Суть и цель тренировок у Рарга Гаор понял не сразу. Только когда дело дошло до спаррингов. Его готовили на персонального телохранителя. Быть за плечом хозяина и вырубать каждого при малейшей угрозе. И на выездах теперь хозяин всё чаще не оставлял его в машине, а приказывал следовать за ним. И Гаор с изумлением и ужасом понял, где и кем служит его хозяин. "Тихая контора", "Дом-на-Холме", а официально Центральное Политуправление. Вот это он вляпался, так вляпался.
Правда, пока ничего особого страшного не было. Больше интересного.
Дом-на-Холме действительно стоял на холме. С фасада. С тыла открывались въезды и входы в засыпанные землёй с мастерски уложенным дёрном нижние этажи. "Та же история, что с Ведомством Юстиции и Рабским Ведомством", — думал Гаор. Снаружи небольшое, во всяком случае, обозримое, здание, а внутри — сложнейший обширный лабиринт с множеством подземных уровней. Никакой внешний штурм невозможен: дальше двух-трёх парадных холлов никакой штурм-группе не пробиться. Даже ковровая бомбёжка, артобстрел прямой наводкой в лучшем случае разрушат этот верх, а основные помещения глубокого залегания не достать. Снаружи ни хрена их не взять, только изнутри!
День за днём он с утра подавал машину к подъезду и вёз хозяина, уже зная: лимузин — сначала Дом-на-Холме, там долей пятнадцать, максимум полпериода он будет сидеть в машине в подземном гараже, потом поездка по дорогим кабакам, "коробочка" — не заезжая в Дом-на-Холме, по различным адресам в Аргате, а чаще на встречи на приаргатских шоссе, разъезжая легковушка — любой вариант.
Какие-то канцелярии без вывесок, куда он шёл за спиной хозяина.
— Оружия у тебя нет, — сказал ему Фрегор. — Но ты делай вид.
И Гаор против всех строевых правил, идя за хозяином, держал руки в карманах шофёрской куртки, да ещё сжав кулаки, чтобы ткань оттопыривалась, заставляя предположить наличие оружия. Верили ли этому собеседники хозяина, Гаор не знал и особо не задумывался. Иногда те бледнели, вытягивались в стойку, иногда вели себя шумно и развязно, но боялись все.
Часто усаживаясь в машину после такой беседы, хозяин ругался.
— Сволочи! Идиоты! Тупицы! Нет, ты только подумай! — взывал он к безмолвно сидящему за рулем Гаору. — Пока не дашь пинка, ни хрена делать не будут. Да я бы их...
Далее следовало такое красочное и подробное описание, что Гаор думал: "А не сменить ли тебе, хозяин, профессию?" Писал бы "ужастики" и загребал бы деньги лопатой. А иногда приходила в голову мысль, что в Доме-на-Холме, когда он сам сидит в машине, хозяин где-то там внутри осуществляет свои намерения и фантазии, и тогда по спине полз противный холодок. Уж очень детальными и точными были эти рассказы.
С началом тренировок хозяин ни разу не задержал его, выезжая после обеда уже на другой машине. А бывало, когда приближалось время возвращения, пересаживался на пригнанную в условленное место другую машину, а Гаора отправлял домой вместе с механиком.
Механик всегда молчал всю дорогу будто немой, опасаясь, как догадывался Гаор, его наушничества. Обидно, конечно, но понятно: в "Орлином гнезде" наушников больше, чем... людей. Не объяснять же, что хозяин никогда его ни о чём не спрашивает, а только сам высказывается, что Мажордом после той стычки тоже пасть не разевает и ничего от него не требует, а к другим господам он и близко не подходит. Даже видел ещё не всех. А кого видел, так мельком и издали.
Но этот пробел предстояло очень скоро восполнить. Правда, Гаор об этом ещё не знал и даже не догадывался.
В конце февраля было ветрено и снежно. Дворовые рабы чуть ли не круглосуточно чистили двор и дорожки в парке. Несколько раз Мажордом выгонял на эти работы не только всех "купленных", но и не занятых в данный момент в комнатах "родовых". Что ж, общие работы есть общие работы, и Гаор выходил на них без звука. Даже после тренировки или отбоя. Не потому что боялся наказания за выражение недовольства, не говоря уже о неповиновении, а потому что видел в этом не злобу Мажордома, а реальную необходимость.
Потому и в тот день так же пошёл на зов Мажордома, не задумываясь и не ожидая подвоха.
