко проговорил капитан, посмотрев на берег и заметив там какое-то, только ему понятное шевеление.
- Прежде, чем мы пристанем к пристани, нам надо принять на борт столичного таможенника. Это недавнее нововведение, но, говорят, что они очень много берут, не взирая на лица и обстоятельства. Если на границе нас пронесло, — вздрогнув, капитан, вжав голову в плечи, осторожно оглянулся по сторонам, и не увидев никого, облегчённо вздохнул, — то уж тут-то, не пронесёт. — Ещё раз он окинул встревоженным взглядом палубу лодьи, явно кого-то высматривая. — Готовьте кошельки.
- Едут падальщики, — зло проворчал он, прищурив глаза и наблюдая за направляющейся к ним от берега лодкой.
В этот момент он явно напомнил Корнею себя самого месячной давности, и он подивился, как может человек меняться за столь короткое время и при таких незначительных обстоятельствах.
Лишение кого-либо жизни, Корней уже давно не рассматривал, как какое-либо особое обстоятельство, как-то так особо влияющее на характер человека. И, особенно, на изменения в самом человеке.
'Смерть, это часть жизни', любил он приговаривать в таких случаях, часто, но неизменно каждый раз с удивлением наблюдая, как люди меняются под страхом смерти. А зачастую, даже при простейшей угрозе её применения.
- Ведёшь себя, как обычно, — бросил он капитану, внимательно наблюдая за приближающейся лодкой. — В споры не вступать, комментариев никаких не выдавать. Услышу какое-нибудь подозрительное слово, или что-то мне в тебе не понравится, первым пойдёшь рыб кормить, — повернув голову к капитану, глянул он ему в глаза. — И без фокусов мне, — с угрозой добавил он враз сникшему капитану.
Следующие полчаса он, вместе с капитаном, наблюдал за приближающейся неторопливо лодкой, в которой вальяжно развалился на корме какой-то человек.
- Ну здравствуйте, — приветливо поздоровался он, подымаясь на борт лодьи и старательно оглядываясь по сторонам. — Будем по углам шарить, — улыбнулся он капитану. — Или сразу платить будете.
- Да платить то нам и не за что, — пожал плечами капитан. — На судне никого, кроме пассажиров, да их лошадей и нет. И никакого товара, тоже нет.
- Как это нет, — удивлённо уставился на него столичный таможенник. Продолжая всё ещё улыбаться. — А лошади? А пассажиры? А само судно?
- Какое такое судно? — растерянно уставился на него капитан.
- Как какое? — удивлённо воззрился на капитана таможенник. — А вот это самое, — притопнул он ногой, — на котором мы оба стоим. Разве это не судно?
- Так за него мы на границе заплатили, — удивлённо вытаращился на него капитан.
- Во-от, — удовлетворённо протянул таможенник, — начинаешь понимать. Там ты заплатил тем таможенникам. Пограничным. А здесь, надо платить нам, таможенникам столичным, — улыбнулся он, глядя на растерявшегося капитана. — Таможни же разные, — продолжая доброжелательно улыбаться, пояснил он капитану, как какому-то несмышлёному пацану. — Значит и платежи тоже разные. Там, — кивнул он в сторону, откуда пришла лодья, — одна таможня. А здесь, — ткнул он себя пальцем в грудь, — другая. Значит, и платежи разные.
- Значит, — начал он загибать пальцы, так и продолжая стоять перед капитаном и не обращая ни на что больше своего внимания. — Вы должны заплатить: за лодью, поскольку она находится в столичных водах; за лошадей, поскольку их можно продать, и поэтому их можно считать товаром; и за пассажиров, — загнул он последний палец.
- Сколько у вас лошадей то будет, — наконец изволил поинтересоваться он. — А, впрочем, не важно, — безразлично махнул он рукой. — Раз больше одного, то плати, как за сотню, вот и разойдёмся по-доброму, — ласково улыбнулся он, глядя на всё более мрачнеющего капитана.
- Кстати, — как-то разом оживился он, — и за пассажиров надо бы заплатить. Кто они у тебя будут? — вопросительно взглянул он на подошедших к месту торговли Сидора с Димоном и не обратив никакого внимания на держащегося в стороне Корнея.
- Путешественники, — мрачно буркнул капитан, начиная уже понимать, что немереная жадность таможенника сейчас обернётся лично ему крупными неприятностями.
- Путешественники, — улыбнулся таможенник, расплывшись в улыбке, как будто при виде родного, горячо любимого дядюшки, которому, к тому ж, задолжал немереную сумму, каковую совершенно не хотелось бы возвращать. — Люблю путешественников. Как правило, это люди богатые и проблем с ними не бывает, — снова улыбнулся он, умильно глядя на глядящих на него с любопытством Сидора с Димоном.