Был неожиданно тихий и солнечный день. Небольшой мороз, безветрие, искрится белый снег, небо чистое и уже набирающее весеннюю голубизну.
Они вернулись рано. Хозяин вспомнил, что сегодня какой-то семейный праздник, и велел ехать домой. По дороге только завернули в "Алмазную Пещеру" — фешенебельный ювелирный магазин, но и там хозяин не задержался. Вошёл и вышел с маленьким свёртком-коробкой в фирменной упаковке.
— Пусть давится, — сказал Фрегор, усаживаясь в лимузин. — Гони домой, Рыжий!
Гони так гони. Домой так домой. Его дело рабское. А по хорошей дороге да на мощной машине, да с хозяином, которого ни один патруль тормознуть не посмеет... Да отчего ж душу не отвести?! И до "Орлиного гнезда" они действительно долетели одним духом. Были на лимузине, поэтому Гаор зарулил было к парадному крыльцу, но хозяин вдруг потребовал.
— На двор!
На двор так на двор. Гаор вывернул руль, почти поставив лимузин на два колеса, и опять... шило в заднице у хозяина было сегодня с подогревом.
— К западному крылу!
"А раньше ты сказать не мог, обалдуй бритый?!" Гаор едва не выругался в голос. Занятый разворотом большой машины на узком пятачке — он не хотел разворотить снежный высокий бордюр и тем добавить работы дворовым рабам — Гаор не то что не слышал, а не обратил внимания на далёкие крики и собачий лай. Тем более что на плане значилась псарня, лай он слышал и раньше, а что за псарня без лая? Словом, он благополучно подвёз хозяина к западному крыльцу, на котором тут же вырос, приветствуя хозяина полупоклоном, Мажордом.
— Ага, — выскочил из машины Фрегор. — Уже празднуют?
— С приездом, хозяин, — склонил голову Мажордом. — Сегодня отличная погода.
— Понятно, — рассмеялся Фрегор. — Если что, я у себя. Рыжий, на сегодня свободен.
Мажордом улыбнулся и ещё раз поклонился.
— Да, хозяин, — уже даже не в спину, а в закрывающуюся за Фрегором дверь гаркнул Гаор.
Улыбка исчезла с лица Мажордома, теперь он был явно озабочен.
— О чёрт, — пробормотал он, — ведь не успеем. Рыжий, за мной!
Уже зная, что он может бросить машину где угодно и её без него заберут в гараж, Гаор пошёл за Мажордомом. Общие работы? Но он в выездном.
Прижав локти к бокам, Мажордом перешёл на рысцу, так что Гаору пришлось прибавить шагу. Дело, видно, и впрямь срочное, если Мажордом не отправил его переодеться. А куда это они идут? К стадиону? Похоже, что так. Какие-то... странные крики. Что-то стряслось?
Стадион ограждал высокий, в два человеческих роста, глухой дощатый забор, и происходящего на поле Гаор не видел. Он только услышал тонкий, захлебнувшийся крик и нахмурился: так кричат от резкой смертной боли. И чего так собаки заливаются?
— Рыжий, держи.
Мажордом протянул ему большое ведро с опилками.
— Иди, там лужи, засыпь их.
Гаор, недоумевая, взял ведро, и Мажордом распахнул перед ним маленькую почти сливающуюся со стеной дверцу. Ничего не понимая, Гаор, пригнувшись, шагнул вперёд, и дверца за ним захлопнулась, лязгнув засовом.
Поле стадиона искрилось и сверкало утоптанным снегом, и на снегу красные лужи. Кровь? Гаор медленно повёл глазами, охватывая, прочитывая взглядом утоптанный снег, красные брызги и лужи на снегу и лежавшее навзничь, раскинув руки, окровавленное тело. Все ещё не понимая, не желая понимать и зачем-то не бросая ведра, Гаор пошёл к нему.
Окровавленный раб — Гаор издали увидел блестящую под солнцем заклёпку на ошейнике — голый и по виду совсем мальчишка еще, как ему показалось, дышал. Гаор поставил ведро и наклонился над мальцом, хотя увидел и разорванный пах, и страшные рваные раны на боку и животе, и разорванное над ошейником горло. Собаки? Затравили собаками?! Он медленно выпрямился, оглядываясь.
И увидел маленькую, отгороженную барьером с высокой сеткой зрительскую ложу-трибуну. И зрителей. Старика в кресле на колёсах, рядом с ним тоже старик, но помоложе, на стуле, с другой стороны... Фордангайр, и рядом с ним тоже в инвалидном кресле мальчик с одутловатым неподвижным лицом. За ними вроде несколько женщин. Хозяева. Все в дорогих шубах, женщины в тюрбанах, мужчины в шапках. И все они, кроме мальчика, рассматривали его с живым и каким-то хищным интересом.
Был ли кто ещё в ложе, Гаор не успел рассмотреть. Потому что раздался громкий уверенный голос Мажордома.
— Пускай!
И вслед за этим крик.
— Взя-ять!
Гаор успел обернуться на крик и увидеть бегущих к нему, сначала он подумал, волков. Но это были собаки. "Как тогда, на гауптвахте..." — мелькнула и оборвалась мысль.
И всё. Больше он уже не мог ни думать, ни слышать криков людей и лая собак, ни видеть творящегося вокруг. Потому что он дрался. Первого бросившегося на него пса он ударил по голове ведром с опилками, а дальше... сорвал куртку и махнул ею в сторону, а когда прыгнувший на куртку пес оказался к нему боком, ударил его ногой в живот, и зверь с визгом покатился по снегу. Ещё одного пса удачно ударил по спине, перебив тому позвоночник. Еще... еще... горячо плечу, и немеет рука... нет, он не дастся...
Проходя по коридору третьего этажа, Фрегор поглядел в окно. Ну да, как он и думал, все на стадионе, развлекают ублюдка травлей, ладно, пусть напоследок, недолго осталось, когда он сделает задуманное... но, но кого это травят? Что за раб? Почему-то в белой рубашке и брюках. Не раздели? Упущение Мажордома, одежду надо беречь. Но что за раб? В солнечном луче блеснули волосы. Рыжий? Травят Рыжего?! Они травят его раба?!
Фрегор с силой ударил кулаком по стеклу. Но оно выдержало его удар, и Фрегор, отчаянно ругаясь и зовя кого-то, сам не зная кого, побежал вниз.
Если Рыжего убьют... они не смеют, это его раб! Он купил его на свои деньги! Они не смеют. Ублюдки, жалкие огрызки, он перестреляет их, маразматики, Рыжий его раб! Это... это нарочно, они знают, что Рыжий его раб, его телохранитель, они хотят его убить и для этого убивают Рыжего. Нет, он не позволит, он сам их убьёт, всех, он Ардинайл, а не они...
Гаор отбивался, отбрасывал от себя собак, но то ли они вставали и снова кидались на него, то ли пускали новых... ещё одной он сломал шею. Рубашка и брюки висели на нем клочьями, по груди текли горячие струйки. ... "Ты в драке, главное, не думай, зверем дерись, против зверя человеку не устоять..." Кто и когда говорил это ему? Неважно, сейчас надо быть зверем. Ударом под нижнюю челюсть он отбросил от себя ещё одну собаку. Еще... пустили новых? А та-ак... И, как когда-то, слыша со стороны чей-то протяжный вой и не узнавая в нём своего голоса, он, быстро нагнувшись, ухватил за задние лапы и поднял над головой очередную собаку и ею, как дубинкой, ударил подбегавшую к нему свору. Воя и рыча, размахивая отчаянно визжащей собакой, он шёл на отступавших перед ним собак и бил их, бил, промахивался и попадал, и уже они, визжа, поджав хвосты и прижав уши, пытались спастись бегством, а бежать им было некуда, потому что калитка закрыта.
Стоя за специальной загородкой рядом с ложей, Рарг внимательно, не отводя глаз и никак не выражая своего отношения к происходящему, наблюдал сражение, ставшее побоищем. За его спиной так же молча стояли и смотрели его парни, все четверо, потому что пятому стало плохо и он отошёл. Они слышали, как его рвало, но не оборачивались.
Гаор выпрямился и с усилием разжал пальцы. Мёртвая собака — он разбил ей голову о загородку — упала к его ногам. Огляделся. Стояла какая-то странная звенящая тишина, снег был залит кровью, валялись мёртвые собаки и мёртвый голый мальчишка-раб. "Меня что, контузило? — тупо удивился Гаор. — Почему тихо?" Что это было? Он шагнул к трупу и в этот момент услышал. И повернулся на звук к ложе. Мальчишка в инвалидном кресле неуклюже размахивал руками с растопыренными пальцами и тоненько кричал.