- Вообще-то у нас не сто лошадей, — довольно невежливо перебил его Димон, которому уже успел надоесть нескончаемый монолог таможенника, — а всего только двадцать с небольшим лишком. И за сотню, мы платить не будем. Да и плату за лошадей, как мы прекрасно знаем, берут не в столице, а на границе, при выезде. Так что, пошёл ты, братец, к чёртовой матери со своими претензиями.
- А за пассажиров, вы тоже на границе платить будете, — продолжая всё так же умильно улыбаться, поинтересовался таможенник. — Въездная столичная пошлина берётся со всех, не смотря на чины и звания. Путешественник ты, не путешественник, не имеет значения. Плати, раз прибыл в наш город.
- Кстати, — снова оборотился он к капитану, у вас все путешественники?
- Нет, — мрачно буркнул капитан, остро блеснув глазами. — Ещё две девицы, которых эта троица сопровождает и доктор при них.
- Доктор, — сразу же насторожился таможенник. — Так они что, больные эти девицы?
- Да нет, — поморщился капитан, картинно махнув рукой. — Только одна из них поначалу немного приболела. А потом ничего, выздоровела. Всего то, лихорадка и приключилась.
- Лихорадка, — неожиданно необычайно встревожился таможенник. — Так она ведь может быть заразная. Вы что! — теперь уже совершенно враждебным взглядом уставился он на насторожившихся Сидора с Димоном. — Привезли к нам заразу! — теперь уже чуть ли не визжал таможенник.
- Карантин! — резко, одним словом, как припечатал он. — Только карантин! Ничего не желаю слушать! — резко отстранился он от ребят, однако, так и не поспешив покинуть 'заражённое' судно.
- Впрочем, поскольку она уже выздоровела, как говорит капитан, то мы можем и договориться. Думаю, — он на минуту погрузился в какие-то свои вычисления, беззвучно шевеля губами, — что стоимости парочки рыцарских лошадей будет достаточно для компенсации вреда, что может нанести такой больной.
- Чё-ё! — потрясённо уставились на него одновременно Сидор с Димоном. — Пара рыцарских лошадей за въезд в город? Ты чё, мужик, больной? — Сидор с каким-то умилением посмотрел на зарвавшегося таможенника. — У тебя рожа не треснет?
- Нет, — ласково глядя на них, ответил таможенник, не обратив никакого внимания на прямые оскорбления, к которым уже перешли Сидор с Димоном. — Родные мои, — ласково улыбнулся он им. — Заплатите и спите себе спокойно. А не заплатите, так и сгниёте у причала, — снова улыбнулся он, посмотрев прямо в глаза Сидору и переведя взгляд на Димона, добавил. — Не вы первые, не вы последние. Все платят, — пожал он плечами, чуть разведя руки в стороны.
Маня с княжной, обе, сидевшие до того спокойно у себя в каюте и не собиравшиеся присутствовать при разборках с таможней, по причине полного равнодушия к данному процессу, последние полчаса начали всё внимательней прислушиваться к скандалу, набиравшему обороты на палубе.
Маня вообще считала, что уж трое то мужиков, что находились в данный момент на палубе, уж по любому договорятся с одним чиновником. И поэтому поначалу не обращала на разгорающийся скандал ни малейшего внимания, сосредоточившись на своих каких-то мыслях, но тот ор, что доносился нынче и до их каюты, она уже не могла проигнорировать.
- Афигеть! — потрясённо выдохнула она воздух, услышав особенно потрясший её матерный перл, раздавшийся с палубы.
Поняв, что у неё последние пять минут перехватило дыхание, и она практически не дышала, она медленно перевела дух, и, восторженно покрутив головой, продолжила.
- Вот это я понимаю. Вот это коррупция. Брать деньги не за то, за что надо, а за то, что просто хочется. Вот ему хочется денег, — поражённо уставилась она на молчаливую княжну, — он и придумал рыцарских лошадей. Борзой! Ну, борзой! Пробы ставить негде.
- Мерзавец, — тихо, цедя каждую букву сквозь зубы, медленно и зло выговорила княжна, судорожно схватившись за свою саблю и вперив взгляд куда-то в пространство.
- Вот, вот, — тут же оживилась Маня, почувствовав неожиданно поддержку там, где она не надеялась её получить. — Вот и я говорю мерзавец таможенник. Он своим поведением страну позорит. Ведь ясно же, что никто ему столько не заплатит, а значит, и сам в проигрыше будет, и казна останется в убытке.
Княжна, посмотрев на Маню, как на идиотку, медленно, цедя буквально каждое слово по буквам, тихо, сквозь зубы, процедила:
- Да, на страну МНЕ насрать! И на казну МНЕ насрать! Но никто ЗДЕСЬ, не смеет брать денег с МЕНЯ! Это МОЁ княжество! МОЁ! Кровное!