— Ессё! Хасю ессё!
Сидевшая рядом с ним женщина поправляла ему руки, помогая попасть ладошкой о ладошку, и радостно кому-то говорила:
— Ему понравилось. Вы видите, ему понравилось.
На неё никто не обращал внимания. Старики о чем-то разговаривали меду собой, и тот, что помоложе, при этом разглядывал Гаора, плотоядно облизываясь. Фордагнайру было откровенно скучно. Какие-то ещё женщины, мужчины...
— Выродки, — как со стороны услышал Гаор чей-то голос, даже не поняв, что это его собственный.
Преодолевая боль — он уже понял, что ранен, но не понял, куда — Гаор наклонился, поднял растерзанное тело мальчика и пошёл к выходу. Он уже всё сообразил и вспомнил, и уходил, зная, что если задержится на этом поле хоть на мгновение, то пойдёт в ложу и будет убивать этих... зрителей, как до этого убивал собак. Он уже видел калитку, когда на поле выбежал плачущий мужчина в камуфляже, с ходу, оттолкнув Гаора, упал на колени перед одной из собак и стал её теребить, целовать в окровавленную морду.
— Король, Король, — звал он собаку. — Очнись, Король.
Перед Гаором раскрылась низенькая дверь, и он шагнул в неё, пригибаясь и разворачиваясь боком, чтобы не задеть о косяк телом мёртвого мальчика, и сразу оказавшись среди кричащих мечущихся людей.
— Сволочь, мразь, ублюдок! — бушевал Фрегор, осыпая пощёчинами стоявшего перед ним навытяжку Мажордома. — Запорю! Ты, сын рабыни! Не смей! Запорю! Здесь, сейчас, раздевайся, ты...
Мажордом прыгающими, распухающими на глазах губами пытался что-то сказать, но Фрегор, визжа, брызгая слюной и руганью, ничего не слушал, требуя сейчас, здесь, немедленно...
— Рыжий мой раб, мой! — орал Фрегор, дёргаясь от невозможности выкрикнуть сразу всё вместе, слова у него путались, наползая один на другое. — Пороть... мой раб, не смей!
Кто-то — Гаор не понял даже кто — властно забрал у него тело мальчика. И краем глаза Гаор поймал, что у трупа чёрные короткие волосы и острый носик.
— Ты, — тыкал пальцем Фрегор в попадавшихся ему на глаза рабов, — ты, ты, порите его, где плети? Плети сюда! Рыжий, ты! Твой удар первый!
"Мне пороть Мажордома? — равнодушно подумал Гаор, и тут же пришло ясное решение — не буду, не хочу, я не палач".
Но сказать он ничего не успел. Сильная рука плотно, но не жёстко взяла его за руку повыше локтя, и голос Рарга сказал:
— Я им займусь.
— А?
Фрегор удивлённо, как внезапно проснувшись, посмотрел на окровавленного Гаора и крепко держащего его за руку Рарга, такого спокойного и даже невозмутимого. За Раргом, как всегда, пятеро его парней, тоже со спокойными, хотя и мрачными лицами.
— А, да, — кивнул Фрегор, — конечно, Рарг.
И отвернулся, мгновенно забыв о них, занятый готовящейся большой поркой. Мажордом уже снял пиджак и расстёгивал брюки, и Фрегору стало не до своего шофера.
Кто и куда его ведёт, Гаор понял не сразу. А поняв, дёрнулся, высвобождая руку, и услышал спокойное:
— Не дергайся.
Гаор попытался что-то сказать — он вдруг вспомнил, что его куртка осталась там, на поле — и получил новый приказ.
— Молчи.
Через один из боковых подъездов они вошли в дом, и, зная, что входы на вторую половину есть под каждой лестницей, Гаор попробовал свернуть туда, но его удержали. И он подчинился. Онемевшие поначалу раны от собачьих зубов и когтей болели всё чувствительнее, весь ужас произошедшего медленно, но уверенно доходил до сознания. Мажордом здорово подставил его. Как специально... или специально? Отомстил. За что? Не было у него с ним ничего такого после того укорота. Вот сволочь злопамятная, это получается, месяц сволочуга ждал, чтобы его вот так... а мальчишка, разорванный собаками... похож на Щупика. И Милка... родовой. Как сказала тогда Первушка? "Бывает, и родовым показывают. Тебе ещё покажут". Так она вот об этом говорила? Что затравят? Ну...