- Достань ка МНЕ моё платье, — как-то сразу подобравшись, резко бросила она удивлённо посмотревшей на неё Мане, и, ни слова больше не говоря, остановилась перед окном каюты, задумчиво уставившись куда-то в сторону далёкого, едва видимого в бортовое оконце причала.
Маня, внимательно посмотрев на замершую каменной статуей княжну, медленно подошла к сундуку с вещами княжны, открыла его, и, ещё раз посмотрев в спину княжны каким-то задумчивым взглядом из-под прищуренных век, достала единственное платье, которое сумела ещё в самом начале путешествия отыскать среди её вещей.
- Это, что ли? — вопросительно посмотрела она в спину так и стоявшей к ней спиной княжны.
- Оно там одно, — кивнула головой княжна, даже не оборачиваясь. — Надеюсь, ты его выгладила? — небрежно поинтересовалась она у Мани, о чём-то глубоко задумавшись и даже к ней не обернувшись.
- Конечно, — медленно и тщательно выговаривая буквы, протянула Маня, бросив ещё один быстрый и внимательный взгляд на прямую, как доска, спину княжны. — Как же не погладить то, времени было в достатке. Да и платьице, — Маня как бы взвесила в руках воздушное платье, — само очарование. Такое чудо, грех не погладить.
Ни слова больше не сказав, Маня помогла княжне надеть платье, а потом не менее получаса потратила на то, чтобы нанести на лицо княжны боевую раскраску первой красавицы. Только закончив с этим, она, вместе с ней, поднялась на палубу.
Там продолжали бушевать страсти. Столичный таможенник, поняв, что вновь прибывшие торговые гости, или, по их словам, путешественники, совершенно не желают платить ему мзду, в том размере, в котором он желает, совсем разошёлся, и голосил уже чуть ли не во весь голос.
- Да вы у меня сгниёте у этого причала, — орал он, брызгая слюной изо рта. — Нет денег, так лошадь давай.
- Так она же стоит больше того, что ты хочешь, — возмущённо орал на него Сидор, старательно избегая слюней таможенника. — Гони сдачу и убирайся.
- Что-о?! — аж задохнулся от возмущения таможенник. — Вы тут полудохлых баб провозите, а я тебе ещё сдачу дать должен. Гони лошадь, иначе не видать тебе пропуска в город. Да и дальше уже не поедешь, пока я разрешения не дам.
- Это кто тут полудохлая баба, — медленно выговаривая слова, процедила прямо над ухом таможенника тихо подошедшая со спины княжна. — Я, что ли? Ты, мразь таможенная, кого так назвал? Меня?
- Опана! — тихо и восторженно выдохнул Сидор. — Кукла Барби, собственной персоной. Белокурая, черты лица точёные, бровки подведённые, макияж на высшем уровне, волосы рассыпаны по плечам. Юбка колоколом. Туфельками цокает. Вот только сабелька на пояске нарушает этот лубочный листок, — с сожалением покачал он головой. — Явно это Маня постаралась.
- От именно, что с сабелькой эта твоя куколка, — тут же разрушил очарование нового облика княжны скептический Димон. — И сабелька эта, остренькая, — осторожно дёрнул он за рукав Сидора, напоминая тому, чтобы он не зарывался.
Перед резко обернувшимся и застывшим столбняком таможенником, предстало чудное, воздушное создание, в развевающейся на лёгком утреннем ветру изящном платьице и грозной саблей на боку. А за ней видно было скромную, изящную фигурку мрачной, как грозовая туча, Мани.
Таможенник, до того чуть ли не с кулаками кидавшийся в возбуждении на Сидора с Димоном, вдруг как-то разом сник и, медленно наливаясь какой-то нехорошей синевой на посеревшем лице, неуклюже повалился на колени.
- П-п-п... Прощения прошу, в-вашество, — мгновенно бухнулся он лбом в палубу, едва только его потрясённый взгляд сосредоточился на княжне.
- Ого, — удивлённо поднял брови Димон, повернувшись к задумчиво глядевшему на это представление Корнею, — как он резво то развернулся. Сразу, да на сто восемьдесят градусов.
- Вот именно, — тихо откликнулся Корней, продолжая наблюдать за новым уже представлением, развернувшимся на палубе.
Теперь палуба представляла им сцену несколько иного формата. Это была трагедия. Таможенник выл и плакал. Умолял и целовал ручки. Точнее, пытался целовать, поскольку княжна, брезгливо отстраняясь, отдёргивала свои ручки от слюнявого рта таможенника. К которому тот постоянно пытался затащить хватаемые им руки княжны.
Поиздевавшись над бедным таможенником не менее получаса, так, что даже стоявшие рядом с ними Сидор и компания успели порядком устать от постоянных завываний таможенника, разносившихся по палубе на одной тоскливой ноте, княжна наконец-то сжалилась над беднягой и милостиво разрешила ему подняться на ноги.
